Лейтенант припал к фляжке, осушил в три глотка, крякнул и занюхал рукавом.
– У меня в роте восемнадцать бойцов осталось, неполные два отделения. Со штабом батальона связи нет, патронов осталось – одну атаку отбить. Вот жизнь, едрит твою корень!
Лейтенант достал портсигар, закурил.
– До войны пушки по Красной площади тянули, танки ехали, тягачи – где это все? Патронов и тех не хватает! – Лейтенант был явно удручен и раздосадован. Поднявшись, он с силой втоптал окурок в землю.
– Ты держись, пушкарь, без тебя нам крышка. Боец – он чувствует, когда сзади поддержка. Что у него против танков? Бутылка с зажигательной смесью. А ты со своей пушкой ему моральный дух поддерживаешь. Веришь, так картечью немцев накрыл – мои бойцы в штыковую атаку рвались!
Лейтенант неожиданно прервал монолог, повернулся и ушел. Как командир, он понимал, насколько неустойчива их позиция. Если немцы предпримут атаку с большим количеством танков – сомнут. Обидно ему было за роту, за батальон, за всю Красную армию.
Виктор его состояние понял: поддержки нет, как будто забыли. Ни пополнения, ни боеприпасов, ни еды… А впрочем, у него у самого не лучше.
Немцы начали обстрел русских позиций из тяжелой артиллерии. Виктор сразу убежал в лес, подальше от пушки. Если немцы ее засекли, находиться там просто опасно – ни окопа, ни ровика нет, посечет осколками.
Траншеи пехоты заволокло пылью и дымом – там бушевал огненный смерч.
Артиллерийский налет длился около получаса. Наконец взрывы стихли, и Виктор вернулся к пушке. К его удивлению, ни один снаряд рядом с нею не упал. Но траншея пехоты была почти разрушена и завалена землей. Да есть там хоть кто-нибудь живой?
Виктор испугался – как без пехоты воевать? И все-таки он уловил какое-то движение, показалась каска. Стало быть, есть живые! Виктор приободрился.
Как всегда, после артподготовки немцы пошли в атаку.
Внезапно над головой раздался рев мотора, и довольно низко пролетел наш, советский штурмовик Ил-2, за ним – еще два. С ходу они принялись штурмовать позиции немцев. Стреляли из пушек и пулеметов, сбрасывали бомбы.
Самолеты делали заход за заходом.
Пехотинцы выскочили из траншеи, бросали вверх пилотки и кричали «Ура!» – в первый раз за несколько дней они ощутили поддержку.
Отбомбившись, штурмовики улетели. Виктору был знаком их силуэт по фото и документальному кино.
Немецкая атака захлебнулась. Два танка горели, и в бинокль были видны многочисленные трупы в серой форме.
До вечера попыток наступления не было. Немцы зализывали раны, а может быть, решили наступать на другом участке.
Сидеть одному у пушки не хотелось, и Виктор пошел к пехотинцам. Некоторые блиндажи и пулеметные гнезда были разрушены, большие участки траншеи засыпаны землей, стенки ее обвалились.
Виктор нашел блиндаж лейтенанта.
– Жив? – удивился лейтенант. – А у меня под ружьем четверо. Расстреляем завтра все патроны и уйдем. Есть будешь?
– Буду.
– Есть рыбные консервы и галеты.
– У меня что, выбор есть?
Лейтенант ножом вскрыл банку и подвинул ближе к Виктору бумажную пачку галет – все надписи на пачке были на немецком языке. Понятно, трофей.
Виктор быстро съел угощение.
– Можно я у вас посплю?
– Места много, не стеснишь.
Виктор улегся на топчан. В блиндаже, под накатом и теплее и спокойнее.
Спал крепко, а проснувшись, увидел за столом лейтенанта.
– Садись, завтракай.
Такие же, как и вчера, консервы, но уже без галет – кончились.
Поблагодарив за завтрак, Виктор прошел к пушке. Что-то здесь изменилось, но что, он сразу и не понял. А когда дошло, схватился за голову – из пушки вытащили затвор. Пушка есть, а затвора нет. Сам Виктор его не снимал – он это помнил точно. И случайно зашедший на позицию пехотинец тоже не мог этого сделать. Для этого знания нужны, пушка – не винтовка.
Виктора охватило отчаяние – без затвора стрелять невозможно. На него надеется лейтенант и его бойцы, а он…
Виктор уселся на станину – что делать? Попробовать снять затворы с разбитых пушек? Но подойдут ли? Качество производства скверное, достаточно сказать, что у такого простого изделия, как автомат ППШ, магазины подгонялись вручную, напильником. От другого автомата они зачастую просто не подходили. Тогда что говорить о таком сложном изделии, как пушка?
Виктор и пошел бы снимать затворы, но из леса к пушке неожиданно вышел Илья. Вот уж кого не ожидал увидеть Виктор!
Подносчик снарядов гаденько улыбался. В правой руке он держал снятый затвор пушки, на плече висел карабин.
– Геройствуешь? – не здороваясь спросил он и уселся на станине напротив Виктора.
– Не всем же дезертировать, как тебе…
Следил он из леса за Виктором, что ли? Или узнал о стрельбе в одиночку по гильзам и пустым снарядным ящикам? Зачем тогда явился? Совесть пробудилась? Но в этом Виктор сильно сомневался…
– Небось, голодуешь? Тут километрах в двух деревня брошенная. Жители ушли, а на улице наша разбомбленная автоколонна. Я хлеба с консервами наелся до отвала.
– Ты зачем явился? Жратвой дразнить? Так я не мародер…
– Ну да! Я у тебя и дезертир, и мародер. Еще как-нибудь обзовешь – заброшу затвор в кусты. Попробуй найди…
– Если сказать больше нечего, иди восвояси.
– Ой какие мы грозные! Немцы с самолета листовки сбросили – полно около деревни. Я подобрал одну. На-ка, прочитай… – Илья вытащил из кармана листовку и протянул ее Виктору.
Виктор взял лист бумаги, взглянул на текст. В начале было: «Русский солдат! Германские войска подходят к Москве, зимовать они будут в столице. Сопротивление бесполезно».
А дальше – о прелестях жизни в плену. Под теплой крышей жить будут, есть сытно – даже нормы питания приводились. Виктора поразило – 25 граммов мармелада к вечернему кофе! У наших солдат иной раз куска хлеба за день во рту не было.
А в конце: «Бросайте оружие, убивайте комиссаров. Данная листовка служит пропуском».
– Ты что же, к немцам хочешь перейти? – Виктор был удивлен и шокирован. Его сослуживец, с которым он воевал – пусть и один день, – готов изменить присяге и Родине.
– В тылу особисты. Заградотряд с пулеметом стоит, вовремя я их приметил. Дома тоже не спрячешься, НКВД найдет. Почему не сдаться?
Рассуждения прагматичные.
Виктора покоробил циничный тон Ильи.
– А как же присяга, семья? У тебя же мать и отец есть!
– Куйбышев от фронта далеко. А мне жить хочется – здесь и сейчас. У меня эта война уже вот где! – Илья ткнул пальцем в кадык.
Неужели он не шутит? Впрочем, изменой Родине не шутят. Предателей не любят ни в одной армии мира. Лизать немцам сапоги? Да никогда!
– Положи затвор пушки и уходи.
– Сейчас? Белым днем? Да меня лейтенант пехотный в спину из пулемета расстреляет!
– Зачем ты тогда здесь?
– Подожду, пока немцы в атаку пойдут. Пушечка-то твоя – тю-тю! Танки окопы и траншею проутюжат – тогда можно идти…
– Ну ты и сволочь! – Виктор вскочил.
Илья тоже поднялся, бросил на землю затвор пушки и стянул с плеча ремень карабина. И тут он совершил оплошность: сделав шаг назад, запнулся о станину и упал. Уже в лежачем положении попытался передернуть затвор карабина.
Виктор понял, что медлить нельзя. Еще секунда – и подносчик выстрелит. Он рванул клапан кобуры, выхватил револьвер и выстрелил.
Выстрел прозвучал негромко, не целился, а попал.
Илья выронил карабин и зажал рукою рану на животе.
– Откуда у тебя оружие? – простонал он.
– Подарок лейтенанта.
– Больно как, если бы ты знал…
Лицо Ильи на глазах бледнело, он стал часто дышать.
– Знал бы про револьвер – сразу застрелил бы…
От слова к слову голос Ильи слабел, последнее слово он произнес уже шепотом и замер.
Виктор так и остался стоять с револьвером в руке. Первый раз он выстрелил в человека и убил его. Два дня назад Илья был его сослуживцем, вместе сухари ели, Виктор пил из его фляжки…
На душе появилась тяжесть, стало муторно. Стреляя из пушки, он убил не одного немца, но они были далеко, и он не видел их мучений, смерти.
Из ступора Виктора вывел взрыв снаряда на позициях пехоты. Он сунул «наган» в кобуру и припал к прицелу. Танки были еще далеко. Чувствовал Виктор себя неуютно, как будто Илья смотрел ему в спину из-под прикрытых век.
Виктор встал с сиденья наводчика, подошел к убитому и забрал его карабин. Илье он был уже не нужен, Виктору же мог еще пригодиться. Было противно, но он взялся за ноги убитого и оттащил тело в сторону. Подобрав с земли затвор, обтер его рукавом, вставил в казенник и снова уселся на место наводчика.
Но Илья не шел из головы. Вот как так случилось, что парень в одночасье предателем стал? Да, он еще не перешел к немцам, но морально уже был готов к этому и листовку-пропуск приберег. А ведь ходил в школу, как все, песни пионерские пел, маму целовал… Или была уже червоточина, которую никто не заметил?
Взрыв снаряда раздался рядом с позицией пушки, как раз там, где лежал труп Ильи. Второй снаряд угодил в бугор перед пушкой. Осколки ударили в щит, Виктора и пушку заволокло пылью, сильно запахло сгоревшим тротилом. Взрывной волной Виктора отбросило от пушки и крепко приложило спиной к земле – так, что даже дыхание перехватило.
Несколько минут он приходил в себя. Потом встал. В ушах звенело, и все звуки доносились, как через вату.
Виктор осмотрел себя. Обмундирование в пыли, кое-где порвано, но крови нет, руки-ноги двигаются.
Пыль рассеялась, и он вернулся к пушке. Одного взгляда на орудие хватило, чтобы понять – все. Щит покорежен и пробит справа осколком, из накатника тонкой струйкой течет стеол. Других повреждений не видно, но вернуть пушку к жизни может только ремонт в артиллерийской мастерской.
Виктор посмотрел вперед – танки уже близко. Да, засекли его позицию, надо было брать у лейтенанта двух бойцов и перекатывать пушку в другое место. Благо еще что сам жив остался. Ну и что теперь делать? Брать карабин и идти в