Линию фронта пересекли на высоте 1200 метров. Смотрю на часы — по времени мы должны быть над целью. Даю ручку от себя, прибавляю газ. Вражеская оборона подозрительно молчит. Скорей бы уж начинали. Конечно, страшно неприятно, когда лучи прожекторов слепят глаза, а зенитки лупят по тебе со всех сторон. Но еще хуже мгновения неизвестности, когда не знаешь, где враг и что он задумал.
Ко всему можно привыкнуть: к ожесточенному орудийному огню, свисту осколков, к рваным дырам в плоскостях, сумасшедшей пляске мрака и света, к ночным посадкам, когда земля угадывается каким-то особым шестым чувством. Ко всему привыкаешь, что таит в себе явную опасность, сама эта опасность не так страшна, если ты не раз шел ей навстречу, преодолевал ее. И в то же время человек не может побороть в себе давящее ощущение ожидания этой опасности. Сколько я ни летала и в какие переплеты ни попадала, для меня всегда было страшнее предчувствие опасности, чем сама опасность.
Шквал огня внезапно обрушивается на наш маленький У-2. В небе начинается свистопляска прожекторных лучей. Веду самолет змейкой, уклоняясь то влево, то вправо. Нельзя позволить врагу надолго поймать его в перекрестие лучей и в то же время, как это ни рискованно, нужно подольше «поводить» прожектористов. Ведь главная моя задача сейчас — обеспечить, чтобы на подходе не засекли Попову.
Снаряды ложатся все плотнее. Осколки рвут плоскости, и совершенно непонятно, как это они миновали пока нас самих, не попали в двигатель. Но вот сзади под нами слышатся глухие взрывы, какие производят только бомбы. И тотчас наш самолет окутывается мглой, обстрел прекращается.
— Они сработали! — кричит Ольга. — Теперь нам пора. Жми быстрей!
И я жму. Резко набираю высоту и с тыла планирую на цель. Бомбы ложатся точно. Вновь грохочут зенитки, лезвия лучей вспарывают небо. Но уже поздно. Задание выполнено, мы уходим на восток.
В ту же ночь вылетели на бомбежку парами еще несколько экипажей. Новый прием полностью себя оправдал.
Вообще любые наши действия, и особенно действия парами, обязательно предполагали хорошее боевое содружество между экипажами, взаимную помощь, взаимную выручку. И в самом деле у нас существовала крепкая спайка. В полку не было случая, чтобы кто-то из летчиц оставил подругу в опасности. Девиз: «Сам погибай, а товарища выручай» — стал для всех непреложным законом. Порой это помогало экипажам выходить победителями из самых невероятных положений.
Однажды во время задания под Моздоком самолет Санфировой попал под сильный перекрестный зенитный огонь. Как летчица ни маневрировала, ей не удавалось вырваться из освещенного прожекторами пространства. Положение самолета казалось безнадежным. Вот-вот один из снарядов должен был угодить в него. И тогда командир звена Нина Распопова приняла отчаянно рискованное решение отвлечь огонь врага на себя. Снизившись до предела, она направила свою машину на вражеские прожекторные установки.
Воспользовавшись замешательством врага, Ольга Санфирова вывела машину из зоны огня. Но самолет Распоповой попал в самую его гущу.
На аэродром Нина Распопова не возвратилась. Неужели за жизнь подруг ей пришлось заплатить своей жизнью? Наши опасения были напрасны. Вскоре из штаба дивизии сообщили, что летчицы нашлись. А через несколько часов Распопова и ее штурман Лариса Радчикова приехали в полк.
Доклад девушек Бершанской был коротким. Во время боя их ранило осколками снарядов. Оказалась пробоина в бензобаке. Из-за недостатка питания мотор заглох. Самолет быстро терял высоту. Распопова, решив, что дотянуть до расположения своих передовых частей не сможет, направила машину в сторону Терека.
— Зачем? — осведомилась Бершанская.
— Хотела утопить его, — ответила Нина.
К счастью, произошло почти невероятное — девушек выручил воздушный поток. Как раз, когда до земли оставалось метров десять, он вдруг подхватил машину и перебросил через позиции противника. Летчицы приземлились на нейтральной полосе.
— Вот и все, — закончила свой рассказ Распопова.
На другой день мы узнали, что из скромности Нина о многом умолчала. Когда самолет приземлился, враг открыл по нему сильный огонь. Подруги отползли в сторону, чтобы переждать обстрел. Но уходить совсем они не собирались. Девушки рассчитывали, что хотя бы из любопытства к самолету подползут наши пехотинцы и с их помощью удастся перетащить У-2 подальше от фашистов. Но помощь не приходила, а силы оставляли — сказывалась потеря крови. Когда их положение стало совсем тяжелым, обессиленные девушки поползли к своим. У передовой теряющих сознание летчиц подобрали пехотинцы. Их тут же хотели отправить в госпиталь, но подруги наотрез отказались от этого и потребовали доставить их в полк.
В августе меня назначили командиром звена, а Ольгу Клюеву его штурманом. В состав звена входили Надя Тропаревская и Нина Худякова со штурманами Катей Тимченко и Лидой Свистуновой.
В этот период наш полк взаимодействовал с 11-м стрелковым корпусом, который прикрывал подступы к Орджоникидзе и Грозному. Хотя больших наступательных операций враг не вел, бои шли не затихая.
Мы уже хорошо освоились с действиями в условиях гор и теперь за ночь вылетали на бомбежку по пять — шесть раз. При подготовке к очередному полету дорожили буквально секундами. Летчицы даже не покидали самолетов и сведения о результатах боевых действий передавали штабным работникам тут же на старте, пока техники осматривали машины и заправляли их горючим, а вооруженцы подвешивали новые бомбы.
Интенсивная работа уже начала сказываться на технике. Моторы часто стали «барахлить». В сентябре в полевые авиамастерские на «поправку» улетело несколько самолетов. Первыми в положении всадников без коней оказались Ира Себрова и Ольга Санфирова. Но унывать им пришлось недолго. Коллектив 44-х полевых авиационных мастерских, руководимый Федором Степановичем Бабуцким, отнесся к заказам нашего полка очень внимательно. Сверх ожидания, машины Себровой и Санфировой вышли из ремонта значительно раньше срока.
С тех пор, уверовав в мастерство и энтузиазм коллектива ПАМ, отправляя машины в ремонт, мы уже не опасались, что надолго останемся без работы. Вообще наши самолеты всегда ремонтировались быстро, часто даже вне очереди. А в канун 25-й годовщины комсомола коллектив мастерских собрал и подарил полку новенький У-2. Его вручили одному из лучших экипажей — Тане Макаровой и Вере Велик.
В ходе боев росло мастерство наших девушек. Теперь летчики из соседних полков, встречаясь с летчицами, не величали их больше «птичками небесными». А между нашим и мужским полком, тоже летавшим на У-2, завязалась даже крепкая фронтовая дружба. Но эта дружба на земле не мешала нам быть яростными соперниками в воздухе. Между нашими полками шла упорная борьба за первенство в дивизии.
В сентябре у нас подводились первые итоги боевых действий. Со 2 июля по 5 августа летчицы полка совершили 711 ночных вылетов, в результате которых возникло 58 пожаров, 16 сильных взрывов, были разбиты две крупные речные переправы. Но данные эти были далеко не полными. О работе авиации, особенно ночной, судить очень трудно. Единственные свидетели — глаза вслед идущих экипажей. Правда, восполнять данные о нашей работе в какой-то мере помогала наземная разведка.
27 сентября нам вручали первые фронтовые награды. Ордена Красного Знамени, Красной Звезды и медаль «За отвагу» получила большая группа летчиц, штурманов, техников и вооруженцев. Наградили и нас с Клюевой. Но особенно я радовалась за нашего техника Катю Титову. Таким, как она, скромным, незаметным труженикам мы во многом были обязаны своими успехами. Как врачи, они постоянно держали руку на пульсе нашего второго сердца. И это сердце мощностью более сотни лошадиных сил никогда нас не подводило, хотя частенько мы не жалели его. Чем напряженнее становилась борьба, тем больше доставалось его могучим железным мускулам.
В сентябрьские дни меня вместе с радостью посетило большое горе. Я узнала о гибели Валерии Хомяковой. Она была прекрасным педагогом, моим товарищем по работе в аэроклубе, замечательным летчиком, превосходным виртуозом пилотажа. Помню, что, как одну из лучших летчиц Осоавиахима, ее всегда назначали на воздушные парады в Тушине и поручали ей наиболее ответственные номера программы.
И просто как человек Валерия была удивительно приятной. Она всегда отличалась завидной жизнерадостностью и умела заражать всех, кто с ней сталкивался, своей неутомимой энергией. В аэроклубе мы ее так и звали — «неугомонная».
В Валерии Хомяковой нас, молодых летчиц аэроклуба, подкупала ее собранность, умение подчинить всю себя основной цели. Она окончила Московский химико-технологический институт, и ей прочили судьбу прекрасного специалиста-химика. Но Валерии захотелось летать, и она, не задумываясь, ушла в авиацию. Здесь, на новом поприще, во всем блеске раскрылся ее незаурядный талант летчицы. И так всегда — за что бы она ни бралась, ей все удавалось одинаково хорошо, потому что в любое дело она вкладывала свою душу. Отличалась Валерия и в спорте. Она хорошо плавала, играла в волейбол, баскетбол, участвовала в велогонках, отлично прыгала с парашютом.
Война разминула наши дороги. Я стала ночником. Валерию же, как опытную летчицу, зачислили в группу истребителей и направили в 586-й истребительный полк ПВО.
И в истребительной авиации Валерия проявила себя отважной летчицей. В ночь на 24 сентября сорок второго года группа вражеских бомбардировщиков Ю-88 прорвалась к Саратову. В составе дежурного подразделения истребителей Хомякова тотчас же поднялась в воздух. Прожектористы нащупали в темном небе фашистские самолеты, и к одному из них устремилась Валерия. Яростно отстреливаясь, фашист пустился наутек. Но тщетно. Одна, вторая атака — и, завалившись на крыло, оставляя за собой шлейф пламени и черного дыма, Ю-88 сорвался вниз. Хомякова стала первой женщиной-летчицей, сбившей в ночном бою вражеский самолет.
Много славных боевых дел совершила Валерия Хомякова. Но война есть война. И вот, выполняя боевое задание, она погибла смертью храбрых.