После того как я съел столько, сколько смог, я взял виски, открыл и попробовал. Джентльмены, вот это была сильная штука! Нисколько не похоже на современные смеси, из чистейшей пшеницы. Да, этот напиток обжег мне горло, как будто туда забралось целое шествие с факелами. Я просидел в номере весь день, понемногу потягивая виски, читая газету и иногда заедая выпивку остатками обеда. Но я по-прежнему хотел вернуться, и, хотя это уже не казалось мне таким важным, но время от времени мысли о возвращении меня посещали.
Вскоре на улице стало смеркаться, из окна я увидел, что по тротуару прошагал фонарщик. Он остановился возле одного из тех странных кебов с высокими сиденьями – и тут меня осенило. Я вызвал посыльного и сказал ему, что хочу вызвать кеб – но не любой, а тот, который сможет отвезти меня в бар Гавагана. Он умчался и вернулся, должно быть, через полчаса. Посыльный казался слегка встревоженным.
Он сказал: «Есть только один кебмен, которому кажется, что он знает, где это, сэр. Но он говорит, что это далеко, в Ист-сайде».
«Что из того?» – спросил я.
«В той части города по ночам немало дурного творится, мистер Титус. Там много мерзавцев».
«Ну, я не думаю, что они меня потревожат», – сказал я, прежде всего потому, что гораздо лучше было куда-то поехать, чем попусту сидеть в номере. С этими словами я допил остатки виски.
Кебмен показался мне сомнительным – сто раз подумаешь, прежде чем с таким связываться; и он нисколько не походил на того водителя, который доставил меня в отель накануне ночью, хотя я надеялся именно на это. Когда он наклонился ко мне со своего маленького сиденья в задней части экипажа, я разглядел его широкое, мрачное лицо, покрытое красными пятнами. Он спросил: «Так вы тот самый английский лорд, который хочет в заведение Гавагана?»
Я сказал, что именно так, и сел. К тому времени начался дождь; стало очень темно. На улице не было ни души, и пока мы ехали, становилось все темнее и темнее, потому что кебмен отвез меня в район, в котором фонари не горели. Мы оказались в каких-то бандитских кварталах, полагаю; из одного дома донесся страшный крик; потом мы миновали несколько питейных заведений.
Наконец экипаж остановился возле одного из салунов. «Вот мы и прибыли, лорд, – сказал он. – С вас двадцать пять центов».
Мне это место показалось ни капли не похожим на бар Гавагана; но я вышел, вручил ему четвертак и направился к двери, решив, что если в одном случае превращение произошло, то почему бы ему не случиться еще раз. Едва отворив дверь, я тотчас понял свою ошибку.
В баре сидело несколько крутых парней, трое или четверо; они сразу обернулись ко мне. «Вот он, ребята, – сказал один из них. – Вперед». Он подхватил дубинку, лежавшую на стойке, и бросился на меня.
Я хлопнул дверью и помчался что было сил; они за мной погнались. Я не знал, куда попал, и не знал, в какую сторону направляюсь. Но я несколько раз сворачивал, ускользая от погони; наконец топот ног затих вдали. Тротуары – там, где они вообще имелись, – были сделаны из досок, и они находились в плачевном состоянии. Я несколько раз спотыкался; не знаю, сколько я бродил по этим улицам, прежде чем увидел на перекрестке еще один кеб, стоявший прямо под уличным фонарем. Лицо водителя было скрыто полями шляпы.
Когда я спросил: «Этот кеб занят?» – он просто покачал головой. Я сел. «Куда изволите, сэр?» – спросил он.
Я сказал: «Отель… Нет, отвезите меня в бар Гавагана». Вот и вся история. Теперь я здесь.
Титус прикончил свой бренди-смэш, и его взгляд внезапно сфокусировался на календаре, который висел на стене за стойкой.
– Боже всемогущий! – воскликнул он. – Дата верная?
– Разумеется, – сказал мистер Коэн.
– Выходит, я больше недели провел там, в тысяча восемьсот пятьдесят девятом. Мне нужно срочно позвонить по телефону.
Он вернулся из кабинки через пару минут.
– Мое семейство в полном порядке, – заявил он, – хотя они действительно обратились в Бюро поиска пропавших, чтобы найти меня. Но Морри Рат домой не вернулся. Наверное, еще не добрался назад из Лонерган-билдинг, построенного в будущем.
Виллисон сказал:
– Я не уверен, что он вернется. Вы видели это?
Он достал из кармана газету и показал всем крупный заголовок:
ЛОНЕРГАН-БИЛДИНГ НЕ БУДЕТ ПОСТРОЕНО.
РАЗРЕШЕНИЕ ОТМЕНЕНО. ПРИЧИНА – ОПАСНОСТЬ ДЛЯ ДОРОЖНОГО ДВИЖЕНИЯ.
СПОНСОРЫ ОТКАЗЫВАЮТСЯ ОТ ПРОЕКТА
«Почудился мне голос…»
Доктор Бреннер вошел как раз тогда, когда мистер Джефферс дошел до точки кипения.
– Психиатрия, надо же! – кричал он. – Психология, тоже мне! Психоанализ, подумаешь! Всего лишь сборище проходимцев. Все, что они делают, – заменяют одну ложную веру другой. Никакого прока от этого ему не будет.
– От чего и кому не будет никакого прока? – спросил доктор Бреннер. – Я, пожалуй, начну вечер с двойного «Манхэттена», мистер Коэн.
– Здесь доктор Бронк, – сказал сутулый, небрежно одетый профессор Тотт. – Доктор Бронк, познакомьтесь с доком Бреннером. Он связан с медициной и может свести вас с тем человеком, который вам нужен.
Бреннер обменялся рукопожатием с высоким мужчиной, которого отличали следующие свойства: сияющая улыбка, длинные седые волосы, жилет с белым кантом и пенсне на черной ленте.
– Здравствуйте! Как поживаете? – еле слышно произнес этот субъект; он тотчас обернулся и с ужасом посмотрел в дальнюю часть комнаты, где два других клиента играли за столиком в безик. Стараясь не повышать голоса, он произнес: – Боюсь, что этот молодой человек прав. Я сомневаюсь, окажется ли в моем случае психиатр подходящим помощником.
– Так в чем проблема? – спросил Бреннер, проглотив двойной «Манхэттен» и заев его вишенкой.
Он обращался к доктору Бронку, но ответил ему Тотт.
– У него неприятности с зомби.
– Зомби? – спросил Бреннер.
– Всем по «зомби»! – воскликнул Джефферс.
– Только по одному на каждого, – решительно произнес бармен. – Я еще помню ночь, когда этот бедный молодой паренек, мистер Мердок, явился сюда, и я позволил ему выпить три «Двойных зомби». Да, вспомните про него и его драконов!
– Все нормально, мистер Коэн, – сказал Тотт. – Я лично, по правде сказать, буду скотч с содовой. Мы ведь не заказывали, просто обсуждали настоящих зомби – немертвых, как их называли в Дракуле.
– Так вот каковы нынешние зомби! – воскликнул мистер Коэн. – Несомненно, это просто позор: дать имя трупа чудесному напитку.
Бреннер прочистил горло и посмотрел на доктора Бронка.
– Вы их видите? – спросил он.
– Нет, они его видят, – сказал Тотт, еще раз ответив вместо своего приятеля. Когда доктор Бронк снова обернулся в сторону игроков в безик, Тотт добавил: – Наверное, лучше бы ему об этом рассказать, Фабиан. Может, найдется и лечение – по крайней мере, операция на горле может помочь.
Доктор Бронк вздрогнул; Тотт повернулся к Бреннеру.
Он действительно попал в непростое положение. Он – профессиональный лектор, а дела пошли так плохо, что он теперь почти не решается повышать голос и говорит только шепотом. Мы думали, может быть, психиатр (Джефферс громко фыркнул, едва не расплескав пиво) сумел бы решить проблему, связанную с прошлым моего друга; но в равной степени вероятно, что перед нами дело, требующее сугубо медицинского вмешательства. Мы с радостью выслушаем ваше мнение.
Я уверен, что вы слышали о докторе Бронке, даже если и не встречались с ним прежде. Нет? Дело в том, что вы – закоренелый городской житель, Бреннер. Вам следует побывать где-нибудь в сердце Америки, в мире дамских клубов, в тех краях, где образование взрослых осуществляется в форме посещения еженедельных лекций на протяжении зимы. Вы обнаружите, что доктор Бронк известен там гораздо лучше Альберта Эйнштейна и уважают его куда больше. Доктор Бронк – странствующий лектор. Особое внимание он уделяет Египту и Святой Земле, в этих вопросах он обладает уникальными познаниями. Причина в том, что он готовился принять пасторский сан в Голландской реформистской церкви в родных Нидерландах. Почему вы отказались от этого, Фабиан?
(Доктор Бронк, прикрыв рот рукой, что-то прошептал Тотту.)
О да, теперь я помню – вы мне рассказывали. Он почувствовал, что может нести людям более значительные вести, а его слова вызовут больший интерес, если он воспользуется светскими средствами. Он пришел к выводу, что если люди заплатят за услышанное, они воспримут слова с большей готовностью и будут тщательнее их обдумывать, нежели в том случае, если слова будут им даны, так сказать, в дар. Фактически можно было назвать доктора Бронка светским религиозным наставником. Он добился больших успехов, его слушали тысячи людей; я полагаю, люди нередко возвращались, чтобы услышать его знаменитый «Завтрак в Вифлееме» и в равной мере выдающееся «Плавание по следам святого Павла».
Обе эти лекции, как и многие другие в репертуаре доктора Бронка, повторялись так часто за последние тридцать лет, которые он провел за трибуной, что речь его стала почти автоматической. Он привык, мне кажется, не менять в своих выступлениях ни единого слова. Когда он возвращается из своих летних путешествий, он готовит совершенно новую лекцию – к великому удовольствию тех зрителей, которые уже слышали все предыдущие, но не пожелали лишиться драгоценного общества доктора Бронка.
Таким образом, совершенно очевидно, что произнесенные им слова никак не связаны с тем необычайным несчастьем, которое с ним случилось. И голос его здесь тоже ни при чем. Много лет назад, в самом начале своей замечательной карьеры, доктор Бронк прошел курс обучения в Институте полиритмичной вокальной культуры Делии Круска, чтобы улучшить и свои голосовые данные, и знание английского языка. Те модуляции голоса, которые он тогда выработал, изменились ровно в той мере, в какой это связано с влиянием прошедших десятилетий; когда он читает лекцию, его выступление полностью совпадает с предшествующим прочтением того же текста, это касается не только слов, но и жестов, интонаций и пауз. Я не преувеличиваю, Фабиан?