«Да, миссстер Медфорд», – как обычно, ответил он.
Я сказал: «Мне нужно чтобы ты пошел в винный магазин и купил шесть бутылок джина. Вот тебе двадцать долларов. Это важно. Ты понимаешь?»
«Да, миссстер Медфорд», – произнес он.
Беседуя с Джо, все нужно повторять по несколько раз – никогда нельзя понять, сколько он понял из того, что ему сказали. Вот я и повторил: «Итак, Джо, что ты должен сделать?»
«Магазззин, купить осссобый джин».
«Шесть бутылок, – добавил я, показав соответствующее количество пальцев. – И побыстрее».
«Да, миссстер Медфорд». – Голос его звучал почти осмысленно.
«Хорошо, мальчик, вперед», – скомандовал я и вернулся в гостиную, попытавшись успокоить своих друзей, пока не прибыло подкрепление.
Времени прошло немало. Это, в общем-то, не имело значения: у нас оказалось много «Манхэттена» и скотча; кроме того, коктейли были необычайно крепкими и все изрядно развеселились. Я сам это обнаружил, когда кто-то уронил на пол спичку: я попытался ее поднять и едва не свалился, после чего решил пока держаться прямо. Но несмотря на все это, я заметил, как один из гостей осмотрел пустой шейкер для мартини, а потом одна из девушек пошла домой, и я начал волноваться, что вечеринка не удастся.
Но как раз в тот момент, когда я совсем отчаялся, появился Джо – с одной бутылкой.
«Бога ради! – воскликнул я, – где же те шесть бутылок, которые я попросил тебя принести?»
«Это всссе, – сказал Джо. – Осссобый джин».
Я сам себя обругал – надо же было сказать Джо слово «особый»! Но теперь делать было нечего, разве что снова отправить его за выпивкой, а я слишком торопился пополнить запасы мартини. Теперь расскажу обо всем остальном; но вам следует помнить, что я уже осушил пару-тройку рюмок, и потому глаза мои были не так остры, как обычно; да и вообще – я торопился.
Но та бутылка джина оказалась особой, все верно. Могу предположить, что это была имперская кварта, а бутылка оказалась глиняной, пробка была запечатана восковой печатью. Я испугался, что мой глуповатый слуга принес мне голландский джин, который не годится для коктейлей; но не оставалось ничего иного, кроме как испытать удачу. В общем, я бросил в шейкер сухой лед, плеснул вермута, сорвал с бутылки пробку и влил в шейкер джин.
Как раз в тот момент кто-то со мной заговорил, и я отвернулся от стола, где стоял шейкер. Я мог только слышать за спиной шипение; довольно скоро повалил пар. Первое, что я обнаружил, – дым был гораздо гуще и темнее, чем раньше. Он растекался у нас под ногами, как туман, и девушка, с которой я беседовал, неожиданно умолкла, посмотрела на все это и сказала: «О, Медфорд, кажется, это уже чересчур!»
Я обернулся. Шейкер все еще шипел, и дым валил из него гуще, чем прежде, поднимаясь уже к самому потолку. Дым показался мне черным, но в то же время каким-то прозрачным, я мог разглядеть сквозь него рисунок на обоях. Все разговоры в комнате утихли; гости наблюдали за происходящим. Я посмотрел на Кларка, моего друга-химика, и подумал, знает ли он, в чем дело; но он казался таким же удивленным, как и все прочие. Кто-то сказал: «Мне это не нравится», а кто-то воскликнул: «Превосходный фокус! Как же он это делает?»
Я сам задавал себе тот же вопрос, но тут дым из шейкера перестал валить. Только он не исчез, как пар от других напитков с сухим льдом. Он, казалось, собрался над столом и стал более плотным; теперь клубы дыма напоминали очертания человеческой фигуры. Если бы я столько не выпил тогда, то мог бы сейчас поклясться, что верхняя часть облака сильно походила на человеческое лицо, на котором застыло свирепое выражение. Кажется, одна из девушек увидела то же самое; она испуганно вскрикнула. Одновременно, казалось, послышался гул и грохот – как будто где-то вдалеке проносился поезд.
Я не знал, что происходит, но мне не хотелось, чтобы это испортило вечеринку; в итоге я беззаботно улыбнулся и шагнул к столу, сказав: «Ну, я хочу мартини; чертовски много мартини».
Как раз тогда Джо Козиковски вошел в дверь позади меня; в руках он держал поднос с канапе. Джо вздрогнул, заорал, уронил канапе на пол и выбежал через кухонную дверь. С тех пор я его не видел.
Тогда мне показалось, что это совсем не важно. Когда мы более или менее прибрали в комнате, я снова огляделся: призрак или дым, чем бы он там ни был, исчез. Самое странное – когда я возвратился к столу, в шейкере было полно мартини; так же полны были и шейкер с «Манхэттеном», и ковш со льдом для скотча и содовой. До тех пор все страдали от нехватки мартини – теперь его стало слишком много.
Наверное, это не слишком вежливо со стороны хозяина – напиваться на собственной вечеринке, но, должно быть, именно так и случилось, потому что, придя в себя, я обнаружил, что лежу на кушетке, накрывшись ковриком из ванной, а голова у меня гудит, как нью-йоркская железнодорожная станция. Прошло несколько часов, прежде чем я оклемался и попытался узнать, что случилось. Тогда я обнаружил, что Джо нигде нет; он исчез точно так же, как старый Козиковски, бросив все свои пожитки.
Я не знаю, как он станет жить где-то там, совсем один, если о нем никто не сможет позаботиться; но возможно, там, куда он ушел, ему не понадобится человек, который будет о нем заботиться. Я думаю, что в этом мире обреталась лишь малая частица Джо, после того как я осмотрел бутылку, которую мальчик принес, я окончательно в этом уверился. В суматохе бутылку разбили, но и на осколках виднелись мелкие значки, точки и кривые, как бы выведенные внутри стекла. Кларк говорит, что это арабские буквы. Единственное, что я могу предположить: Джо отправился в какое-то свое особое место и принес бутылку джина, только вместо джина, д-ж-и-н-а, он принес джинна, д-ж-и-н-н-а, прямиком из арабских ночей. Я был бы рад, если б Джо вернулся.
Мистер Витервокс заявил:
– Вот что я всегда говорил. Если бы все общались на эсперанто, ничего подобного не случилось бы.
Великое множество
Мистер Витервокс, который продолжал изучение литературы, за бокалом мартини подводил итоги:
– …и этот парень утверждает, что вся проблема в другом: никто не задумывался, как все эти изобретения изменят жизнь людей; может, из-за них шахтеры, положим, без работы останутся? Он пишет, что нужно принять закон против новых изобретений, чтобы сначала какой-нибудь научный комитет их изучил, понимаете?
– Вы не сможете запретить людям заниматься разными изобретениями, – сказал доктор Бреннер.
– Мой племянник Милтон, – вмешался мистер Гросс, – изобрел машину, курящую сигареты.
– Что? – переспросил Бреннер.
– Машину, курящую сигареты. Для компаний вроде «Лаки страйк», которые хотят установить, сколько потребуется затяжек, чтобы выкурить их сигареты; потом они могут использовать такие вещи в рекламе.
– Там сказано, – продолжал Витервокс, – что изобретение стало Франкенштейном для цивилизации, настоящей угрозой…
– Вы путаете Франкенштейна с монстром, – сказал Бреннер, – как и большинство людей, которые не читали книгу. Франкенштейн – это человек, который создал монстра и…
– … но он не сумел заинтересовать никого из капиталистов… – продолжал Гросс.
Мистер Коэн, бармен в заведении Гавагана, решительно вмешался:
– Ну-ну, джентльмены, если вы не станете говорить все одновременно, тогда многие из вас смогут услышать кое-что интересное и приятно проведут время. Вы чего-нибудь желаете, мистер Гросс?
– Еще один «Кипящий котел».
Доктор Бреннер покачал головой.
– …до сих пор работает над ним… Ведь это – всего лишь попытка рационально объяснить предрассудки, выбор консерватора, который боится перемен.
– У вас, может статься, язык подвешен получше, чем у меня, – сказал мистер Витервокс, – и у меня нет с собой книги, чтобы все подтвердить, но как там говорится об электрических огнях? С тех пор как они у нас появились, люди могут бодрствовать всю ночь, и, возможно, именно поэтому многие люди стали такими нервными – из-за того, что они не живут естественной жизнью, понимаете?
Бреннер взмахнул своим стаканом.
– Это занятно, но нет ни единого подтверждения тому, что хоть какое-то изобретение кому-то причинило вред. Конечно, если атомная бомба…
– Разумеется, есть, – сказал кто-то.
Четыре пары глаз осмотрели моложавого мужчину, сидевшего у стойки чуть в стороне от завсегдатаев. Перед ним стоял стакан водки.
– Что вы сказали? – спросил доктор Бреннер.
– Я сказал, что существует подтверждение: изобретение может причинить вред. Я способен судить об этом, потому что я – изобретатель; и мне это изобретение повредило.
– Слышите? – с укоризной заметил Витервокс Бреннеру. – И какое это было изобретение?
– Моя одевающая машина.
– Ваше что?
– Моя одевающая машина. Исключительно практичная, уверяю вас. Я должен был бы собрать великое множество таких машин, чтобы выполнить все заказы, которые уже получены. Но я не могу.
– Ага, – сказал мистер Гросс, – я знаю, о чем вы говорите. Когда на вас набрасываются эти адвокатишки из патентных бюро – беды не миновать, как и случилось с моим племянником Милтоном…
– У меня подобных трудностей не было и нет, – сказал моложавый посетитель. – Я собрал все необходимые патенты. Дело совсем в другом; проблема скорее эмоционального свойства. Между прочим, меня зовут Лоуренс Пибоди.
Все обменялись рукопожатиями. После того как мистер Коэн исполнил свои обязанности, посетитель начал рассказ:
Получив диплом в Гарварде (сказал он), я начал подыскивать себе какое-нибудь занятие. Папаша отличался щедростью, понимаете ли, но он не хотел, чтобы я стал обычным бездельником – и я был с ним в общем-то согласен. Я стал дипломированным инженером и мог отправиться в Южную Америку с фирмой Темплтона, но строительство мостов в джунглях, когда по всем частям тела ползают опасные насекомые… нет, это меня не очень привлекало. Я хотел жить в городе; вот я и приехал сюда, собираясь стать профессиональным изобретателем.