Земский докторъ. Том 3. Санитарный поезд
Глава 1
«Повестка? — подумал Иван Палыч, глядя на лежащую на столе телеграмму, как на ядовитую змею. — Не может быть. Я же ведь врач, земский, непризывной! Шутка такая что ли?»
Но это было не шуткой и Иван Палыч в глубине души прекрасно это понимал. Все верно. Ошибки нет. Земских врачей и в самом деле не призывают, потому что у них есть отсрочка. Но ведь он теперь в должности то не состоит — Чарушин же ведь отстранил его, пока шло дело с контрразведкой, будь она неладна. А коли не прикреплен к больнице, то будь любезен отправляйся на фронт…
Доктор опустился на стул, подобрал повестку, перечитал. Ну что же, раз приказано явиться — значит так тому быть.
Только как быть с больными? Как быть с теми, кому нужна помощь? А Анна Львовна — как ей сказать? Ох, и не просто это будет.
Иван Павлович подошел к окну. Когда сказать ей? Завтра? Так завтра ведь идти уже в уездное военное присутствие — призывную комиссию проще говоря. А потом… потом неизвестно когда придется еще свидеться. Тогда… сейчас!
Доктор проверил больных — все спали. Потом натянул пальто и вышел на улицу.
Шел по селу и дивился тишине, которая разлилась тут. Густая, обволакивающая. Приятная. И когда подошел он к дверям школы и постучал в них, то звук, казалось, долетел до самых окраин села. Даже стало как-то неловко. Может, не нужно было идти сейчас, в такой поздний час?
За дверью послышались шаги. Замок щёлкнул, и Анна, сонная, в длинной ночной сорочке, с распущенными волосами, приоткрыла дверь. Свет керосиновой лампы, которую она держала, дрожал, освещая её удивлённые глаза.
— Иван Палыч? — прошептала девушка, моргая. — Ты… Господи, что так поздно? — Она отступила, впуская его. Доктор шагнул в тёплую комнату. — Что-то случилось? Все в порядке?
Он не знал как ответить и просто протянул повестку.
Анна поставила лампу на стол, взяла бумажку, пробежала глазами.
Потом еще раз.
Посмотрела на гостя и в глазах задрожали слезинки.
— Армия? — выдохнула девушка. — Как же… Ты же врач, есть же бумага, что больница… Они не смеют! — Слёзы потекли по щекам, она прижала ладони к лицу.
Иван Палыч, стиснув зубы, шагнул к ней, обнял, притянув к себе.
— Аннушка, тише, — прошептал он, гладя её волосы. — Так уж вышло. Ничего не исправить.
Она отстранилась, вытерла глаза, но слёзы потекли снова.
— А если… фронт? — прошептала она. — Окопы, пули… Я не переживу, Иван.
— На фронт не отправят, — соврал он ей. — Я же врач. Определят в какую-нибудь больницу военную. Не переживай.
Он посмотрел в ее глаза, полные страха и любви.
— Буду лечить солдат. А сюда вернусь, клянусь. Ничего со мной не случится, — он поцеловал её — сначала мягко, в лоб, потом в губы.
Анна ответила, прижимаясь ближе, её руки дрожали, цепляясь за его плечи.
Они стояли так, обнимаясь и целуясь, очень долго. Иван Палыч чувствовал тепло её тела, запах ее волос, биение её сердца и не мог всем этим напиться.
Анна, отстранившись, посмотрела на него, глаза блестели.
— Останься, — шепнула она, едва слышно. Он кивнул. Мигнула лампа, бросив тени на стены.
Позже, когда ночь сгустилась, они лежали в её узкой кровати, укрытые одеялом, сплетённые в тишине. Свеча на столе догорела, оставив лишь отблеск луны. Их дыхание, тихое, мерное, сливалось с шорохом снега за окном, а мир, полный мрака, отступил, оставив их друг другу — на эту ночь, перед неизвестностью.
Утром подморозило. Небо над селом висело серое и Иван Палыч невольно подумал, что оно такого же цвета, как солдатская шинель. Серое, и полное безысходности… Встал доктор рано, Анна Львовна еще спала и он не решился ее разбудить — не хотел видеть ее слезы. Просто оставил записку и ушел.
Сжимая в кармане повестку, он ехал прочь из Зарного.
У призывного пункта — бывшего гимназического здания, ныне занятого военными, — теснилась толпа и стоял гомон. У крыльца топтались мужики, парни, подводы с сеном, солдаты с винтовками, царила какая-то непонятная суета.
Расплатившись с кучером, Иван Палыч шагнул к дверям.
— По повестке? — спросил курносый парнишка.
Доктор кивнул.
— Тогда заходи, тебе туда.
В тесном коридоре доктор протолкался к столу, за которым сидел хмурый писарь в очках, с кипой бумаг. Рядом стоял офицер, поручик с усталым взглядом, покручивая усы.
— Фамилия? — буркнул писарь, не поднимая глаз.
— Петров, Иван Павлович, — ответил доктор, протягивая документы. Писарь сверил повестку с призывным списком, хмыкнул: — Коллежский регистратор? Врач?
— Земский врач, — глухо отозвался Иван Палыч.
Поручик, взглянув на диплом, прищурился:
— Земский, говорите? Почему не в больнице?
Доктор стиснул кулаки, но сдержался:
— Отстранен. По бумагам отстранён. Контрразведка. Временно.
Офицер кивнул, будто привык к таким историям, и махнул:
— Семья? Иждивенцы?
— Нет, — коротко ответил Иван Палыч, подумав об Анне, но не упомянув её.
Писарь черкнул в журнале: «Холост, без иждивенцев, врач по образованию», — и ткнул в соседнюю комнату:
— Туда, на осмотр.
— Мне? На осмотр? — удивился он.
— Если сам врач что же теперь, не смотреть тебя? Врачи, между прочим, самые больные и хворые — работают не щадя себя.
Замечание было резонным и Иван Палыч, забрав документы, шагнул дальше.
В комнате для медосмотра пахло так же, как и в Зарной больнице — карболкой и йодом, — даже грустно стало. За столом сидели трое: пожилой военный врач с седыми бакенбардами, фельдшер, протирающий стетоскоп, и скрипящий пером писарь. У стены выстроились призывники — кто в рубахе, кто босой, дрожа от сквозняка.
— Раздевайтесь до пояса, — бросил фельдшер, не глядя.
Иван Палыч, сняв пальто и рубаху, встал перед комиссией.
Врач, прищурившись, спросил:
— Фамилия?
— Петров, Иван Павлович, — ответил доктор, подавляя желание самому схватить стетоскоп.
— Жалобы?
— Нет.
Врач кивнул фельдшеру, тот приложил стетоскоп к груди Ивана Палыча, послушал.
— Сердце чистое, лёгкие без хрипов.
Затем постучал молоточком по коленям, проверяя рефлексы, и велел сжать динамометр.
— Сила в норме, — буркнул фельдшер, черкнув в карточке.
Врач, взглянув на диплом, хмыкнул:
— Врач, а призывник? Редкость. Зрение проверьте.
Фельдшер подвёл доктора к таблице с буквами, висевшей у стены. Иван Палыч, щурясь в полумраке, прочёл нижнюю строку без ошибок.
— Глаза орлиные, — усмехнулся фельдшер.
Врач, пробежав глазами карточку, спросил:
— Хронические болезни? Ранения?
— Нет.
Постукивая пальцами по столу, врач заключил:
— Годен к строевой службе, — он поднял взгляд на Ивана Павловича. — Но, учитывая вашу профессию, определим вас на санитарный поезд, в медицинскую бригаду.
Иван Палыч замер.
— Санитарный поезд? — переспросил он. — Это что? Не в окопы, значит?
Врач, хмыкнув, откинулся на стуле.
— Не в окопы, Петров, и не в пехоту, — сказал он, тронув бакенбарды. — А в санитарный поезд. Это госпиталь такой на колёсах, оборудованный для перевозки раненых с фронта в тыловые лазареты. Вагоны с операционной, перевязочной, койками. Там врачи, фельдшеры, сёстры милосердия работают — раны шьют, ампутации делают, инфекции лечат. Вы врач, опыт имеется, — он кивнул на диплом, — вот и будете на поезде служить, спасать солдат. Не винтовку таскать, а скальпель. Нам сейчас такие люди позарез нужны. Сильный у нас сейчас кадровый голод, особенно с хирургами. Так что считай повезло тебе.
— Ну это как сказать, — хмыкнул писарь.
— А как же…
— На сборный пункт завтра к восьми, — не дав Ивану Павловичу сказать и слова, произнес врач. И рявкнул: — Следующий!
И вновь холодно, зябко. Кутаясь в пальто, Иван Павлович стоял у склада. В руках доктор сжимал золотой кулон, который подарила Анна Львовна на прощанье. Он не хотел брать этот подарок, но девушка уговорила — «не желаете брать в дар, так возьмите на время, будете вспоминать меня, а вернете, когда вернётесь, вручите лично мне в руки». Пришлось взять. Тем более, что Анна вставила туда свою фотокарточку (дорогая вещь, между прочим, фотография, чтобы просто так ее резать).
Иван Павлович выстоял очередь на склад. Сунул щербатому мужичку предписание о зачислении на санитарный поезд, по которому ему выдали полагающееся обмундирование. Всё было положено по списку, но чувствовалось — запасов становится всё меньше, вещи оказались не новыми, ношенными.
Серое шинельное пальто было тяжёлое, с потертым сукном на воротнике и такими же потертыми пуговицами, словно его уже кто-то носил. Местами шинель была штопаная — видно, не новьё, но ещё крепкая. Дали фуражку с красным кантом и кокардой санитарной службы. Подкладка была из плотного сатина, холодная на ощупь. Иван Павлович примерил. Сидела хорошо, но самое главное — укрывала от холода.
Потом, покряхтывая, кладовщик нехотя выдал яловые сапоги, — в виде исключения, как доктору, — жёсткие, уже немного разношенные.
— Редкая удача, — буркнул он. — Врачам, сказали, давать. Так что носи. Внутри вагона не так холодно, в таких сапожках одна радость ходить!
Вот так радость — в яловых целый день…
Также выдал он два комплекта шерстяных портянок (один из них уже с чужими инициалами), медицинскую сумку, флягу, обтянутую войлоком, алюминиевую миску с ложкой.
— Тёплую ушанку и валенки выдам позже, из резерва, — сказал кладовщик.
— Так уже декабрь, холодно! — возмутился Иван Павлович.
— Нету на складе! Как будут — выдам! — раздраженно ответил тот. — Вот здесь распишись и иди — уже погрузка началась.
Иван Павлович поставил закорючку и направился на перрон.
Поезд…
Длинный состав был окутан сизым дымом. Иногда стальной гигант начинал пыхтеть и фыркать и казалось, что это какое-то исполинское чудовище пр