обуждается ото сна. Где-то вдали звенели цепи, лязгали буфера, и голоса станционных смотрителей сливались в один тревожный гул.
Иван Палыч шагнул ближе к толпе — фельдшеры, несколько сестер милосердия в белых косынках, солдаты, таскавшие ящики с медикаментами. Поздоровался. Ему не ответили. Каждый был погружен в свои думы и рассеяно озирался, словно не понимая где находится. Иван Палыч тоже замолк, ожидая чего-то, чего — и сам не знал.
К доктору, хрустя снегом, подошёл пожилой мужчина. Высокий, но сгорбленный, словно годы службы придавили его к земле. Его лицо, изрезанное морщинами, несло следы былых сражений: левый глаз отсутствовал, и пустая глазница, прикрытая чёрной повязкой, придавала ему суровый, почти пиратский вид. Седые усы, аккуратно подстриженные, топорщились от мороза, а шинель штабс-капитана, с потёртыми погонами, сидела на нём как влитая.
— По одежде вижу что наш пассажир! — пробасил подошедший, хлопнув доктора по плечу. Удар оказался крепким. — Кто таков будешь, мил человек?
— Петров, Иван Павлович, земский доктор, пришел проходить службу… — дежурно начал Артем, но подошедший перебил его.
— Доктор, говоришь? Это хорошо. А какая специальность?
— Хирург…
— Хирург! — закричал подошедший и громко радостно рассмеялся. — Да как же нам повезло! Хирург! Ну давай знакомиться! — он протянул жилистую ладонь. — Штабс-капитан Трофим Васильевич Глушаков я, начальник медицинской службы поезда. Главный, значится, в этом железном чуде. А ты, значится, хирург? Ну хорош! Да молод еще! У молодых вся сила! Вот повезло!
Он кивнул на поезд.
— Ну, идём, покажу тебе тут все, пока есть минутка свободная.
Он взял доктора за локоть и повёл вдоль состава.
— Это, Ваня, не просто поезд, — начал Трофим Васильевич, кивнул на состав. — Это «Санитарный поезд имени Императрицы Александры Фёдоровны» — жизнь для сотен солдат! Видал какая махина? Небось раньше и не видел такого? Ну слушай внимательно, объясняю один раз что тут и как, а потом не беспокой меня с расспросами, не до того уже будет. Значит, первый вагон, — он кивнул на массивный вагон с зарешечёнными окнами, — операционный. Там сердце нашего дела. Там ты будешь основное время проводить, операции делать. Делал уже операции?
— Приходилось.
— Приходилось! — весело повторил Трофим Васильевич. — Ну молодчик!
Шагнув дальше, Трофим Васильевич указал на следующий вагон.
— Вот тут у нас перевязочный. Там же и аптечный пункт. Береги запасы, Ваня, их вечно не хватает. Там у фельдшеров или сестер милосердия узнаешь как выписать необходимое, они подскажут.
Следующий вагон, с плотно задвинутыми шторами, заставил Глушакова нахмуриться.
— Изолятор. Тиф, гангрена, дизентерия — всё сюда. Вентиляция слабая, но печи греют. Сейчас там пока никого нет, но будь уверен — на первой же станции натолкают нам туда пациентов. Бывает, что нужно и туда заходить, всякое бывает. Докторов, как я уже сказал, не хватает — все друг другу помогаем, заменяем если придется. Ну пойдем дальше.
Дальше шли три вагона, длинные, с рядами узких окон.
— Лазареты, — пояснил штабс-капитан. — Койки для лежачих, скамьи для сидячих. Простенько, но надёжно. Печи, умывальники переносные, вентиляция… ну, какая уж есть. Здесь раненые едут, кто не тяжелые и не на операции — от передовой до тыловых госпиталей. Твоя задача — продержать их в живых. Там тоже народу будет — будь здоров!
Технические вагоны Глушаков описал короче.
— Кухонный вагон — кормит всех, от сестёр до больных. Каша, суп, чай. Без изысков, но как есть, голодным не останешься. Далее жилой вагон — для нас, медиков. Койки тесные, но спать можно. Правда… — он чуть замялся. — Не знаю, получится ли у тебя переночевать там… Хирурги у нас безвылазно из операционной.
Он пристально посмотрел на Ивана Павловича, присматриваясь к его реакции. Доктор пожал плечами:
— Привычный.
— Ну и хорошо! — хлопнул Трофим Васильевич его по плечу и выдохнул облегченно, словно проверял — как правильно тот ответит. По реакции штабс-капитана выходило, что правильно. — Вижу ты парень хороший. Сработаемся. Ну, что еще осталось? — он глянул на поезд. — Вон там, предпоследний самый вагон — штабной. Там комендант, телеграф, бумаги. Без него поезд — не поезд. А последний — оборона наша, турели боевые. Мощная штука!
Он остановился, глядя на Ивана Палыча единственным глазом.
— Ну, все понял, доктор?
Иван Палыч кивнул.
— Еще хочу сказать, — тон голоса Трофима Васильевича поменялся, стал серьёзным, сосредоточенным. — Ваня, это не село, где ты работал. Здесь война. Каждый твой шаг — чья-то жизнь. Так что будь внимателен.
Иван Палыч кивнул.
— Ну все, иди к первому вагону. Знакомься! Скоро отправление!
Стряхнув с пальто иней, Иван Палыч, поднялся по железным ступеням в операционный вагон «Санитарного поезда имени Императрицы Александры Фёдоровны».
Дверь скрипнула, выпуская клуб тёплого влажного воздуха. Внутри вагон встретил его строгой, почти священной тишиной — как храм перед началом службы. Стены, обшитые белёным деревом, блестели в свете электрических ламп, подвешенных к потолку. Три стальных операционных стола, отполированных до зеркального блеска, занимали центр.
В стороне, у входа, стояли шкафы с инструментами. Иван Палыч бегло оглядел инвентарь. Скальпели, зажимы, пилы — без изысков, но основное вроде бы все имеется. Еще один шкаф был занят бутылками с хлороформом и бинтами.
В дальнем углу потрескивала печь. Возле нее сидели двое.
— Здравствуйте! — громко поздоровался Иван Палыч.
Ему не ответили.
Доктор подошел ближе.
— Новенький, что ли? — прогундосил один не оборачиваясь и было не понятно к кому именно он обращается — к своему соседу или к гостю.
— Новенький, — холодно ответил Иван Палыч.
Двое обернулись.
Первый был высокий и лысый, лет сорока, с широкими плечами и усталыми глазами. Достав из кармана халата очки, он протер их носовым платком и взгромоздил на острый нос. Присмотрелся.
— И в самом деле новенький, — произнес он, оглядывая вошедшего. — Ну будем знакомы. Степан Григорьевич Завьялов, полевой хирург.
Иван Павлович представился, пожал руку — крепкую, мозолистую.
— Рад знакомству, Степан Григорьевич.
Второй мужчина, низкий и тощий, с крысиным лицом и хитрым взглядом, осклабился, обнажив жёлтые зубы.
— А это — Мишка Бублик, санитар, — представил соседа Степан Григорьевич. — Погреться пришел, у них в вагоне холодно. Вечно уголь жалеют.
— Не жалеем мы! — прогундосил тот. — А экономим!
— Вот и до экономитесь — с воспалением легких сляжете все! — отрезал Степан Григорьевич.
Бублик не ответил и даже руки Ивану Павловичу не подал. Вместо этого хитро ухмыльнулся, сказал:
— Карты уважаешь, доктор? Сыграем? На спички, на интерес. Время скоротать до раненых, а то оно тянется, как резина.
Иван Палыч покачал головой, отводя взгляд к окну.
— Не играю, — коротко ответил он.
Завьялов усмехнулся, надевая очки.
— Правильно, Иван Павлович. С Мишкой в карты — что с чертом в прятки. Проиграешь всё, вплоть до души.
Мишка оскалился, но спрятал колоду.
— Ну и ладно, — пробурчал он, отходя к шкафу. — Подумаешь господа какие важные!
Иван Палыч взглянул на Завьялова, тот кивнул, будто говоря: «Привыкнешь».
Однако, привыкать не хотелось.
Вагон молчал, но за окном вдруг послышался свисток паровоза — поезд готовился к отправке.
Это третий том приключений земского доктора, не забудьте добавить книгу в библиотеку, чтобы не пропустить выход новых глав
Глава 2
Вагоны стучали на стрелках. Поезд то шёл, быстро набирая ход, то — чаще — стоял, пропуская воинские эшелоны, идущие с фронта и на фронт. Проносясь в окнах вагона, сверкали в ночи фонари и семафоры, казавшиеся посланцами бывшей, относительно мирной, жизни.
Доктор так толком и не уснул, ворочался у себя на полке почти до утра. В четыре часа — как и договаривались — его разбудил Завьялов, коллега-хирург:
— Поднимайся, господин хороший, — пригладив лысину, просипел коллега. — Твоя очередь!
В каждом вагоне по ночам, кроме санитаров, ещё дежурил и кто-нибудь из старших, из докторов, осуществляя, так сказать, общее руководство. Вот и Ивану выпала честь стать таким вот старшим… Только вот, что ему конкретно делать, он толком не знал.
Иван… Иван Палыч… Артём! Модный московский хирург из начала двадцать первого века, вдруг угодивший в тело земского доктора… на сто лет назад. Та ещё история! И, главное, никому не объяснишь… А, впрочем, и надо ли? Да, нашлись и те, кто в объяснении не нуждались — сами все чувствовали, каким-то необъяснимо мистическим образом понимали, знали… Та же Матрёна, травница из Зарного. А еще — Григорий Ефимович Распутин, старец… убитый не так и давно…
Артём — Иван Палыч — привык уже ко всему, и воспоминания о той, прежней, жизни уже не терзали его. Здесь, здесь он нашел всё! Любимое — и такое важное — дело, друзей… и возлюбленную, Анну…
— Ну, вставай, вставай уже! Не спи! — Завьялов потряс коллегу за плечо.
— Да не сплю я, Степан Григорьевич — отозвался тот. — Сейчас, поднимусь уже…
Ивану выделили место в жилом вагоне для медперсонала, располагавшемся почти в самом хвосте поезда. Не первый класс, но, вполне уютно — отсек на четыре полки, совсем как гражданский плацкарт. Для личных вещей тоже имелись полки и даже шкафчики.
— Ну, всё, я — спать, — похлопав Ивана Палыча по плечу, коллега пожелал удачного дежурства и, тут же, сняв сапоги, повалился на нижнюю полку, прямо на казенное серовато-сине одеяло с тремя черными полосами и надписью — «ноги». Точно такое же одеяло выдали и новому хирургу.
Та-ак…
Усевшись на приставной стул в коридоре, доктор глянул в окно и задумался. Поезд снова стоял на какой-то станции — виден был одноэтажный вокзальчик, выстроенный в стиле модерн, фонари, пакгауз…