— … кулаки-мироеды всю землю под себя гребут! А мы — в окопах…
— И кому она надо, чёртова эта война?
— В тылу зато объедаются! Иные господа на военных заказах огроменные состояния делают!
— Кому война, а кому — мать родна!
— Вот уж точно! Брат старший писал — пришлось лавку закрыть, разорился! У кого доступ к заказам военным есть — тот и жирует. А доступ тот за хорошие деньги купить можно запросто. Вот и смекай…
— Коровы нет, коня забрали… Еще и половину семян реквизировали! Вот ведь, крапивное семя… Эх, взять бы винтовочку… да не на немца, а в тыл!
Опасные разговоры велит фронтовики… опасные… И главное, почти открыто. Не боялись уже никого!
Увидеться с комендантом удалось только во время обеда, офицеры и доктора столовались в штабном. Сестры милосердия — в столовом отсеке кухонного вагона, фельдшеры и санитары — у себя, в жилом.
На обед нынче подавали жиденький супчик с мелким блёсками жира и просяную кашу со шкварками. Сало раздобыл Ефим Арнольдович еще в Резекне, с разрешения Глушкова выменял на бидон спирта у какого-то зажиточного латыша — загруженные ещё в Москве запасы продовольствия подходили к концу.
Иван Палыч чуть задержался после обеда:
— Александр Иваныч… мне б с тобой переговорить…
Историю о пропаже кулона комендант выслушал, не перебивая. Да что там было и слушать-то?
— Значит, полагаешь, украли?
— Так… а что ещё думать-то? — развел руками доктор. — Сам потерял? Ну, не такой уж я растяпа…
Покусав губу, Сидоренко пригладил волосы
— Я, конечно, не сыскной, но… Будем рассуждать логически! Для начала — кто имел возможность украсть? Все обитатели жилого вагона. Весь, так сказать, персонал, включая и нашего уважаемого начмеда, и вашего коллегу Завьялова, и сестёр милосердия, фельдшеров, санитаров… Так?
— Ну… так, — согласно кивнул Иван Палыч.
— А теперь пойдём методом исключения! — прапорщик потёр руки и вытащил папиросу. — Значит, я так понял, время предполагаемой кражи — с твоего прибытия сюда… и до убытия. Кто всё время был на глазах?
— Да все и были! — махну рукой, доктор тоскливо глянул в окно, на заснеженную пелену бесконечного леса. — Я пришёл — все уже и собрались.
— Все, да не все, — хмыкнул Сидоренко. — Иваньков, дежурный фельдшер, только на миг заглянул — поздравить. Терещенко, санитар — тоже. Из сестёр милосердия… наверное, одна Женечка задержалась надолго… Но, но, не красней! Подумаешь, поцеловала. В игре же! Можно, сказать — понарошку. Да, сестрички… Их Мария Кирилловна крепко держит… Ну, высокая такая, худая… в пенсне…
— А, видел… На воблу похожа, — не удержался, съязвил хирург. — На сушёную.
— А, кстати — да!
Прапорщик рассмеялся, но тут же вновь стал серьёзным:
Она уже тут насчёт тебя интересовалась. Мол, что у вас с Женечкой?
— Да ничего у нас с Женечкой! — вспылил Иван Палыч. — И быть не может… У меня, вообще-то, невеста есть! И как раз кулон-то…
— Да понял я, понял… — Александр Иваныч прикрыл глаза. — Вообще же сестёр милосердия подозревать несерьёзно! Отметаем сразу. Если я тебе их фамилии назову — удар хватит! Из таких семейств птички — ого-го. Им твой кулон в жизни не надобен. Да и воспитание… Не-ет, тут кто-то попроще… Я бы на Бублика погрешил — так он всё время на глазах был…
— Вот и я о том!
— Ничего, Иван! Разберемся… Кстати, видел вот такое?
Вдруг посмурнев, комендант вытащил из кармана сложенный вчетверо листочек с печатным шрифтом:
— На вот, подивись!
— «Товарищи!» — развернув листок, прочёл доктор. — «Война нужна только капиталистам! Нашим классовым врагам, буржуазии и помещикам, наживающимся на военных заказах… Одна-ако!.. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Долой войну, долой ца…»
— Ну, ну, дочитывай!
— Долой… царя!
— Видал? И такие листочки — по всему поезду! А ты говоришь — кулон…
После обеда, на перевязках вновь ассистировала Женя. Выглядела она, правда, как-то странно. Не шутила, не улыбалась, даже почти не разговаривала и старательно прятала взгляд.
— Жень, — наконец, не выдержал доктор. — Что с вами такое? Какая-то вы сама не своя.
— Да так… — девушка повела плечом и чуть смущенно посмотрела доктору в глаза. — Ах, Иван Палыч, не спрашивайте.
— Хорошо, не буду…
Доктор всё же спросил:
— Неужто, Мария Кирилловна наставление сделала? За вчерашний поцелуй…
— Так вы знаете? — пушистые ресницы сестрички дрогнули. — Ну… да, она… Отругала вчера за… за излишние вольности.
— У неё, я смотрю, не забалуешь!
— Ну да… А вообще она хорошая, справедливая. Но, строгая — да. Она меня ещё и за брошь отругала! Ну, ту, что я для фанта… У нас же, как у военных, форма строгая. Коричневое платье, белый передник… И никаких украшений! А я ведь и не носила… Просто на день рождения… да… Ну, ведь разве нельзя же? Ведь, если человеку приятно…
— Вы славная девушка, Женя! — улыбнулся доктор. — А что до украшений… Так у любого есть свои слабости.
— Да, да! Я видела у вас кулон… Ой, извините! Просто случайно увидела, как вы смотрели… Это вам невеста подарила, да?
Администратор Ефим Арнольдович оказался прав. К станции Ржев-Балтийский санитарный поезд подошёл лишь глубокой ночью. Днём битых три часа проторчали на пустынном полустанке в лесу, ожидая прохода бронепоезда, потом ещё почти столько же — ремонтная бригада меняла поврежденные диверсантами рельсы.
«Тяжёлые» раненые уже были приготовлены к отправке… — некоторые санитары нехорошо шутили, что — «на кладбище». Впрочем, кто-то да выживет, как бы это ни цинично звучало — стационарный госпиталь всё-таки не поезд, да Ржев не такая уж и деревня.
Ржев — да… А вот станция Ржев-Балтийский располагалась не так уж и близко от города.
— Железная дорога могла б и вообще в пятнадцати верстах пройти, — выбираясь на платформу, хмыкнул администратор. Верноподданнические бакенбарды его сразу же заиндевели на сыром пронизывающем ветру. — Представьте, Иван Палыч, что тогда было бы с городом? Вся торговля вмиг бы загнулась. Пришлось уж земству подсуетиться… Ого! Кажись, тут нас всё ещё ждут!
Сразу же по прибытию поезда, прямо на платформу один за другим выехали три грузовика с красными крестами на тентах. Из первого выскочил суетливый худой человек, уже в возрасте, в накинутой поверх белого халата, шинели с погонами майора.
Выпрыгнув из вагона, Глушаков тот час же направился к нему.
— А, Борис Фёдорович! Всё же дождались. Это хорошо. Вот, спасибо! Сейчас мы быстро.
— Это мы — быстро, Трофим Васильевич! — замахал руками майор. — У нас же — автомобили! Ну, ты погляди только, экие красавцы! Добрался прогресс и до наших мест…
— Борис Фёдорович, я тебе из Резекне про продукты телеграфировал, — подошел Ефим Арнольдович. — Нам бы тушёнки… Хотя б трофейной…
— Да наскребём! Я грузовичок пришлю… Вы когда отправляетесь?
— Сразу, как только всё оформим, — подойдя, пояснил комендант. — Но, тушёнку в любом случае дождёмся. Наш дежурный и примет… Вот, знакомьтесь — Иван Палыч Петров, полевой хирург.
Раненых увезли быстро, зато потом долго оформляли документы. Пользуясь случаем, ходячие раненые тоже выбрались на платформу — травили байки, курили. Начмед не возражал — пусть подышат да ноги разомнут.
Станция был, как станция. Длинная, с фонарями, платформа, одноэтажное здание вокзал, деревянное, но, выстроенное в стиле «модерн», как и все на Московско-Виндавской железной дороге, точнее — Московско-Виндавско-Рыбинской…
Наконец, все бумаги было оформлены. Суетливый майор забрался в открытую кабину доживавшегося его грузовичка. Уехал.
— Так! Внимание, все — по вагонам! — громко распорядился комендант.
Помогая друг другу, раненые забрались по местам. Скрылось и начальство.
— Иван Палыч, как грузовик примешь, меня растолкай, — попросил Сидоренко. — Мали ли, вздремну малость.
— Хорошо!
Доктор забрался в кухонный вагон — ну, туда же тушёнка! — и принялся ждать, время от времени, поглядывая на часы, висевшие на фасаде вокзала.
— А вы, здесь, — немного погодя, к врачу подошёл невысокого роста мужчина лет сорока, узкоплечий, но жилистый, крепкий. Вытянутое землистое лицо его казалось уставшим, что еще больше усугублялось щетиной. В руках он держал складишок — трофейный ножик, — который лениво крутил в ладони.
— Если вдруг забыли — Иваньков, Фёдор Ильич, фельдшер.
Иван Палыч повернул голову и улыбнулся:
— Почему же забыл? Помню. Трофим Василич всех представлял.
— Ну и славно, — фельдшер спрятал нож в карман, потёр руки. — Значит, нынче вместе с вами дежурим.
— Выходит, так…
— Бывали раньше во Ржеве?
— Нет.
— И мне не довелось. Говорят, красивый город…
Поговорили. Так, ни о чём, как бывает между практически незнакомыми людьми. Тянули время…
— Повара спят давно…
— Ну да…
— Вы курите? — вдруг поинтересовался Иваньков.
— Нет.
— А я курю… Пойду тогда на платформу.
Фельдшер вышел, невысокая фигура его какое-то время маячила за окнами вагона… А потом вдруг:
— Господин доктор! — Иванков резко ворвался в вагон. — Там, на вокзале… По-моему, кто-то из наших раненых. Вы бы глянули… Такой, матросик в чёрном бушлате — увидите. В буфете сидит. Не положено.
Были среди раненых матросы? Вроде бы, были… А этот что делает на вокзале? Амурные дела? Хм… Всё же не худо проверить!
Изнутри вокзал выглядел ещё лучше, чем снаружи. Три зала ожидания — для первого, второго и третьего классов, вместительный буфет.
В буфете-то Иван Палыч моряка и обнаружил. В компании с какой-то весёлой дамой. Впечатления раненого морячок никак не производил, но всё же доктор счёл необходимым в сём убедиться. Подошел, улыбнулся, спросил.
— Не, я не с поезда, Ваш-бродь! — улыбнулся во весь рот морячок. — То есть, с поезда — но, не с санитарного, а с броневого! На побывку отпущен… Вот отпускной билет!