Там же встретил и Сверчка.
— А ты что тут делаешь? — спросил Иван Палыч, пытаясь выудить из головы его имя, но кроме Сверчка ничего так и не припомнил.
— Иван Палыч! — вскрикнул санитар, словно испугавшись. — Да я… да просто! Погулять! Пока стоим!
И огляделся воровато.
— Погулять — это хорошо, — кивнул доктор.
Сверчок нервно хрустел пальцами, невольно привлекая к себе внимание.
— Ты чего? Все в порядке? — прямо спросил Иван Палыч. — Уж не задумал ли чего плохого из-за своего долга Бублику?
— Я? Ну что вы! Говорю же — просто прогуляться. Ну пока, Иван Палыч, пойду. Устал стоять.
И не дождавшись ответа, убежал в сторону закрытых торговых лавок — книги, табак, ломбард, крупы.
«Странный какой-то», — проводив его взглядом, подумал доктор.
Зря прогулялся…
Ну, что же…
Чёрт! Что-то прокатило по платформе. Грузовик?
Доктор бросился к окну.
Точно! Грузовик! Привели, наконец, тушёнку… Но куда же они!
Грузовик укатил почти к самому паровозу. Точнее — к перевязочному вагону, в коем хранились все медикаменты, а так же располагался и аптечный пункт. Подъехал, остановился. Из вагона что-то кинули в кузов… Или — показалось?
Иван Палыч уже бежал следом.
— Эй! Эй! Да не туда! Вон ваш вагон… Поворачивай!
— Да, да, поворачивайте! — в кузове грузовика вдруг возник Иваньков, фельдшер. Тоже, видать, только что прибежал.
— А, доктор! Тут шофёр вагон перепутал… Давай, давай, паря, разворачивай… Вон он, кухонный… Через четыре вагона!
Глава 5
Только с крепкими ругательствами удалось добиться нужного результата — отгрузки коробок в кухонный вагон. Пока водитель грузовика делал разворот машины случилась интересная встреча.
— Иван Палыч? Вы? Неужели вы? — раздался совсем юный голос за спиной.
Доктор обернулся.
К нему ковылял на костылях одноногий парнишка, судя по форме — солдатик.
— Иван Палыч, не признали? — улыбнулся подошедший.
Молодое еще совсем лицо, в отличие от глаз — те совсем были не молодыми, словно повидавшими уже многое.
— Постой… — лицо и вправду было знакомое. Иван Палыч пригляделся. — Рядовой Елисей Тереньтев! Лечился в Зарном у меня!
— Узнали! — рассмеялся тот. — А думаю — вы не вы стоите? Ну и подошел вот. Вы!
Он осмотрел доктора.
— И Вас получается забрали, раз тут, на станции у санитарного поезда стоите?
Иван Павлович кивнул.
— А ты…
— После лечения у вас в Зарном вернулся на службу. А потом…
Он кивнул культу.
— Бой был… бомбой… ничего не помню! Только глядь — а ноги то нету! В общем, на списание пошел. Да ладно обо мне. Расскажите, как там Зарное? Как там Аглая? Как там… Марьяна?
Иван Палыч вспомнил, что парнишка, пребывая в сельской больничке, часто захаживал к Марьяне, а та только и была рада. Симпатия у них имелась обоюдная. Девушка даже провожала его, когда тот уходил.
— Марьяна? Да нормально, выздоровела, к Степану из Камня, к деду своему, вернулась. На охоту ходит.
— На охоту? Во дела! Ну да, она девушка боевая!
Было видно, что упоминание о любимой согрело душу Елисею.
— Так, а что же ты? — спросил Иван Павлович. — Куда теперь?
— Да не знаю. Домой, говорят. Вот толкусь тут на станции, не решаюсь все билет взять. Зимой на печи, летом в траве… не по мне это. Не хочу. Скука.
— Коли на списание, то и езжай в Зарное, проведай Марьяну, — предложил доктор. — Небось соскучилась.
— Поехать? — оживился Елисей.
И тут же сник.
— Да теперь — кто я? — он кивнул на культю. — Не полный комплект.
— А что же ты теперь, не человек что ли? У нас в селе по-прежнему нужны люди — дефицит мужской силы. Да ты и не представляешь, как там о тебе вспоминают. Марьяна — особенно. Спроси хоть кого.
— Правда? — глаза парня загорелись.
Доктор кивнул.
— Правда-правда.
Солдат усмехнулся, но в глазах — как будто вспыхнула тёплая искра.
— Да как-то боязно…
— Бояться и стыдится — это если б ты сдался. А ты выжил. Ты должен не бояться — а гордиться. Как героя встретят. Смело езжай.
Секунды тянулись. Потом Елисей поднял глаза, кивнул и улыбнулся по-настоящему.
— Поеду, Иван Павлович! Вот прямо сейчас и поеду в Зарное. Верно ты сказал. Прям словно камень с души скинул! Спасибо тебе! Эх, цветов бы где купить — да где взять зимой?
— Конфет возьми, — подсказал доктор. — Марьяна их любит.
Елисей схватил руку доктора и долго жал ее, рассыпаясь в благодарностях. Потом, попрощавшись, ушел договариваться с каким поездом можно уехать в Зарное.
Иван Палыч проводил его взглядом и пошел к кухонному вагону — туда уже подкатил грузовик.
Помогая водителю затащить груз, Иван Палыч с удивлением обнаружил, что тушенка не такая, к какой он привык. Банки большие, как противогазные фильтры, жесть крепче — из такой нынче иномарки делают. И буквы нерусские…
— Ну, доктор, принимайте добро, — сказал запыхавшийся после беготни водитель, поправляя шапку. — Трофейная, видать, тушёнка. Немецкая, поди.
Иван Палыч, освещая фонарём, осмотрел коробки. Доски были крепкими, с клеймом «Konservenfabrik Bremen». Пересчитал. По двадцать банок в каждой коробке. Не густо, с учетом общего количества людей. Только в супчики и добавлять, для мясного запаха.
Пришел Ефим Арнольдович.
— Ну?
— Вот, — кивнул он на коробки.
Администратор зафыркал, начал осматривать товар.
— Не густо. Странные какие банки. Немецкие что ли?
— Похоже на то.
— Ну да ладно, что есть. Поди не потравимся? Ладно, Иван Павлович, отдыхай. Считай, справился, скоро уже поедем. Я чуть позже запишу в журнал. А товар — под замок!
Появился Сидоренко. Увидев доктора, улыбнулся:
— Иван Палыч, что тут у вас? Все получено?
— Тушёнку принял, Александр Иванович, — ответил доктор. — Две коробки, сорок банок.
Сидоренко кивнул, доставая записную книжку.
— Отметим. Молодец, что проверил. А то с тыловиками глаз да глаз. — Он сделал пометку карандашом и взглянул на платформу. — Кстати, все наши на борту?
— Сейчас проверю, — сказал Иван Палыч и пошёл вдоль вагонов.
Ходячие раненые, курившие на платформе, уже забрались в лазаретные вагоны, помогая друг другу и никого видно не было.
Иван Палыч обошёл поезд, заглянув в каждый вагон. Фельдшеры, сёстры милосердия, санитары — все были на местах. Убедившись, что никто не потерялся, доктор вернулся к Сидоренко.
— Все в вагонах, Александр Иванович. Можно отправляться.
Сидоренко кивнул, ушел в машинное отделение. Через несколько минут паровоз издал протяжный гудок, дёрнулся, колёса заскрипели, и платформа Ржева-Балтийского начала уплывать в темноту.
Снилось Зарное, укрытое пушистым снегом. Снилась Анна Львовна, стоящая у окна и ждущая его. Снился он сам, пробирающийся к Анне Львовне через этот снег на костылях… глядь вниз — а ноги то нету!
Иван Палыч проснулся резко, словно от толчка. Остановка?
В проёме показался санитар Терещенко.
— Иван Палыч, не спите?
— Не сплю, — хрипло ответил доктор, поднимаясь и вытирая со лба холодный пот. — Что такое? Пациенты?
— Нет, там комендант зовёт.
— Дай хоть умоюсь, а то в штабной топать в таком виде…
— Не в штабной вагон, — ответил Терещенко. — А в кухонный. Срочно.
Что-то неприятно зашевелилось под сердцем.
— Что случилось? — спросил доктор, запахивая шинель.
Терещенко пожал плечами.
— Не сказал. Идёмте.
Иван Палыч, нахмурившись, последовал за санитаром. Слабо верилось, что у кого-то случился еще день рождения и приглашают праздновать. Среди ночи не празднуют. Среди ночи только горюют…
Поезд мерно покачивался, за окнами мелькали заснеженные леса. Сколько их, необъятных, дремучих? Не счесть.
В кухонном вагоне пахло кашей. Прапорщик Александр Иванович Сидоренко стоял у деревянной коробки с тушёнкой. Его лицо, обычно оживлённое, теперь было хмурым.
— Иван Палыч, доброе утро, — начал Сидоренко, но в голосе не было тепла. — Правда до утра еще пару часов.
— Доброе, Александр Иванович. Что-то случилось?
— Случилось, — кивнул тот. — Сколько вчера банок приняли?
— Сорок. По двадцать в каждой коробке. Ефим Арнольдович записал в журнал. А что такое.
— Да ты сам глянь.
Иван Павлович наклонился к коробкам. Увидел в одной сломано несколько досточек. А внутри… зияли два пустых места.
— Тушёнка пропала. Две банки. Было сорок, как ты вчера считал, а нынче — тридцать восемь.
Доктор пересчитал: точно, тридцать восемь.
— Вот ведь… — на губах навернулось крепкое ругательство, но Иван Палыч сдержался.
— Кто мог взять? — спросил он, глядя на Сидоренко.
— Это я и сам хочу узнать, — буркнул комендант. — Вагон запирали. Ключ у меня. Тушенку ты грузил. Получается, никто кроме нас и не мог вроде бы как.
— Вы думаете это я взял?
— Нет, про тебя я так не думаю, ты нормальный парень. На такое не способен.
— Откуда такая уверенность? — улыбнулся Иван Палыч.
— Вижу. Поверь мне — я тут не первый год работаю, людей насквозь вижу.
Сидоренко потёр усы, задумался.
— Поэтому и вызвал тебя. Хотел спросить — ты когда тушенку принимал или тут разгружал ничего подозрительного не видел? Или кого-то из людей, кто терся рядом.
— Нет, никого не было, кроме нас Ефима Арнольдовича.
— Ну дела! Иван Палыч, вчера твой кулон пропал. А нынче — тушёнка. В поезде вор получается завёлся.
— Получается, что так, — хмуро кивнул доктор. — Куда следует заявить?
— Это не поможет, — отмахнулся комендант. — Мы сегодня здесь, завтра там — поезд на месте не стоит. Кто будет выяснять где мы две банки тушенки потеряли? Скажут — сами слопали, а заявление написали, чтобы следы отвести. Вот и все дела. Да и шум только создадим, воришка на дно пойдет. Нет, тут нужно осторожно и незаметно его вычислить. Самим. А потом по законам военного времени… спросить у него за воровство у своих.