— Нет, Мейсон, я тебе не налью.
— Ну что ж, тогда я сейчас поднимусь, хотя мне этого не хочется делать, и возьму еще бутылку. Пусть прибывают деньги, пусть, — попытался подняться Мейсон, но Иден вскочила и толкнула его назад на стул. Мейсон откинулся, ударившись головой о стенку.
— Иден, так ты меня можешь убить и от этого возникнет еще целая куча проблем, которые, я думаю, тебе ни к чему.
— Прости, я не хотела сделать тебе больно.
— Мне? Мне больно сделать уже невозможно, я не боюсь никакой боли, никакой, пойми. Ты можешь разрезать меня на части, можешь четвертовать, сжечь, мне уже не будет больно. Моя душа уже умерла.
— Мейсон, одумайся, что ты говоришь?
— Иден, я знаю, что говорю. Единственное, что меня еще удерживает и не дает сойти с ума — это виски. Виски — вот то, ради чего я живу, ради чего стоит жить. И еще воспоминания… Знаешь о чем я все время думаю?
— Мейсон, не надо об этом, я тебя прекрасно понимаю.
— Нет, сестра, ты не можешь меня понять, ведь ты женщина, а я мужчина. Это разные вещи, абсолютно разные.
— Мейсон, не говори так, я стараюсь тебя понять, я стараюсь помочь тебе.
— Помочь? Ты действительно хочешь мне помочь? — Мейсон подался вперед и пристально посмотрел в глаза Иден.
Та вместо ответа кивнула, и ее белокурые волосы рассыпались по плечам.
— Ну что ж, если ты мне хочешь помочь, то тогда налей, — и он подвинул Иден свой пустой стакан.
Та посмотрела на брата, подняла бутылку и плеснула немного на дно.
— Ну что ж, спасибо и на этом, ты поступаешь как любимая сестра, ничего не жалеешь для своего непутевого брата.
— Мейсон, не говори так, я прошу тебя, ты делаешь мне больно.
— Тебе больно я не хочу делать. Но почему ты, СиСи, вы все вмешивались в мою жизнь? Вмешивались и искорежили ее, изломали? Это все из‑за СиСи, Иден, понимаешь? Из‑за него. Ведь я так любил Мэри и она любила меня… — язык Мейсона время от времени заплетался, а глаза сделались влажными и по щеке покатилась слеза. — Нет, Иден, это не пьяные слезы, — перехватив взгляд сестры произнес Мейсон. — Знаешь, Иден, однажды ночью я вышел на крыльцо, я уже не помню когда это было, не помню, я был, скорее всего, пьян, и я увидел над отелем эту чертову рекламу. Она горела, понимаешь, она светилась — та реклама, которая убила Мэри. А СиСи и ты не захотели ее даже снять и убрать. Вы совсем не заботитесь обо мне, не заботитесь о моем спокойствии. Вы, в общем‑то, бессердечные люди.
— Мейсон, не надо так говорить, я тебя прошу, я готова сделать для тебя все, что угодно.
— Ну что ж, тогда делай, — и Мейсон вновь подвинул стакан.
— Нет, больше я тебе не налью, не налью ни одной капли. И больше тебе здесь никто не нальет, ни одной капли, я всем запрещу строго–настрого. И даже скажу, чтобы тебя сюда не пускали, потому что ты позоришь нашу семью.
— Иден, ты что, действительно так думаешь? Ты действительно уверена, что нашу семью можно опозорить? Иден, ты наивна.
— Мейсон, я знаю, о чем ты хочешь сказать, но сейчас не время говорить об этом, сейчас надо думать о твоей жизни, надо спасать тебя.
— Не надо меня спасать, меня спасет вот это, — и Мейсон постучал пальцами по своему бокалу, — только вот это — и больше ничто.
— Мейсон, тебе надо вернуться к жизни, тебе надо начать работать.
— Не бойся, Иден, я не стану просить денег ни у тебя, ни у СиСи. Мне не нужны ваши деньги и если они мне будут нужны — я их заработаю. Но мне даже деньги сейчас не нужны, мне надо только виски.
— Мейсон, мне кажется, что ты сходишь с ума.
— Я? Наоборот, я рассуждаю очень здраво и виски — это самый дешевый и красивый способ уйти из жизни.
— О чем ты говоришь, брат? Что ты задумал? — вскрикнула Иден.
— А что, ты хочешь, чтобы и на меня упала какая‑нибудь буква из вашей чертовой рекламы?
— Мейсон, замолчи, я этого не выдержу, замолчи, я хочу тебе помочь.
— Сестра, лучше если ты поможешь сама себе. Лучше разберись в своих отношениях с Крузом. Если ты сможешь разобраться с Сантаной — да мало ли с кем наша семья должна разбираться — мы, по–моему, всем должны, всем, кто живет в Санта–Барбаре.
— Мейсон, я тебя люблю, — вдруг глядя прямо в глаза пьяному мужчине произнесла Иден.
— Любишь меня? Разве меня можно любить?
— Да, Мейсон, ведь ты мой брат, ведь мы вместе выросли, ведь у нас есть общая жизнь.
— Ты ошибаешься, Иден. у нас была жизнь, вернее, жизнь была у меня, а теперь ничего нет, поверь, ничего, кроме вот этого и ничего уже не будет. Я не хочу, чтобы у меня что‑то было. Никто и ничто не сможет вернуть Мэри, а ведь она была единственной женщиной, которую я любил — единственной. И я отомщу за нее, если смогу, поверь, Иден, отомщу.
— Кому ты собираешься мстить? К чему это? Ты сейчас должен думать о том, чтобы спасти свою жизнь, а не о том, чтобы испортить жизнь еще кому‑нибудь.
— Но если мне испортили жизнь! Я не хочу этого так оставлять, я поквитаюсь за то горе, которое принесли мне, я поквитаюсь за жизнь Мэри.
— Мейсон, подумай о ней, вспомни, неужели ты думаешь, что она поддержала бы вот эти твои мысли? Неужели ты думаешь, что она помогла бы тебе? И она стала бы кому‑нибудь мстить? Ведь Мэри была совсем не такая.
— Ты хочешь сказать, Иден, что знаешь, какой была Мэри? — Мейсон произнес это немного мечтательно и рукавом пиджака утер слезу. — Вы все были против нашего брака!
— Мейсон, не говори обо всех, я любила Мэри.
— Возможно, ты и любила, но не помогла нам. Не помогла, понимаешь?
— Мейсон, я делала все, что было в моих силах, а сейчас я хочу помочь тебе, ведь ты мне брат, ведь ты мне очень близкий и дорогой человек, и я хочу тебе помочь.
— Ну что ж, — Мейсон как бы смирился, — помогай, вот я сижу перед тобой, положа на стол руки. Помогай, помогай, Иден, что ты мне можешь предложить?
Иден подвинулась к Мейсону и посмотрела ему прямо в глаза.
— Я хочу, чтобы ты стал работать.
— Работать? И какую же ты работу мне предлагаешь? Оправдать в суде СиСи Кэпвелла или еще кого‑нибудь? Еще какого‑нибудь мерзавца?
— Нет, Мейсон, я тебе хочу предложить настоящее дело.
— Настоящее дело? Разве дела бывают настоящими? По–моему, в Санта–Барбаре мне вообще делать уже нечего.
— Нет, Мейсон, ты не прав, тебя уже несколько дней разыскивает Ричард Гордон. Он разыскивает тебя каждый день, но не может тебя застать, а ты не снимаешь трубку.
— Ричард Гордон? — Мейсон потер ладонями виски, — а кто это?
— Мейсон, ты что, не помнишь Ричарда Гордона? Ведь это же твой старый приятель, ведь вы с ним вместе выиграли то крупное дело, о котором писали в газетах.
— А, Дик, ты говоришь о нем? Он не может до меня дозвониться? Если бы я ему был нужен по–настоящему, то он приехал бы ко мне, приехал, и мы бы сели с ним и выпили как старые друзья. Знаешь, вот Ричарду я смог бы рассказать обо всем, и он бы меня, в отличие от всех в этой чертовой Санта–Барбаре, понял бы меня и помог.
— Мейсон, он звонил тебе много раз, а потом позвонил мне, и я пообещала, что ты с ним встретишься.
— Послушай, Иден, зачем ты мне врешь? — Мейсон погрозил сестре указательным пальцем, — ты меня обманываешь и это полностью в стиле нашей семьи. Ты сама нашла Дика и сказала, что мне плохо, что я спиваюсь. Может, ты сказала, что твой брат сошел с ума?
— Нет, я ничего ему не творила о твоем состоянии, ничего.
— А о Мэри он знает?
— Да, это я ему рассказала.
— Черт! — Мейсон с грохотом ударил кулаком по столу, — зачем ты меня так унижаешь?
— Но я хотела сделать как лучше…
— А вы все хотите сделать как лучше, но получается ужасно. Ты понимаешь, Иден, что получается страшно, получается катастрофа, когда кто‑нибудь из нашей семьи пытается друг другу помочь. И вообще, я никого не просил мне помогать, никого не просил меня жалеть, а вы все начинаете меня жалеть.
— Нет, Мейсон, я хочу тебе помочь и хочу сделать это искренне.
— Ну и что сказал Дик?
— Я же тебе говорю, он хочет с тобой встретиться, у него какое‑то очень серьезное и большое дело. По телефону он не стал рассказывать, он сам тебе сообщит обо всем.
— А что, Дик здесь, в Санта–Барбаре?
— Нет, Мейсон, он завтра будет здесь, завтра утром.
— А, завтра утром… Ну что ж, у меня еще есть время. Налей, — он подвинул стакан к Иден.
— Нет, ты должен быть трезвым, я обещала это Ричарду, понимаешь? Я сказала…
— Что, ты сказала ему, значит, что я пью?
— Нет, Мейсон, я сказала, что у тебя несчастье, и он это понял.
— А у него, как всегда, все прекрасно. Он занимается большими делами, преуспевает… Ну конечно, ему повезло, у него чудесная жена, замечательные дети. А ведь у меня, Иден, тоже мог быть ребенок, тоже мог быть сын. Ты понимаешь это, Иден? Хотя, разве можешь ты понять и разве все вы можете понять меня, ведь это из‑за СиСи я так страдаю.
— Мейсон, пойдем, я помогу тебе добраться до дома, — Иден положила руку на плечо брата.
— Не надо, спасибо, я доберусь сам. Мне не нужны провожатые, я еще вполне могу добраться до дома сам, без посторонней помощи, я еще не инвалид.
Мейсон тяжело поднялся, покачнулся, но тут же встряхнул головой и его взгляд стал более осмысленным. Он подошел к стойке, пальцем подозвал Джери.
— Мне еще бутылку виски с собой.
Он положил деньги на стойку, взял бутылку и неспеша, не оглядываясь, не отвечая ни на приветствия, ни на замечания, покинул «Ориент Экспресс».
Иден осталась сидеть за столиком. Джери посмотрел на нее, потом вышел из‑за стойки и сел напротив.
— Извините, мисс Кэпвелл, я не сделал ничего лишнего?
— Нет, Джери, все нормально. По–моему, завтра он отрезвеет.
— Я бы тоже хотел в это верить, но знаете, стоя вот за этой стойкой я видел очень многих людей, которые вот так… А ведь они были куда крепче Мейсона.
— Джери, не надо, я думаю, все будет хорошо.
— Мне бы тоже хотелось верить.
Джери вернулся за стойку и принялся протирать и без того сверкающие бокалы.