Мейсон положил свою ладонь на голову мальчика и взъерошил его короткие волосы.
— Держись, Ник, держись, скоро все кончится, — шептал Мейсон.
А мальчик вздрагивал, и Мейсон чувствовал, как становится влажной его рубашка от слез.
— Папа! Папа! — услышал он дрожащий голос Ника.
— Я с тобой, — сказал Мейсон и крепче прижал к себе ребенка.
Верхушки деревьев уже проносились под самым брюхом боинга, и Мейсону чудилось, что он слышит треск ломаемых стволов. Деревья внезапно кончились и за иллюминатором сверкнуло ядовито–зеленое кукурузное поле. Самолет вздрогнул, задрав нос, и за спиной у Мейсона раздался оглушительный грохот. Пронзительный ветер ворвался в салон, сверкнуло яркое солнце. Куски обшивки, багаж, разваливались и разлетались в разные стороны. Боинг скользил по мягкой вспаханной земле, оставляя за собой искореженные листы обшивки, куски теплоизоляции, кресла, багаж, тела мертвых пассажиров. Самолет развалился надвое и хвостовая часть, несколько раз перевернувшись, задымилась. Оставшаяся часть фюзеляжа с салонами первого и второго класса продолжала еще скользить по земле, распадаясь на части.
Мейсон на какое‑то мгновение потерял сознание или может быть, ему показалось, что он ничего не видит. Грохот и скрежет прекратились и воцарилась гнетущая тишина.
Мейсон услышал как тикают его часы.
«До какого деления успела дойти секундная стрелка?» — подумал Мейсон и открыл глаза.
ГЛАВА 4
Яркое солнце на кукурузном поле. Ник Адамс приносит кейс и выводит Мейсона к людям. Мейсон считает шаги на дороге. Отражение на полированной поверхности кейса напоминает Мейсону зеркало в ванной. Поворот, к дому Марии Робертсон.
«Боже, неужели я ослеп?» — подумал Мейсон и прикоснулся кончиками пальцев к глазам.
Ник Адамс продолжал вздрагивать, прижавшись к его груди.
«Ребенок жив, — как‑то спокойно подумал Мейсон. — но почему так темно, может я ослеп?» И тут Мейсон почувствовал, что едкий дым забирается ему в горло. Он нервно закашлялся, поднес часы к самым глазам, но так и не увидел циферблата. Только серая густая пелена была перед ним. Мейсон вытянул руку вперед, но впереди была только пустота. Он принялся расстегивать свой спасательный ремень, потом ремень Ника Адамса. Он взял его за руку и двинулся, сам четко не представляя, куда идет. И вдруг, через несколько шагов, едкий дым рассеялся и Мейсон увидел ослепительный свет. Перед ним было ярко–зеленое сочное кукурузное поле, по которому были разбросаны обломки самолета. Они сверкали, как осколки стекла.
— Туда, к свету, скорее. Ник, скорее! — рванув за собой мальчика, заспешил Мейсон.
Фюзеляж самолета казался огромной грубой с рваными краями. Вокруг Мейсона вспыхивала, трещала, горела обшивка. Огонь был жуткий, оранжевого цвета, сыпались искры.
— Скорее! Скорее. Ник! — приказывал Мейсон. таща ребенка, который и не пытался сопротивляться. — Туда! Туда. Ник!
Мальчик застыл на краю: до земли было футов шесть.
— Прыгай!
— Боюсь, — вскрикнул ребенок.
— Прыгай, я тебе приказываю!
И тут же Мейсон понял, что страх силен, что мальчик стишком напуган. Он толкнул его в спину и выглянул. Ребенок на четвереньках отполз от самолета.
— Ник, убегай на поле, скорее! — приказал Мейсон, и мальчик, вскочив на ноги, опрометью, не оглядываясь, бросился от пылающего самолета.
И здесь Мейсон услышал за своей спиной стоны, тяжелые вздохи, крики, голоса, плач, вопли, проклятье, мольбу.
Он глотнул воздуха развернулся и бросился в горящий салон. Он действовал инстинктивно, абсолютно не думая о том, что делает: отстегивал ремни, вытаскивал из‑под обломков кресел людей, собирал их в группы, за руку тащил к свету, выталкивал на землю, приказывал и все безропотно слушались его.
Казалось, только он единственный из всех пассажиров находится в полном рассудке и только ему одному известно, как сейчас надо поступать.
— Сюда! Сюда! Спасите! — услышал он голос.
Это звала кучерявая мулатка, се лицо было окровавлено, она шарила руками вокруг себя, ощупывала сиденье.
— Робби! Ты где, малыш? Иди сюда, это я, твоя мама, иди сюда! Скорее! Скорее, я здесь! — выкрикивала женщина.
Мейсон нагнулся, расстегнул ремень безопасности, резко дернул ее за руку.
— За мной! Иди за мной!
— Нет, мой ребенок, Боб, он где‑то здесь, я должна его найти.
— За мной! — решительно крикнул Мейсон и толкнул женщину в спину, — туда, скорее туда!
А вокруг шипела краска, корежился металл, горел пластик. Мейсон увидел безжизненное изувеченное тело ребенка и еще раз толкнул женщину в спину.
— Скорее! Сейчас здесь все стрит, скорее!
По дороге он подхватил еще одну девочку в окровавленном платье, подпал ее на руки и потащил упирающуюся мулатку к спасительному свету.
— Скорее шевелитесь!
Мейсон выругался и этот его крик и брань, казалось, подстегнули людей. Они начали действовать более осмысленно и более четко выполнять его приказания. Мейсон выводил, выносил, вытаскивал людей.
— Розалина! Розалина, ты где? Пойдем со мной, пойдем же скорее! — седой мужчина пытался поднять безжизненное тело своей жены, но ремень безопасности крепко держал его.
— Ремень! Ремень отстегни! — приказал Мейсон, но мужчина смотрел на него безумным взглядом, явно не понимая, что и зачем надо сделать.
Мейсон оттолкнул его, быстро отстегнул ремень и, взвалив женщину на плечо, двинулся к выходу.
— Боже! Осторожнее! Осторожнее! Ведь ей может быть больно! Вы слышите, ей будет больно!
Мейсон не обращал внимания на крики мужчины. Он подтащил женщину и передал в руки людей.
— Там люди! Там люди! — услышал Мейсон у себя над ухом и обернулся.
Перед ним стояла и тряслась от ужаса молоденькая стюардесса.
— Там Линда и Сильвия. Линда и Сильвия! А я Одри. Одри, — говорила девушка.
— Хорошо, я понял, ступай к выходу.
— Нет, там люди, их надо… я боюсь! — кричала девушка, она ладонью зажимала разрезанную щеку.
— Уходи отсюда! — строго сказал Мейсон и девушка покорно поплелась, спотыкаясь об обломки кресел, переступая через трупы по широкому проходу, туда, где слышались голоса людей, где раздавался вой пожарных машин, где сверкали мигалки "скорой помощи".
— Отходите от самолета! Все от самолета! — услышал Мейсон голос, усиленный мегафоном, — сейчас самолет взорвется! Все уходите!
Мейсон криво улыбнулся, набрал полную грудь воздуха и вытянув перед собой руки, вступил в едкий удушливый дым, который наполнял салон. Через несколько шагов его руки на что‑то наткнулись.
«Это, наверное, человек», — подумал Мейсон.
— Вставай, приятель, — встряхнув за плечи, крикнул Мейсон.
Но, приблизив лицо, он увидел перед собой голову негра с оскалившимся ртом. Мужчина был мертв.
— Дьявол, — прошептал Мейсон и на ощупь двинулся вглубь салона, туда, где слышались крики.
— Ко мне! Ко мне, громко позвал он, — все идите ко мне! — и почувствовал, как несколько рук потянулись к нему, уцепились за его пиджак.
— Все сюда! Все сюда! — продолжал кричать Мейсон, — держитесь друг за друга а двигайтесь за мной. Только никто не должен останавливаться! Никто не должен останавливаться! — повторял Мейсон, выводя людей из салона.
Когда он приблизился к краю, и люди стали спрыгивать на землю, чья‑то уверенная рука рванула его, и Мейсон упал вниз, больно ударившись щекой о землю.
— Но там же люди! — воскликнул Мейсон, теряя сознание.
Пожарные пробовали сбить огонь. Они работали деловито и уверенно, но все их попытки Пыли тщетны. То там, то здесь вырывались яркие языки пламени, взлетали вверх снопы искр. Весь фюзеляж уже почернел от огня. Едкий дым тянулся по полю.
И вдруг раздался оглушительный треск и гигантский фюзеляж развалился на несколько частей, показывая свои обгоревшие внутренности.
Мейсон открыл глаза как раз в тот момент, когда облако огня охватило остатки самолета. Он тяжело поднялся и, не обращая ни на кого внимания, побрел по кукурузному полю.
Вокруг него сновали спасатели, люди плакали, сбившись в небольшие группки, ослепительно сверкали мигалки машин «скорой помощи». Над самой головой у Мейсона промчался полицейский вертолет.
А Мейсон брел, раздвигая перед собой стебли кукурузы. Двое пожарных едва удерживали в своих руках мулатку. Она брыкалась, кусалась, пыталась вырваться, исступленно кричала, глядя на охваченный огнем остов самолета.
— Там мой ребенок! Робби, пустите меня! Я хочу умереть! Я хочу быть с ним!
Один из пожарных хлестал женщину по лицу, пытаясь привести ее в чувство. Но та словно бы не чувствовала боли.
Мейсон отвернулся, не в силах смотреть на муки женщины.
— Мистер, с вами все в порядке? — к нему подошел один из спасателей.
Мейсон недоуменным взглядом посмотрел на него и махнул рукой.
— Пошел ты к черту!
Он прошел еще несколько шагов и чуть было не споткнулся о лежащих на земле парня и девушку, тех самых, которые сидели в самолете перед ним. Они лежали обнявшись и плакали.
И тут Мейсон вспомнил этот плач.
«Это ведь я их вывел, — равнодушно подумал Мейсон, — а они еще не хотели выходить из этого ада, я прямо‑таки тащил их к выходу».
И он вновь побрел, спотыкаясь о рыхлую землю.
«Интересно, который сейчас час?» — Мейсон посмотрел на руку, но часов не было.
На запястье чернел шрам с уже запекшейся кровью. Мейсон прикоснулся к ране губами и ощутил, как горит его кожа.
"А ведь эти часы подарила мне Мэри, я их так любил! А теперь мне придется жить без часов, ведь я не смогу заставить себя носить другие".
Мейсон поднялся на невысокий холм и оглянулся. По кукурузному полю тянулась страшная черная борозда и конце которой лежал пылающий остов самолета.
«Вот они, разверстая могила», — подумал Мейсон и опустился на землю.
Он сидел, запрокинув кверху голову, и смотрел на ослепительный диск солнца даже не прикрывая глаз.