— Я думаю, что пришло время для серьезного разговора, — тяжело дыша, сказал Круз.
Тиммонс с нарочитым безразличием пожал плечами.
— О чем разговаривать?
Круз почувствовал, как начинает выходить из себя.
— Сантана созналась во всем, — едва сдерживая себя, сказал он.
Когда Тиммонс повернулся к нему лицом, Круз увидел улыбку.
— Да? — скептически спросил Тиммонс. Сокрушительный удар в челюсть, который нанес своему противнику Кастильо, сбил Тиммонса с ног.
Окружной прокурор рухнул на пол как подкошенный. Растерянно улыбаясь, он потрогал челюсть, убеждаясь в том, что зубы на месте.
— Теперь, надеюсь, ты откажешься от нее? — сквозь зубы процедил Круз.
Тиммонс едва слышно произнес:
— Похоже, да.
Кастильо тяжело дышал.
— Наверное, флирт с чужими женами — это неплохое развлечение. Но Сантана уже приняла решение. Ваш роман закончен.
Тиммонс пытался сохранить хорошую мину при плохой игре.
— Кастильо, я согласен со своим поражением, — униженно улыбаясь, сказал он.
— Прекрасно! Значит, мы договорились, — сказал Круз.
Тряхнув головой и окончательно придя в себя, Тиммонс поднялся с пола.
— Возможно, но нам иногда придется работать вместе, — сказал Тиммонс.
Круз покачал головой.
— Но только в крайнем случае.
Примирительным тоном окружной прокурор сказал:
— Инспектор, я выделю специально для расследования этого дела людей из своей службы. Они найдут водителя, который виновен в наезде на Иден.
Круз не намеревался продолжать дальше этот разговор.
— Спасибо, — односложно сказал он и повернулся, чтобы уйти.
Но в этот момент окружной прокурор поспешно спросил:
— А ты уже нашел какие‑нибудь зацепки? Есть результаты?
Круз задержался.
— Очевидно, свидетелей не было… — неохотно сказал он. — Я рассчитываю на показания Иден и на результаты дополнительного, более подробного, осмотра места происшествия.
Тиммонс снова потрогал себя за челюсть.
— Подобные дела раскрываются довольно редко, — глухо сказал он.
Кастильо гордо поднял голову.
— Я рассчитываю на положительные результаты.
Из реанимационного отделения вышла медсестра, которая обратилась к Крузу:
— Мисс Кэпвелл пришла в сознание. Вы уже можете пройти к ней.
— Спасибо, — ответил Круз.
С этими словами Кастильо направился к двери.
Тиммонс последовал было за ним, однако Круз так многозначительно посмотрел на него, что окружной прокурор застыл на месте с идиотской улыбкой на устах.
Они поняли друг друга без слов.
Круз отправился в палату Иден в одиночестве.
Окружной прокурор, оставшись в приемном покое отделения реанимации, злобно пнул ногой некстати подвернувшийся стул.
В тот же час, в клинике доктора Роулингса, Келли Кэпвелл Перкинс укладывалась в свою постель.
Медсестра миссис Гейнор вошла в палату со стаканом в одной руке и маленьким блюдечком, на котором лежали две пилюли, в другой.
Она подошла к Келли, которая уже лежала под одеялом, и протянула ей таблетки вместе с водой.
Келли положила пилюли в рот и запила их.
— Ну, вот и хорошо, — сказала сестра Гейнор. — Это поможет тебе заснуть. Таблетки всегда помогают.
Келли, не скрывая своего отвращения к лекарствам, отвернулась.
— Я ненавижу снотворное!.. — тихо сказала она. — Мне уже надоело повторять об этом доктору Роулингсу каждый раз.
Миссис Гейнор нахмурилась.
— Никогда не спорь с врачом. Он лучше знает тебя. Если хочешь побыстрее выйти отсюда, слушайся его указаний во всем.
Направляясь к двери, она сказала:
— Спокойной ночи, Келли.
Когда за медсестрой закрылась дверь, Келли тут же выплюнула таблетки, которые она прятала за щекой, в ладонь. Этому ее научил Перл. Он всегда говорил о том, что лекарства, которые прописывает доктор Роулингс, предназначены лишь для того, чтобы сделать пациента покорным и никогда не рассуждающим животным.
С тех пор, как она последовала советам Перла и перестала принимать прописанные ей доктором Роулингсом пилюли, ее состояние резко улучшилось. Келли прекрасно почувствовала это, и теперь ее нельзя было заставить пить таблетки даже под угрозой остаться в клинике до конца своих дней.
Келли пускалась на самые разнообразные ухищрения, простейшим из которых было делать вид, что проглатываешь таблетки, а на самом деле прятать их за щекой.
После того, как Келли перестала принимать лекарства, которые ей прописали в клинике, ее сознание с каждым днем прояснялось все больше и больше.
За это Келли была бесконечно благодарна Перлу, который избавил ее от постоянно мучавших головных болей и нервных расстройств.
Эти лекарства, вопреки тому, что думали все вокруг, способствовали ухудшению состояния больного, а не его улучшению.
Когда шаги миссис Гейнор затихли в коридоре за дверью палаты Келли, она мгновенно вскочила с постели и приоткрыла дверь.
Здесь было тихо.
Осторожно на цыпочках ступая по покрытому линолеумом полу, Келли направилась к изолятору, в котором сейчас содержался Перл.
Доктор Роулингс закрыл за собой дверь изолятора и включил свет.
Перл лежал на своей кровати, с головой накрывшись простыней.
Услышав шаги, он приподнялся.
Увидев, как Перл протирает глаза, доктор Роулингс медоточивым голосом сказал:
— Проснулись? Вот и прекрасно…
Перл раздраженно отшвырнул в сторону простыню.
— Человек просыпается тогда, когда его будят, — не скрывая своего презрения, произнес Перл. — Ну, что вам нужно на этот раз?
Роулингс широко улыбнулся.
— Я просто хотел узнать, каково ваше самочувствие. После недавнего кризиса ваша психика находится в состоянии резкого подъема.
Перл спрыгнул с кровати и прошелся по комнате, разминая ноги.
— У меня не было никакого срыва, — уверенно сказал он. — А потому можете не ставить себе в заслугу улучшение моего состояния.
Роулингс подошел к нему поближе.
— Но ведь вы катались в истерике и плакали, — доверительным тоном сказал он. — Вы взяли на себя ответственность за смерть брата. В психиатрии подобное поведение называется нервным срывом вне зависимости от того, признает это пациент или нет.
Перл возмущенно посмотрел на главного врача клиники. — Ничего подобного. Не было никаких слез и признаний. Вы всеми правдами и неправдами вбивали мне в голову эти идеи. Похоже, все психиатры расправляются со своими пациентами подобным же образом. Вы используете человеческие слабости.
Он с ненавистью посмотрел на Роулингса, который, как ни в чем не бывало, пожал плечами.
— Я объективно оцениваю своих пациентов, — снисходительно, произнес он.
Перл не дал ему договорить.
— Извините, доктор! — возбужденно воскликнул он. — Вы забываете одну маленькую истину…
Роулингс, повернувшись, удивленно посмотрел на него.
— О чем вы говорите? Перл гордо вскинул голову.
— Я — не ваш пациент! И никогда им не буду. Вы можете держать меня здесь сколько угодно, но я все равно выберусь отсюда.
Роулингс презрительно поджал губы.
— Мистер Брэдфорд, осмелюсь вам напомнить, что у вас в этой клинике очень шаткие позиции. На вашем месте я бы серьезно задумался о своей психике и о будущем вообще. Вы попали сюда на вполне законных основаниях и находитесь здесь потому, что у вас сильно расшатаны нервы и больны психические центры. Если о вас не позаботятся здесь, то о вас не позаботятся никто и нигде. Вы должны отдавать себе в этом полный отчет.
— Только не надо меня запугивать, доктор! — с презрением воскликнул Перл. — Я уже слышал от вас немало угроз! Вам ничего не удастся сделать! Я не из тех, кого вам удастся запугать вашими методами! Я все равно найду способ расправиться с вами! И любым способом я доберусь до правды.
Роулингс нахмурился.
— Какую правду вы желаете узнать, мистер Брэдфорд? Я не понимаю, о чем вы говорите. По–моему, все ваши слова сейчас объясняются помутнением разума.
Перл медленно покачал головой.
— Нет, доктор, вы меня прекрасно поняли. И не надо говорить мне, что это не так. Официальное признание в не выполнении своего врачебного долга, в том, что причиной моей смерти была ваша халатность…
Улыбка больше не появлялась на лице доктора. Он понял, что обвинения Перла весьма серьезны и этот пациент для него просто опасен. Необходимо будет применить все, пусть даже самые крайние меры для того, чтобы заставить этого проходимца замолчать.
Если Перл докопался до правды, то нужно сделать так, чтобы правда вместе с ним навсегда была погребена в недрах клиники.
Тем временем Перл продолжал бросать в лицо Роулингса гневные слова обвинения:
— Ведь если Брайану угрожала опасность, то вы должны были предпринять предупредительные меры, защитить его. Вы виноваты! Не сомневайтесь, мой друг, вы ответите за моего брата!
Роулингс судорожно сглотнул и, пытаясь сохранять самообладание, воскликнул:
— Довольно! Мне надоел этот бред! Я уже достаточно наслушался. Если вы не прекратите, то я немедленно вызову санитара, который быстро вправит вам мозги.
Перл мгновенно изобразил на лице покорную мину.
— Хорошо, я успокоился, — миролюбиво сказал он. — А теперь расскажите мне правду о моем брате.
Роулингс скривился.
— Правда — это субъективное понятие, мистер Брэдфорд, — в его словах слышалось отвращение к самому понятию правды.
Перл порывисто взмахнул рукой.
— Выйдите из философских дебрей, мистер Роулингс. Причиной самоубийства Брайана была депрессия, это очевидно. Скажите, почему вы так тщательно скрываете обстоятельства его смерти? Объясните мне.
Почувствовав, что для него становится опасным даже сам этот разговор, Роулингс воскликнул:
— Вам с каждым днем становится все хуже, мистер Брэдфорд! Параноидальный бред прогрессирует с каждой минутой.
Он еще не успел повернуться к двери, как Перл уже оказался там. Закрыв собой выход, он воскликнул:
— Не увиливайте от ответа на прямой вопрос, доктор! Я полагаю, что наш разговор еще не закончен.