Наверное, подробные описания излишни. Аккуратные дорожки, красивые подстриженные кусты, деревья, не нависающие над человеком и не подавляющие его, какие-то небольшие прудики. При этом парк странно близок городу. С трёх сторон – улицы, оживлённое движение, автобусы, машины, такси, люди на самокатах. Ограждения – очень, даже, наверное, демонстративно низкие, это такой парк среди городской жизни: один прыжок – и ты там, снаружи. Как раньше говорили, да и сейчас говорят, – на воле.
Охранник Антон как-то незаметно исчезает. Серёжа оказывается один среди этого почти райского, минус обстоятельства, сада. По дорожкам медленно бродят фигуры отрешённого вида. Трудно объяснить, в чём их отрешённость. И они все такие, замечает Серёжа.
В основном это мужчины в нейтральной (не тюремной) одежде. Они подчёркнуто не смотрят на Серёжу. Но один из них, наоборот, демонстративно подходит. На нём чёрные брюки, чёрная рубашка, какая-то черноватая обувь, всё чёрное. Человек в чёрном подходит к Серёже.
– Здравствуйте.
– Добрый день.
– У нас не говорят «добрый день».
– А как?
– У нас говорят «здравствуйте».
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
Некоторое время они молчат. Серёжа наконец решается что-то сказать.
– А… извините… Я Сергей. Сергей Петрович.
Его собеседник молчит.
– А… это… в общем… А вы за что тут?
– Мы здесь это не обсуждаем.
– Извините.
– Извиняю. Я чего хотел сказать. Мы тут особо не общаемся, не разговариваем, каждый гуляет сам по себе. Здесь никого не интересует, за что вы сюда попали, кто вы, чем занимаетесь, кем были на воле. Нас тут всех, считайте, уже нет. Поэтому лучше тут молчать. Выходите гулять, прогуливайтесь и проваливайте обратно. Ничего личного, это общая рекомендация. Не пытайтесь знакомиться и вот это самое, ну, вы поняли. Погуляли сколько хотите, и обратно, домой.
– Да. Я понял.
– Да вы не бойтесь. Я просто это говорю, чтобы вы не были слишком назойливы и чтобы вы поняли простую вещь: ни вы здесь никому не интересны, ни вам никто здесь не должен быть интересен. Мы тут уже все умерли, поэтому не надо излишне докучать местным обитателям. То есть нам. Вы всё поняли?
– Да. Спасибо.
– Гуляйте.
– Спасибо.
– Это был очень глупый ответ. Ну ладно.
– Я… я…
– Я… я…
– Ну а что я должен был ответить?
– Этого я не знаю.
– До свидания.
– Тоже так себе ответ.
– Ну я не знаю, а что я должен говорить?
– Ну вы подумайте. Или не думайте.
– Наверное, лучше ничего не говорить.
– Наверное.
– Тогда я молчу.
Человек в чёрно-сером показывает Серёже большой палец и уходит.
Серёжа при помощи сервиса Zoom присоединяется к конференции. Перед ним на экране множество окошек, в окошках – его студенты. Серёжа проверяет, как работает микрофон («меня слышно? вы видите меня?»). Серёжу хорошо слышно и видно. Серёжа начинает лекцию.
– Друзья, добрый день. Теперь мы будем общаться вот так, в зуме. Но ничего, это сейчас обычное явление. Думаю, это нам не помешает. Давайте начнём. Сегодня мы поговорим о Борисе Пильняке. Сейчас этого писателя уже наполовину забыли, но он в своё время был крупной фигурой.
Серёжа почему-то делает паузу и оглядывается. Он мог бы и не оглядываться. Всё, что он видит вокруг себя, – это его обычная тюремная камера, вернее, не очень обычная, такая камера необычна для российских тюрем, это необычная и, надо сказать, прекрасная камера, как мы уже сказали, что-то типа номера в трёхзвёздном отеле – широкая кровать, две тумбочки по обеим сторонам кровати, большой плазменный телевизор, так называемый чайный центр (чайник, чашка, да, одна чашка, а не две, как в отелях, несколько пакетиков чая), в общем, обычная такая камера, обычный такой номер в отеле, нечего особо оглядываться, но Серёжа почему-то оглядывается. Для него всё это пока ещё необычно. Серёжа приходит в себя, берёт себя в руки и продолжает лекцию.
– Борис Пильняк родился в подмосковном городе Можайске в 1894 году. Кстати, я бывал в Можайске. Там нет ничего особенного. Впрочем, это к делу не относится. Настоящая фамилия Пильняка – Вогау. Пильняк – псевдоним. Это немного странная история, не находите? Это странно, что человек по фамилии Вогау взял себе псевдоним Пильняк. Ну, это примерно как человек с фамилией Рождественский или Мещерский взял бы себе псевдоним Пстыго. Странно как-то, да? Ну, с другой стороны, это было такое время. Была выгодна всяческая простонародность, и Пильняк звучал более перспективно, чем Вогау. И вот он стал Пильняком. А был Вогау. Впрочем, Вогау – тоже не ахти какая красивая фамилия. Не Гинденбург какой-нибудь. Да.
Кто-то из студентов подал сигнал «поднятая рука» и в окошке тоже тянет руку.
– Да, Матвей, пожалуйста. Что вы хотели спросить?
– Сергей Петрович, можно вопрос?
– Да, конечно.
– Сергей Петрович, а правда, что вы сейчас в тюрьме сидите?
– Да, Матвей, это правда. Я сижу в тюрьме.
– И мы теперь будем вот так заниматься?
– Да, мы будем теперь заниматься дистанционно, вот так, по зуму.
– Сергей Петрович, а скажите, как там?
– Что как там?
– Ну, как там, в тюрьме?
– Ну, так, нормально, в принципе.
– А какие там у вас условия? Вы извините, если я… если нельзя спрашивать.
– Да нет, почему, можно. Спрашивайте. Условия – нормальные, моя камера – это примерно как номер в отеле. Всё хорошо, удобно.
– Вы там один?
– Да, один. Одиночная камера. Вечная весна.
– Какая вечная весна?
– Это я так, песню одну вспомнил. Не обращайте внимания.
– Сергей Петрович, а это как в каком отеле? Сколько звёзд?
– Ну, примерно три, наверное.
– А можете нам показать номер? Ну, камерой, ноутбуком подвигать.
– Да, пожалуйста.
Серёжа отцепляет от ноутбука веб-камеру, двигает ей в разные стороны, снимая тем самым свою камеру. Потом возвращает камеру на место.
– О, круто! Да, нормальные такие три звезды.
В разговор включаются другие студенты и студентки.
– Да ладно, это на нормальные три звезды не тянет.
– Не, ну ты у нас всё по пяти звёздам ездишь, понятно.
– Ну и да, и чё? Я в разных отелях была, это не три нормальных звезды, это три звезды в Рашке и других подобных странах. В Румынии, в Болгарии такие три звезды.
– Какая ты у нас пятизвёздная.
– Да, я пятизвёздная. Завидуй молча.
– Даже странно, что ты делала в таких странах, как Румыния и Болгария.
– По бизнесу надо было.
– По бизнесу.
– Да, по бизнесу.
– По бизнесу родителей, наверное?
– Слушай, я же сказала, завидуй молча. По моему бизнесу.
– У тебя есть бизнес?
– Да, есть.
– Да ладно.
Серёжа снова вступает в разговор.
– Друзья, давайте продолжим. Всё это вы можете обсудить в перерывах между лекциями. Давайте продолжим о Борисе Пильняке.
Кто-то из студентов снова тянет виртуальную и физическую руку.
– Сергей Петрович, а вас правда приговорили к смертной казни? Вас правда расстреляют?
– Да, Тимофей, это правда. Меня приговорили к смертной казни, и меня расстреляют. Давайте сегодня на этом закончим.
Серёжа выходит из конференции. И долгое время просто сидит на стуле, уставившись в неработающий, вернее, невключённый плазменный экран.
Света в университетской аудитории, читает лекцию.
– Итак, «Серапионовы братья». Литературная группа. Если говорить прямо, полноценной литературной группы из них не получилось. В условиях советской власти это было невозможно. Так, пытались что-то там делать. Но под этим советским прессом ни одна «литературная группа» выжить не могла.
Студент тянет руку.
– Да, Артемий, слушаю вас.
– Но ведь в двадцатые была свобода.
– Артемий, ну не валяйте дурака, ну какая в двадцатые была свобода? Ну о чём вы? Уже были Советы, уже расстреляли Гумилёва, уже были Соловки, ну какая свобода? Да, не такой был жесткач, какой начался в тридцатые, но какая свобода-то? Ну не сходите с ума. Никакой свободы при Советах не было и быть не могло.
– Светлана Игоревна, мне кажется, вы просто антисоветски настроены. То, что я читал о двадцатых…
– Да, Артемий, я антисоветски настроена. В отличие от вас, я много знаю о Совке, и я ненавижу всё вот это советское. Вы просто не знаете, что это такое. Да, я антисоветски настроена, слава богу, что сейчас за это не сажают. Хотя кто знает. Да, никакой свободы в двадцатые не было и быть не могло, просто давили меньше, ещё не сформировалась давильная машина, которая вовсю заработала в тридцатые. Не стройте иллюзий, мой юный друг.
– Но ведь Пильняка печатали. Он же был прямо вот самый топ.
– Да, печатали, да, самый топ. Но только до того момента, пока он не перешёл некоторую невидимую черту. А что это за черта – непонятно. Написал и опубликовал «Повесть непогашенной луны» – но после этого ещё долго жил в ранге одного из главных советских писателей. А потом раз – и всё. И кирдык. Так и все «Серапионовы братья», вернёмся к теме нашей лекции. Может быть, единственная от них польза – это то, что Слонимский поддерживал Добычина, а так…
Другой студент хочет высказаться.
– Да, Евгений, слушаю вас.
– Светлана Игоревна, а правда, что ваш муж сидит в тюрьме и будет расстрелян?
– Да, Евгений, это правда. Евгений, простите, вы совсем охуели?
– Светлана Игоревна, я…
– Вы совсем ебанулись? Вы считаете, что это нормально – задавать такие вопросы?
– Нет, Светлана Игоревна… нет, я…
– Что нет?! Что нет?! Если нет, то зачем вы такие вопросы задаёте?
– Светлана Игоревна, нет, я просто… просто хотел спросить.
– Просто хотел спросить. Меня всегда восхищала эта формулировка. Просто хотел спросить. Ну ладно, хорошо, давайте, спрашивайте. Что вы там хотели спросить?
– Я… ну… я хотел спросить, как там ваш муж. Как он там.