— А теперь, Эд, расскажи-ка мне всё.
Подробности я опустил, поведал лишь, что дядюшка Эм настолько задержался с приходом домой, что даже наш босс обеспокоился, и теперь мы с ним отрабатываем различные направления поиска, пытаясь установить его местонахождение. А Эстелла нам помогает.
— А при чём тут Карл Делл? Он-то как тут замешан? Ведь ты едва пришёл, как бросился узнавать, не возвращался ли Карл Делл.
Мне не хотелось пускаться в объяснения того, что всё равно пока не поддавалось объяснению, а потому, немного покумекав, я изобрёл нечто немного более правдоподобное, нежели правда.
— Этим вечером, — сказал я, — Карл говорил мне, что собирается поучаствовать в игре в покер, и предложил мне к нему присоединиться. А дядюшка Эм любил сыграть в покер, и может статься, что он вернулся как раз тогда, когда Карл выходил из дому, и они отправились вместе.
— О! — сказала миссис Брэйди, как будто этим можно что-то сказать, хотя на правду, возможно, довольно много. И далее: — А вот я Карлу Деллу не доверяю. Не знаю, отчего, но… временами у меня мурашки по спине бегут, такое он говорит. А у вас с Эстеллой что там?
Переход был столь резок, что теперь «А?» было лучшим ответом, на который я оказался способен. Миссис Брэйди лишь молча смотрела на меня, так что пришлось высказаться определённее:
— О чём это вы, миссис Брэйди?
— Ты отлично знаешь, о чём это я. Девчонка влюблена в тебя по уши, причём случилось это ещё до того, как я впервые встретила кого-то из вас. Да она поселилась здесь, поскольку и вы со своим дядей поселились здесь, и ты отлично это знаешь. Так что с ней не так?
— Как это — что с ней не так?
— Всё с ней так, вот как это! Более миловидной девушки я ещё не встречала. А уж тебя я знаю: ты ни в кого другого не влюблён — даже в самого себя. А она с ума по тебе сходит, так чего же тебе ещё надо?
Я раскрыл было рот, но снова закрыл, поскольку ответить было нечего. На этот вопрос я и самому себе не знал что ответить. Даже скажи я миссис Брэйди, что это не её дело, вопрос тем не решался.
— Уж не пугает ли тебя её любовь, — а, Эд? Вообразил себе, что жениться тебе ещё рано, вот и бегаешь от неё. А ведь будь она какой-нибудь паршивкой, которой на тебя начхать, ты бы каждую ночь вздыхал под её дверью.
— Ну уж, скажете, миссис Брэйди, — усмехнувшись, проговорил я.
Тут кофе начал закипать, и я достал из буфета чашки с блюдцами — по три штуки, но миссис Брэйди велела мне вернуть назад один комплект, поскольку она собиралась отправляться на боковую. Значит, кофе она занималась только ради меня и Эстеллы.
Я расставил чашки на столе, дождался, пока миссис Брэйди наполнит их, и поблагодарил её. А когда мои руки оказались заняты чашками, она, перед тем как отворить передо мной дверь, похлопала меня по плечу.
— Наседать на тебя мне, Эд, не следовало, ведь сейчас ты беспокоишься о дяде. Заходи как-нибудь ко мне, я тебя на путь наставлю.
— Было бы неплохо, — ответил я. — Благодарю вас, миссис Брэйди.
— И не волнуйся за Амброза Хантера. Где бы он ни был, он выкрутится. Держу пари.
В четверть второго ночи впору было принять такое пари — и я не был бы огорчён, если бы проиграл. Дядюшка Эм умный и благоразумный, но нельзя предвидеть рожна или коллекционера Амброзов. Ведь не важно, насколько вы умный и благоразумный: против удара дубинкой по башке или дула пистолета, сунутого под рёбра, вам не выстоять. Но я ответил:
— Выкрутится, скорее всего. Если вы собираетесь лечь спать, миссис Брэйди, то не обращайте внимания на телефон. Я буду снимать трубку.
С чашкою кофе в каждой руке я поднялся по лестнице, и телефон, к счастью, за это время ни разу не зазвонил, а то не сберечь бы мне этих чашек, кинувшись вниз, к аппарату.
Глава 5
Эстелла, когда я вошёл, сидела в нашем мягком кресле, откинувшись на спинку. Её глаза были прикрыты, словно бы она спала, а губы тронуты лёгкой улыбкой. Я так и замер в дверях — с чашкой кофе на блюдце в каждой руке, и вгляделся в девушку, словно бы никогда раньше мне не доводилось её рассматривать.
Не то чтобы до этого я нечасто её видел. Уж я видал её и на ярмарочной сцене, в женском шоу, когда на ней была только набедренная повязка да нечто вроде сеточки. И была ведь ещё та ночь, когда мы отправились с ярмарочной стоянки в лес; правда, тогда я был влюблён в Риту, и эта прогулка ничего для меня не значила. Да и для Эстеллы, как я тогда думал, она значила немногим больше.
Но нынче я призадумался. Мне было известно, что с ярмаркой она распростилась отнюдь не оттого, что и мы с дядюшкой Эмом так поступили; просто один придурок, который был ей не по душе — и который не нравился никому из нас, — принялся там заправлять. Правда, она симпатизировала как дядюшке Эму, так и мне, и это также являлось одной из причин, почему она выбрала для себя Чикаго. Но жизнь у неё была своя, и круг общения иной, чем у нас.
И вот сейчас мне вдруг стало ясно, что наша ирландская домохозяйка права, права совершенно. Не только насчёт Эстеллы, но и насчёт меня самого — то есть, насчёт моей боязни каких-либо иных отношений, кроме просто приятельских, насчёт того, что я слишком эгоистичен, чтобы рисковать быть вырванным из своей наезженной колеи.
И теперь, совсем нежданно, эта колея словно исчезла.
Веки Эстеллы поднялись, и она произнесла:
— Привет. Так и будешь там стоять, пока кофе не остынет? Я не спала.
— Я просто смотрел. Кажется, никогда не видел тебя с закрытыми глазами.
Я протянул ей одну чашку, а затем подтянул к себе пуфик и тоже уселся, чтобы выпить своего кофе, вполне ещё горячего.
— Так ты нисколько не вздремнула? А то могла Карла прозевать. Я был у миссис Брэйди на кухне и тоже мог его не услышать.
— Я не спала, Эд. Даже глаза я прикрыла, лишь заслышав твои шаги.
— Чего это тебе захотелось?
— Потому что ты ещё никогда не видел меня с закрытыми глазами. А может, мне захотелось, чтобы ты хоть раз увидал. А ты, Эдди, ведь встал рано сегодня утром?
— Как всегда, в полвосьмого. А что?
— Карл может просидеть за покером и всю ночь. Почему бы тебе не прикорнуть, а я разбужу тебя, когда он вернётся. Обещаю, что глаз не сомкну.
— Мне не заснуть.
— Как бы тебе завтра не пожалеть. Вдруг от тебя потребуется бодрость, а ты будешь измотан?
Это звучало логично, ведь в настоящую минуту я был способен только терзаться. А у меня даже не было никаких фактов, чтобы обдумать их и уложить в какую-нибудь концепцию. Я просто ждал прихода Карла Делла, и мог прекрасно делать это, спя на кровати.
— Возможно, Эстелла, ты и права. Ну, допью вот кофе, да и прилягу, пусть даже заснуть не смогу.
Я сделал ещё глоток; кофе, всё ещё горячий, сразу было не выпить. Внезапно я вспомнил об одном деле; его следовало сделать немедленно, поскольку утром я мог не вспомнить: мне нужно было заручиться фотографией дядюшки Эма, как это сделал Бен Старлок. Я подошёл к комоду и вынул из него коробку для канцелярских принадлежностей; там у нас было несколько фотографий, частью просто любительских снимков, — я отобрал два, на которых дядюшка Эм смотрелся вполне сносно. Оба снимка были сделаны на ярмарке; на одном из них дядюшка Эм стоял перед своим заведением, где публика должна была метать мячики в молочные бутылки, другой же представлял его сидящим в дверях трейлера, принадлежавшего Хоги, на парковке в Луисвилле, причём сам Хоги сидел позади него, и оба держали в руке по бутылке пива.
Снимала оба раза Мардж Хогленд; снимки заставили меня вспомнить, что Мардж уже нет в живых, да и Хоги тоже, и что я не знаю, где сейчас дядюшка Эм, знаю лишь, что если с ним всё благополучно, то нет никакого логического объяснения, почему он до сих пор не пришёл домой или не позвонил. Мардж и Хоги, значит, умерли, и теперь вот дядюшка Эм… Прекрати! — сказал я себе. И всё же снимок с дядюшкой Эмом и Хоги я убрал назад в коробку, а оставил только тот, где дядюшка один перед своим ларьком.
Тут он был хоть похож на себя. Со своей усмешкой и в своей неряшливой чёрной шляпе со свисающими полями, с которой никогда не расставался и над которой я постоянно подшучивал. Солнце садилось, так что поля не бросали тени на глаза, были видны лёгкие морщинки от уголков к вискам да взгляд, в котором вечная готовность беззлобно веселиться. И крупный нос не затемнял бурых взъерошенных усов, сделавшихся столь же неотъемлемой составной частью дядюшки, как, допустим, правая рука. Да, снимок определённо лучше подходил для опознания дядюшки, чем та фотка на паспорт, что была у Старлока. Разумеется, снимок не давал представления о дядюшкином росте, но эти сведения мог восполнить и я. Тут мне вспомнилось, как я однажды описывал кому-то дядюшку: «Коротковат, толстоват, сообразителен».
С той поры дядюшка нисколько не изменился, разве что — помимо его вечной шляпы со свисающими полями — одевался более прилично, чем это могло сойти для ярмарки.
Я сунул снимок в бумажник и вновь уселся на пуфик, взяв чашку с кофе. Тот успел уже несколько остыть. Эстелла, должно быть, за мной наблюдала.
— Он действительно вроде отца тебе, Эд? — спросила она.
— Вот именно, — ответил я, желая, чтобы на том и кончилось, поскольку существовало нечто такое, чего я никогда ещё не рассказывал Эстелле; и всё же оказалось, что я продолжаю: — По-настоящему я никогда не знал своего отца — пока не стало слишком поздно, пока его не убили. Тогда я познакомился с дядюшкой Эмом, который помог мне душевно восстановиться и… в общем, мы вдвоём с ним нашли убийцу.
— Так твоего отца убили?
Я кивнул.
— И дядюшка Эд забрал меня к себе на ярмарку, а там — ну, ты знаешь, что там вышло. То дело с Хоги и Мардж. Это, да ещё случай с отцом, показали мне, что мы с дядюшкой Эмом некоторым странным образом сошлись на почве сыщицкой работы. Дополнили один одного; вместе мы сделались чем-то чертовски большим, чем были каждый в отдельности. А дядюшке приходилось уже работать частным детективом, до того как он связался с ярмаркой, и я упросил его вернуться к этому занятию да и мне заодно приискать работу в том же агентстве. Я, Стелла, мечтал даже как-нибудь завести и собственное агентство — «Хантер и Хантер».