Проговорив это, он глянул по сторонам, и все говорили:
— Да, идите сюда, давайте чокнемся!
Тот не заставил себя ждать:
— Это для меня честь! — ответил он, поднялся и сел возле Лота. И так они сошлись за одним столом, где было несколько тесновато, но ведь приятно ощущать сплоченность в моменты, когда чувства переполняют.
Налили вина, разговор стал общим. Вместе их было десять, включая хозяина, вскоре меж ними возникла та теплота, что бывает, когда выпьешь вина, словно на затвердевшую от мороза землю упали солнечные лучи. Человек принялся говорить об этой стороне и как она ему сразу понравилась, и слова его услаждали их самолюбие. Сколько ни тверди дурного, в сердце всегда лелеешь родную землю. И любишь ее так сильно, что почти ненавидишь, и бросаешь ее только по принуждению, чтобы, как это станет возможным, к ней возвратиться.
— Что, вам в самом деле у нас так нравится? Нам тоже здесь хорошо, будем рады, ежели вы останетесь.
И человек их расспрашивал: «Сколько тут жителей?» — «Семьсот или восемьсот». — «Каких промыслов?» — «Никаких, одни крестьяне». — «А кто кюре, кто председатель коммуны?» — И так далее. Они отвечали, им было, что рассказать. Потом пошли шуточки, как всегда, когда люди выпьют.
Так продолжалось до десяти вечера. Тогда человек спросил Симона, нет ли у того комнаты на ночь. Симон ответил, что есть одна, наверху.
Надо только пойти все приготовить. И пока хозяин ходил, Лот наконец отважился задать вопрос, который уже долго вертелся у него на языке:
— Извините за нескромность, но мы хотели б узнать, кому обязаны таким вечером, нам всем было очень приятно, — и это не пустые слова, — нам было очень приятно…
Человек:
— Коли я правильно понял, вы хотите узнать, как меня зовут?
— Если это не покажется вам нескромным…
— Отца моего звали Браншю. Легко запомнить… Браншю — почти как Корню[1]…
И в самом деле легко, в той стороне ничего подобного не встречалось.
Было слышно, как Симон ходит наверху. Он кликнул жену, чтобы помогла застелить кровать.
*
Встреча была назначена на следующее утро. Все решилось без труда.
Дело происходило на улочке, что, начинаясь у церкви, шла полукругом по северной стороне к дороге, разделявшей деревню на две половины. Дом был старый, одноэтажный, похожий на каменный куб.
Лот пошел вместе с Браншю.
Они постучали в соседний дом, где жил старик-владелец.
Тот откашлялся и сказал, поглядев на Браншю снизу вверх:
— А, это вы хотите снять дом? С предыдущим жильцом были одни неприятности!
И он принялся жаловаться на жильца, который пропивал все заработанное. Беда еще заключалась в том, что, когда Порт возвращался с попойки, об этом становилось известно всем, такой он производил шум, тяжело вздыхая и громко сетуя: «Порт, Порт, ты проклят! Ты пропитан ядом, который губит радость. И ищешь радость в вине. Но едва находишь, как чувствуешь, что она испаряется, бедный Порт! Тебе не следует пить, у тебя нет сил!.. Боже, Боже… Боже, Боже!..»
Так он подолгу кричал. Затем вздыхал и бил себя в грудь. Невозможно было сомкнуть глаз. К счастью, он помер.
— Так что, — продолжал старый болтун, — вы понимаете, мне требуется спокойный жилец… И еще Порт задолжал за три месяца… И еще, — он бросил на Браншю косой взгляд, — плата за год вперед, иначе сдавать не буду… Пятьсот франков за год да двести пятьдесят долга. Пятьсот да двести пятьдесят, вместе получается семьсот пятьдесят.
Он мямлил. Надо было видеть Браншю! (Стоит отметить, что аренда была удвоена, Порт платил в месяц двадцать пять франков.) Он взял кошелек, достал восемь купюр:
— Вот восемьсот франков, получите.
Старик протянул руку, отдернул. Было видно, что рука дрожит.
Деньги у нас редко водятся. Мы почти не видим этих бумажек с картинками.
Старик вновь протянул руку, и снова убрал. Но Браншю воскликнул:
— Берите, говорю же! Если хотите убедиться, что я человек спокойный, достаточно лишь взглянуть на меня повнимательней.
Наконец, старик решился. Он взял восемь купюр, сосчитал, пересчитал, затем еще раз, сложил пополам, засунул в карман и, будто сожалея, вымолвил:
— Стало быть, я вам должен… Пятьдесят франков…
— Они ваши. Оставьте себе!
Ясно, что дальнейшее обсуждение не вызвало никаких препятствий. Сразу же отыскался ключ и Браншю вошел внутрь в сопровождении старика, поспешившего открыть ставни.
— Ну вот, вы дома. Надеюсь, вам здесь понравится. Место подходящее, сами видите, хорошее расположение, лучшего и не сыскать для вашей профессии…
«Место подходящее», — это только так говорят. Передняя часть дома представляла собой одну большую комнату, позади имелась еще клетушка, и все. Вроде как Порт должен был оставить тюфяк и инструменты. Но их и следа не было. Шаром покати, не считая грязищи, вони и нескольких ни на что не годных вещей: поломанная касса, бутылки, обрывки кожи, шляпа без полей, пара подтяжек. Лот немного стыдился, однако Браншю, казалось, вовсе не был разочарован:
— Как раз то, что мне нужно.
Старик приободрился:
— Тут небольшой беспорядок, но ежели хорошенечко подмести, все и исчезнет.
Таков был весь спектакль, после Браншю повел Лота выпить по стаканчику, а потом сразу же принялся разыскивать каменщика. Он сам занялся уборкой, одолжив тачку у владельца, который посчитал себя обязанным предложить помощь, но Браншю отказался. Вскоре появился каменщик и первое, что он сделал, — выкрасил стены известью и внутри, и снаружи.
Затем покрасил дверь и залил цементом пол, что прежде был земляным.
Оставался потолок, его тоже побелили.
Но подлинным чудом было, когда несколько дней спустя, субботним вечером вся деревня пришла посмотреть как продвигается работа: над окошком висела еще не высохшая прекрасная вывеска, где желтыми буквами на синем фоне было выведено:
Браншю
Башмаки на заказ
Слева женская туфелька из красной кожи, справа мужской сапог из черной, висевшие на веревках прямо словно внутри что-то лежало.
Все восхищались вывеской, в той стороне никогда не видели столь красивой. Должно быть, Браншю сам все нарисовал, причем тайком, никто не видел, как он над ней трудится. Должно быть, хотел сделать сюрприз! Какой забавный человек! Откуда у него столько денег?
Все это обсуждали, когда он как раз появился, придя из харчевни, поскольку жил все еще там, а плотник, у которого он заказал мебель, пока ее не принес.
Одни, завидев, что он приближается, стали расходиться, другие сделали вид, что не замечают (некоторые все еще не доверяли ему), но многие пошли навстречу. Он протянул им руку. И когда его принялись поздравлять с вывеской, сказал:
— Никак не мог выбрать. Может, лучше было сделать фон красным… Цвет пламени — мой цвет!
И впервые засмеялся.
*
Через несколько дней плотник принес мебель, а в понедельник Браншю пропал. Никто не видел, как он ушел.
Вернулся он лишь в субботу в сопровождении человека, ведшего под уздцы мула.
Животное все было в поту, удила в пене, словно мул долго бежал под палящим солнцем. Браншю помог человеку снять вьюки: вначале два огромных мешка, затем нечто в виде приплюснутой кожаной сумки, в которой, судя по лязгу, лежало что-то металлическое.
Все внесли в переднюю комнату, где уже стоял верстак, и Браншю заплатил человеку, ведшему мула, пятьдесят пять франков и тридцать су. Затем человек пошел обратно, задержавшись в харчевне, где рассказал, что он из Борн-Десу, небольшого городка в долине. Он не скрывал, что мул привез разного вида кожи и множество вещей, требующихся башмачнику, который обосновался на новом месте.
Он говорил правду, как показал следующий день, когда Браншю открыл лавку. На стенах повсюду висели кожи, на верстаке лежало множество новых инструментов: молотков, резаков, шильев; пек в горшке, гвозди в ящичках, колодки.
Сам он сидел на низеньком стуле без спинки, перед ним стояла маленькая, закругленная с одного края наковальня, и, хотя было еще очень рано, он уже стучал молоточком.
Погода была прекрасной, солнце, что как раз вставало, царило на вершине горы, откуда, словно стремясь прочь, поднимались все дальше в небо круглые облачка. Но можно было чуть прикрыть глаза рукой, хотя, казалось, солнце совсем не мешает Браншю: одетый во все новое, в новом полотняном зеленом фартуке и полосатой фланелевой рубашке с засученными рукавами он в свете погожего утра казался совершенно счастливым.
«Вот человек, довольный жизнью, — говорили люди, — это так редко встретишь!» «Наконец-то хороший башмачник!» «Уже немолодой, но какое это имеет значение? Хотя он и не очень старый. А кто из нас здоров да не хлебнул горя?»
По улочке то в одну сторону, то в другую ходил народ. И все думали: «Наконец-то какая-то замена папаше Порту, каким же мерзким он был стариком!»
Надо сказать, улочка эта была одной из самых людных в деревне — мужчины, женщины, дети, — все время кто-нибудь шел мимо. Еще и полдень не наступил, а все уже знали, что Браншю принялся за работу.
Тем не менее, прошло четыре или пять дней, прежде чем появился первый покупатель. У всех сидит в уме, что надо вначале присмотреться, людям нравится исходить из чужого опыта, даже когда они собираются сделать совсем мизерную покупку. Осторожность не повредит, так ведь? Браншю все это время трудился над парой туфель с лакированными союзками, которую повесил на крючке в окошке.
Многие девушки сразу же захотели иметь такие туфельки. Тем не менее туфли по-прежнему висели на гвозде, когда однажды утром Лот принес пару сапог и сказал: «Нужно набить новые подметки».
Он пришел первым из вежливости и не пожалел: вечером сапоги были уже готовы. Он спросил, сколько должен. Два франка. Половина того, что платили обычно. И Лот забеспокоился, заторопился домой проверить работу.
Он не верил глазам: кожа была превосходного качества.
Он надел сапоги, никогда еще он не чувствовал себя в них столь комфортно.