По рисункам Поленова делались детали решеток, запрестольного креста, паникадила, подсвечников. Он же сделал рисунок хоругвей, которые вышивали Елизавета Григорьевна и Наташа Якунчикова.
Но все же главным создателем абрамцевской церкви был Васнецов, который, кстати, написал и два дивных образа: один – «Преподобный Сергий», образ, навеянный впечатлениями, вынесенными из Троице-Сергиевой лавры, и второй, сыгравший в будущей его работе большую роль: «Богоматерь с младенцем». Но образ этот написал он позже, и мы поведем рассказ о нем в свое время.
«Наконец в июле 1882 года, – пишет Н. В. Поленова, – состоялось освященье храма. День этот был общим праздником».
В абрамцевскую церковь было вложено так много любви, интереса и личного духа каждого из участников работы, что она на всю жизнь осталась дорогим звеном, соединяющим их всех.
В 1881 году, кроме церкви, строили еще террасу у «Яшкина дома»; приезжали и уезжали гости; гувернер Тоньон, предаваясь своей страсти к земляным работам, делал где-то (по нынешнему Абрамцеву не понять – где именно) какой-то садик. Савва Иванович после долгого перерыва опять начал заниматься скульптурой, лепил бюст Наташи Якунчиковой; в одной из записей он свидетельствует: «Поздно сидели на террасе, слушали соловьев». Другая запись посвящена любимой Верушке: «Верушка все эти дни чувствует ко мне особенную симпатию, вчера почти не отходила от меня – предлагает мне разные прогулки, конечно, тут некоторую роль играет и оранжерея со спелой земляникой, но вообще она очень деликатна, уступчива и нежна, одним словом, женщина».
17 мая, в воскресенье, после обеда, Репины и Васнецовы, Кривошеин и Арцыбушев и приехавшие в тот день гости устроили игру в городки. Когда стемнело, игру, естественно, пришлось прекратить, но пыл бойцов не остыл: решили описать прошедшую игру стихами на страницах «Летописи». (Стихи эти опубликованы и, пожалуй, не стоят того, чтобы публиковать их вторично. Художники, железнодорожники, врач Якуб – все оказались слабыми стихотворцами, зато рисунки, сделанные на полях, особенно рисунок Репина, внимания заслуживают.)
Через четыре дня опять играли в городки, причем Васнецов так отличился, что по окончании игры Савва Иванович сказал ему:
– А знаешь, если бы ты не был художником, из тебя вышел бы знатный молотобоец.
Зима прошла тихо и скучно. Васнецов заканчивал картины, подготовлявшиеся к выставке 1882 года, написал давно задуманного «Витязя на распутье», которого приобрел Савва Иванович для московского дома.
Поленов уехал на Ближний Восток собирать материал для картины или даже серии картин из жизни Христа.
Репин скучал, клял Москву и готовился переезжать в Петербург.
В письмах к близким он бранит Москву так же яростно, как некогда восторгался ею. «Москва мне начинает страшно надоедать своей ограниченностью и тупостью. Сияющая, самодовольная буржуазия да тороватое торгашество – вот всепоглощающая стихия. Бедные студенты! Бедная интеллигенция! Нигде они не найдут меньше сочувствия. Здесь даже бескорыстное сочувствие только к деньгам питается да к высокому чину. Впрочем, вы все это хорошо знаете. Я думаю на будущую зиму перебраться в Петербург. Переселюсь в Петербург и начну давно задуманные мною картины из самой животрепещущей жизни, волнующей нас более всех прошлых событий». В 1881 году, когда его семья жила в Хотькове, сам Репин ездил в Петербург подыскивать квартиру на зиму. В этом году в Хотькове написал он «Железнодорожного сторожа» у моста через реку Пажу и тогда же, по-видимому, задумал «Не ждали». О том, что «Не ждали» задумана Репиным в Хотькове, рассказывает Всеволод Мамонтов. Он пишет, что комната, изображенная на картине, «взята… как раз с той дачи (в Хотькове. – М. К.). Отворившая дверь возвратившемуся домой ссыльному служанка написана со служившей у него в тот год девушки Нади, которую я хорошо помню».
Окончена картина была летом 1883 года на даче в Мартышкине, под Петербургом. В 1883 году закончил Репин и «Крестный ход в Курской губернии». А в конце лета 1882 года он часто посещал Абрамцево, как бы прощаясь надолго с местом, где столько хорошего было пережито, где, собственно, началась его жизнь в России. Рисует он – в который раз – Таню Мамонтову, безнадежную любовь все чаще появляющегося в Абрамцеве долговязого Ильи Остроухова, который усердно ловит жуков и бабочек и мечтает о живописи.
Да и кто, попав в Абрамцево, не мечтает о живописи, или если не о живописи, так о скульптуре, литературе, музыке…
29 августа, совсем уже собравшись уезжать, Репин рисует Васнецова… В сентябре он уезжает с семьей в Петербург. Он увозит с собой рисунок, сделанный в мамонтовском доме, – художники за работой: Н. Кузнецов, Бодаревский, Остроухов, Суриков, С. И. Мамонтов. Рисунок датирован 1 февраля 1882 года…
В 1884 году он еще будет в Москве рисовать племянниц Саввы Ивановича, Парашу и Милушу.
Но счеты его с Москвой покончены. Теперь он только гость здесь, хоть и приятный, но довольно редкий.
Нам придется сделать небольшое отступление и сказать несколько слов о том, о чем обстоятельно будет рассказано в следующей главе, – о любительских театральных постановках, которые во время рождественских каникул устраивали в эти годы участники Мамонтовского кружка в доме на Садовой-Спасской.
Зимой 1882/83 года была поставлена «Снегурочка» Островского. Декорации и эскизы костюмов писал Васнецов. О самой постановке, о декорациях мы еще будем говорить достаточно подробно. Сейчас скажем лишь, что «Снегурочка» имела исключительный успех, ее повторяли не раз в доме на Садовой-Спасской и пересмотрела ее чуть ли не вся интеллигенция Москвы.
И тут произошло то, что постепенно назревало, то, чего так долго ждал Васнецов и добивался Мамонтов: Васнецова начали признавать, а успех «Снегурочки» еще больше утвердил его призвание как художника, обладающего даром декоративным, все поняли, что живопись декоративного характера имеет право на существование и что во всем этом есть своя прелесть.
И теперь уже в антрактах между действиями «Снегурочки» вчерашние хулители Васнецова внимательно разглядывали висевшие на стенах мамонтовской столовой «Ковер-самолет» и «Битву русских со скифами»…
В то время в Москве шли работы по организации Исторического музея. Руководили ими историк Забелин и археолог граф Уваров.
Стены музея решено было украсить художественными панно, дающими представление о быте далеких времен. Одно панно заказали Семирадскому: «Похороны славянского вождя», другое – «Каменный век» – Васнецову.
Сын Адриана Викторовича Прахова, писавший на склоне лет мемуары, передает со слов отца, как это произошло.
Однажды после заседания археологического общества граф Уваров обратился к профессору Прахову:
– Адриан Викторович, вы хорошо знаете возможности всех современных художников. Кому можно было бы поручить написать «Каменный век»?
– Васнецову, – ответил Прахов, который безусловно знал уже все написанное Васнецовым у Мамонтова, начиная с картины «После побоища» и кончая декорациями к «Снегурочке».
Имя Васнецова смутило Уварова: он помнил, что у Васнецова были какие-то нелады с администрацией Академии.
– Того самого, которого выгнали из Академии? – спросил Уваров.
– Он сам ушел из нее, – сказал Прахов, – ушел, не выдержав рутины.
Через некоторое время Уваров опять обратился к Прахову с просьбой:
– Адриан Викторович, вы хорошо знаете всех современных художников. Кто из них мог бы написать «Каменный век»?
Диалог повторился:
– Васнецов.
– Как, тот самый Васнецов, которого выгнали из Академии?
– Нет, тот, который сам ушел.
Прошло еще недолгое время, и Уваров в третий раз задал Прахову тот же вопрос.
– Ваше сиятельство, – возмутился Прахов, – я уже два раза имел честь ответить вам на этот вопрос. И сейчас, как первые два раза, повторяю: Васнецов.
Таким образом, в 1883 году Васнецов получил заказ на панно «Каменный век».
Зима ушла на изучение материала. Археологи Анучин и Сизов предоставили Васнецову имеющиеся в их распоряжении археологические находки каменного века, и очень скоро художник стал ориентироваться в быте далекого прошлого не хуже археологов и историков, а иногда, когда на помощь приходило художественное чутье, Васнецов даже подсказывал ученым то, чего они не могли постичь при помощи рационального мышления и знаний.
Работа над полотном, не очень широким, но длиной превосходившим все прежние васнецовские полотна, началась в Абрамцеве. Но даже в достроенном в 1882 году «Яшкином доме» не сумел Васнецов вместить весь холст. Пришлось делать его составным.
Весь фриз должен был представлять довольно сложную композицию, призванную вместить в картину все характерное для быта каменного века. Но панно Васнецова были настолько искусно выполнены, что сцена представлялась вполне натуральной.
Огромную свою картину Васнецов писал весь 1883 год, в 1884 году снова работал над ней все лето в «Яшкином доме», но и после этого ее еще нельзя было считать оконченной настолько, чтобы перевезти в Москву. Пришлось Васнецову вместе с братом Аполлинарием осенью переносить полотна на палках из «Яшкина дома» в главный дом усадьбы, который отапливался, а потом уже подсохшие полотна перевозить в Москву, где работа была закончена. Весной 1885 года панно перевезли в Исторический музей и поместили в круглом зале. Здесь Васнецову оставалось еще записать места стыков да кое-что подправить с учетом освещения зала, где огромному фризу предстояло отныне находиться. Пока Васнецов работал на лесах, то и дело приходили члены строительного комитета и сам Уваров, но никто не решался высказать свое мнение. Очень уж было все ново, загадочно ново. Уваров так и не узнал, хорошо ли то, что написано Васнецовым, ибо умер до открытия музея. Музей открывала дворцовая комиссия, возглавляемая царем. Васнецов, облаченный во фрак, должен был присутствовать в зале, чтобы дать, в случае надобности, объяснения августейшим особам. Но скромная фигура художника потерялась среди торжественно облаченных сановников и суетящихся распорядителей.