В октябре 1884 года Савве Ивановичу Мамонтову исполнилось 43 года.
Что сделал он к этому времени? Стал во главе железнодорожной компании, основанной его отцом и Чижовым. Стал преуспевающим дельцом, умным, предприимчивым, энергичным, удачливым. Ему вверили власть имущие, акционеры доверяли ему решать дела дороги, доверяли ему свои деньги. Всякий другой делец на его месте мог быть доволен собой. Кроме того, он пользовался искренней дружбой лучших художников России, он помогал им своими средствами, больше того, его энергия возбуждала их творческую энергию, они заражались ею и создавали картины и статуи. Он был вдохновителем вдохновения. Там, где он появлялся, все приходило в движение. Благодаря ему Антокольский создал «Христа». Не живи Репин в Абрамцеве, не было бы на передвижной выставке «Запорожцев», не создал бы многих своих картин Васнецов.
Он сделал все, что мог, и этим удовлетворился бы любой другой.
Но Савву Ивановича деятельность, которой он занимается, не удовлетворяет до конца. И он, в который раз, задает себе вопрос: что сделал он сам, Савва Мамонтов, к своим сорока трем годам, он, понимающий, что главной его заслугой перед потомками будет именно то, что он сделал и сделает в искусстве? Что же он сам сделал? Скульптура? Увы, он не так самонадеян, чтобы считать свои ваяния произведениями высокого искусства, а себя настоящим скульптором. Его скульптура – это отдушина его бьющей через край энергии, так же как и пьесы, как и стихи. И неужто он не способен ни на что большее, как только быть катализатором или дилетантом?
Нет, он все же сделает нечто такое, что будет его детищем, и он знает, чтó это будет. Он давно думает об этом. Когда-то папенька Иван Федорович, царство ему небесное, отправлял его из дому, даже в Персию, и все чтобы отвадить от театра и приохотить к работе.
К работе приохотил (впрочем, тут еще натура помогла), а вот от театра не отвадил.
Теперь у него, Саввы Ивановича Мамонтова, будет театр. Свой. Но не такой, как казенный, императорский. Нет! Он создаст новый театр, где все то, что он продумал во время домашних постановок, все, что обсудил с Поленовым, все, что делал с Васнецовым, выйдет в люди… Он уже знал твердо – театр он создаст.
Первый человек, которому открыл он свой замысел, с кем держал совет, и держал, признаться, давно, человек, который сам желал того же, кто поддерживал его сердцем, умом, делом, был, как всегда, Поленов.
Подготовка велась исподволь. Намечался репертуар, подбирались артисты и декораторы. Все это должны были быть новые люди, люди, не испорченные дурной традицией, люди, не втянувшиеся еще в рутину казенной сцены.
Пусть там, на казенной сцене, есть хорошие певцы, обладающие замечательными голосами, пусть там иногда промелькнет талантливая декорация… Все равно это не то – рутина, казенщина. Опера – не место, где премьер или премьерша, выфранченные в богатое платье, сверкая драгоценностями, демонстрируют особенности своего голоса, а старенький меломан сидит, дожидаясь, как такая-то примадонна возьмет такую-то ноту. Театр должен вслед за живописью взбунтоваться и двинуться по пути от академизма к реализму. Во всем. В репертуаре, в исполнении, в декорации, в костюмах.
Однако… Глава акционерных обществ Савва Иванович Мамонтов – создатель оперной труппы. Не солидно. Пожалуй, акционеры испугаются – не употребил бы глава компании их средства на содержание всяких там актерок…
Да и в Петербурге те, с которыми он сталкивается по делам железных дорог, только глаза раскроют удивленно, если узнают, что Савва Иванович… и вдруг… изволите ли видеть, – оперу открыл!..
Ну что ж!.. Нет положения, из которого не было бы выхода. Кто сочинил оперу «Алая роза»? Кротков сочинил. Пусть Частная опера считается театром Кроткова: «Русская частная опера».
В 1884 году Мамонтов начал подготовку к будущему ее легальному существованию.
Но прежде чем говорить о Частной опере Мамонтова, стоит разобраться, почему в России именно оперное искусство находилось в упадке.
Вспомним названия оперных спектаклей, которые посещал гимназист Савва Мамонтов: «Наяда и рыбак», «Сомнамбула и Сильфида»… С тех пор прошло, правда, уже немало лет, но дело не двигалось с мертвой точки, если не считать отдельных попыток внести что-то новое в декорационное искусство, но это новое выглядело на общем фоне столь жалким и крохотным, что и говорить об этом всерьез как-то даже неловко.
Причиной этого застоя было то, что в России существовала государственная театральная монополия, подобно монополии на продажу спиртных напитков.
Государственная театральная монополия возникла в годы царствования Екатерины II. Частные театры были разрешены лишь в провинции, что было одним из проявлений свойственного императрице лицемерия: практически создание частных театров в провинции было невозможно, они безусловно должны были прогореть, если учесть масштабы тогдашних провинциальных городов и степень культуры их жителей.
Со временем небольшие частные антрепризы стали возникать в провинции, но они ограничивались драмой. Создать оперную антрепризу провинциальным любителям было просто не под силу.
Правда, Павел I из оппозиции ко всем установлениям своей родительницы разрешил помещичьи театры, и они существовали и в его царствование, и в царствование Александра I. Николай I со свойственной ему солдафонской прямотой строжайше запретил все. Александр II, несмотря на обилие радикальных реформ, осуществленных в его царствование, таких как отмена крепостного права, судебная реформа, частные театры не разрешал. Причина была та, что на частные театры практически невозможно было распространить цензуру.
И все же, не мытьем, так катаньем, театры возникали: возникла «Секретаревка», возник театр Анны Бренко, называвшийся «Театром близ памятника Пушкину». Отдельные театры получали специальные разрешения: драматический театр Корша, оперетта Лентовского. В 1872 году был использован предлог: Всероссийская выставка – и создан народный театр. Третье отделение с неусыпным вниманием следило за деятельностью театров, и жалобы летели за жалобами. «До сих пор еще, – говорится в донесении одного из агентов, – Иван Грозный не представлялся до такой степени низведенным с высоты, на которую веками поставлено царское достоинство. Такое выставление на позор домашней интимной жизни царей не может не поколебать уважения к царскому престолу и в особенности к царскому сану».
Александр III, будучи не в состоянии вернуться к крепостному праву, отменяет многие либеральные реформы своего отца, готовит суд и повешение народовольцев… И вот парадокс – на фоне всего этого 24 марта 1882 года отменяет государственную театральную монополию.
Очевидно, новый царь решил отказаться от явно изжившего себя анахронизма, чтобы как-то смягчить вызванную реакцией оппозиционность общественного мнения.
У Александра III, едва вступившего на престол, не было уже той благодатной возможности, какая была у Николая I, – только душить, а императорская монополия на театры фактически стала фикцией. Царь вынужден был – от недостатка сил – душить с оглядкой, душить с задабриванием. И одним из таких актов задабривания стала отмена театральной монополии. И действительно, отмена монополии если и революционизировала театр, то исключительно в вопросах формы. А это монарху ничем не грозило, даже придавало определенный блеск его царствованию.
Итак, 24 марта 1882 года царским рескриптом театральная монополия была отменена. По-видимому, акт сей и заставил Савву Ивановича Мамонтова вскоре после этого подумать о создании своего театра, тем более что дата опубликования рескрипта почти совпала с триумфальными постановками на его домашней сцене «Снегурочки» и «Алой розы».
В 1882 году главный союзник, советчик, помощник по театральной части Василий Дмитриевич Поленов, женившись на кузине Елизаветы Григорьевны, стал родственником и совсем уже близким человеком.
Тогда же Поленов стал преподавателем Училища живописи, ваяния и зодчества, где очень быстро выделил наметанным глазом наиболее талантливых учеников. Ими были Константин Коровин, отчасти его брат Сергей, Левитан, а потом уже Николай Чехов и Симов.
Их-то он и свел с Саввой Ивановичем, чтобы они сначала под его, Поленова, руководством и по эскизам его и Васнецова, а потом – кто заинтересуется декорационным искусством и втянется в театральную жизнь – самостоятельно писали декорации. Кроме отличной практики, это был и заработок. А Поленов знал, как нужен он, этот заработок, его молодым ученикам.
Первым из учеников Поленова, попавшим к Мамонтову, был Левитан, к тому времени уже достаточно известный. Еще в 1879 году с ученической выставки П. М. Третьяков приобрел для своей галереи его пейзаж «Осенний день. Сокольники».
В 1884 году Левитан по эскизу Поленова выполнил одну из декораций к «Алой розе» и, выдержав таким образом экзамен, был допущен к более ответственной работе – писать по эскизам Васнецова декорации к «Русалке», первому спектаклю Частной оперы.
Вообще же в круг художников, группировавшихся около Мамонтова, Левитан по-настоящему не втянулся, хотя, как видно из писем Е. Д. Поленовой, он в ту зиму (1884/85 года) бывал с компанией художников в Абрамцеве, писал там этюды.
Несомненно, прочными узами привязался к Мамонтовскому кружку другой ученик Поленова – Константин Коровин, очень талантливый, хотя и не проявивший еще себя в полную меру, может быть, потому, что он несколько позднее попал в школу, вернее, на отделение живописи. Судьба его сложилась не совсем обычно, а во многом трагично и даже чуть парадоксально.
Родился он в очень состоятельной семье, и начало его жизни было чудесно и безоблачно. Костенька – так его называли от пеленок до старости – был всеобщим баловнем. Его закармливали лакомствами и ничему не учили. Он и вырос бы, наверное, недорослем, если бы не несчастье, свалившееся на семью: отец его разорился.
Коровины разбогатели в свое время на ямском промысле; разбогател, собственно, дед, Михаил Емельянович, который долгое время держал все в своих руках и, как все люди подобного склада, твердо соблюдал традиции, видя в них нечто символическое. Крестным отцом Кости был ямщик. И вместе с тем сыну своему Алексею, отцу Кости, старик дал университетское образование. Женился Алексей Коровин на женщине умной, тонкой, высокой культуры: она играла на арфе, занималась живописью и была знакома со многими художниками, которые с удовольствием посещали гостеприимный дом Коровиных.