Возле казармы, в свете фонаря,
Кружатся попарно листья сентября.
Ах, как давно у этих стен
Я сам стоял,
Стоял и ждал
Тебя, Лили Марлен[2].
Луиза пообещала проводить его и заснула…
Рано-рано утром со своим вещмешком в темноте он в одиночестве отправился по улицам в направлении казарм генерала Людендорфа. А в голове звучал голос Блюмхен: «Возле казармы, в свете фонаря…»
Город давно проснулся. Люди спешили к рабочим местам, по булыжной мостовой гремели запряженные лошадьми повозки, изредка мелькали тени черных автомобилей, со светомаскировкой на фарах. В некоторых окнах домов горели рождественские свечи.
Перед входом в воинскую часть едва светились два плафона. Теперь все изменилось, все приглушено, военные маскируются, не хотят, чтобы луч света пробивался наружу, никаких улыбок, служивые двигаются молча, как заведенные. Ни малейшего намека на торжественную атмосферу. Все настроены по-деловому, все выполняют свой долг.
На КПП он предъявил повестку, его проверили по списку и направили на плац к дежурному офицеру. Тот снова проверил по списку и указал ему место для построения на плацу. Там собрались новобранцы. Сколько их? Две-три сотни, если не больше. Наконец всех построили, снова пересчитали. Появившийся гауптман представился начальником учебной части, поздравил прибывших новобранцев с началом службы в учебном полку и пожелал им за два месяца побыстрее освоить азы армейской науки, принять присягу фюреру и фатерланду и отправляться на фронт, доказывать делом свою преданность идеалам Третьего рейха и бить врага. После краткой речи их предоставили в распоряжение лейтенантов и унтер-офицеров, чтобы те распределили всех по ротам и взводам.
Эриху для полноценного отдыха требовалось минимум семь-восемь часов сна. После вчерашних проводов, после бессонной ночи он чувствовал себя разбитым. Откровенно зевал, потягивался. Он едва стоял на ногах и только ждал команды разойтись, чтобы отправиться в казарму и завалиться там на койку. Но вдоль строя пролетел шепоток, «подтянись, идет фельдфебель». Все успели вытянуться в струнку, а Эрих нет. Возле него и остановился старший фельдфебель. Этот вояка оценивающе рассматривал Эриха.
– Вы откуда?
– Из Франкфурта-на-Одере, герр старший фельдфебель.
– Звать?
– Эрих фон Ридель.
– Понятно, пруссак бранденбургский, из интеллигентов. Где служили?
– В театре.
– Надо добавлять герр старший фельдфебель. Запомнили?
– Да, герр старший фельдфебель.
– Не да, а яволь, герр старший фельдфебель. Повторить!
Эрих повторил.
– Почему не сбрили бороду?
Эрих хотел ответить, но вопрос застал его врасплох, и он и остался стоять с открытым ртом.
– Вы меня не поняли?
– Понял, герр старший фельдфебель, но… послушайте…
– Никаких но! Теперь слушайте меня внимательно, герр театральный деятель Эрих фон Ридель! Все ваши сценические фокусы-покусы остались дома. Здесь нет вашей обожаемой публики. Здесь мы, ваши командиры. А вы – наши подчиненные. И все мы солдаты фюрера. Итак, слушай мою команду. – Старший фельдфебель сделал шаг назад, набрал в легкие побольше воздуха и выпалил: – Новобранец с жидкой бородой, вы выглядите, как артист балаганного театра, – это раз! В армии таким не место – это два! От вас разит перегаром – это три. Немедленно сбрить бороденку, почистить рот и тотчас доложить. Ясно?! Приступить к исполнению команды!
Эриха как ветром сдуло. Он с вещмешком за спиной помчался к казарме. А сзади послышался приглушенный смех и новые слова команды.
– Первый, второй, третий… – летело по строю.
Эрих взлетел на второй этаж. Длинный коридор был пуст. Он перевел дыхание.
Сбрить бородку! Чертов фельдфебель. Чем она ему помешала? Но что делать, приказ надо выполнять. Все в театре говорили, что эта бородка очень идет к нему. Он похож на французского короля Генриха Четвертого, большого жуира. Предстояло лишиться театрального образа. Эрих остановился у двери в туалет и невольно выругался вслух:
– Идиот казарменный! Чертов провинциал!
– Что вы сказали? – из туалета, застегивая на ходу ширинку, вышел унтер-офицер. Он внимательно посмотрел на обомлевшего Эриха. – Это вы мне? Вы чем-то недовольны?
– Яволь! – выкрикнул Эрих первое армейское слово, которое пришло ему в голову. – Яволь, я сказал, и больше ничего, – ответил он.
Унтер-офицер склонил голову набок, изучал его и некоторое время не произносил ни слова. Потом скривил презрительную мину и медленно произнес:
– А что значит ваше «яволь»? Объясните!
Эрих хотел послать его подальше, но вспомнил, что он не в театре и ничего не ответил.
– Вы меня, кажется, не расслышали, – звучал вкрадчивый голос. Эрих уловил в нем коварные нотки, которые не предвещали ничего хорошего. – Я просил объяснить ваше «яволь»!
Эрих вспомнил, как гаркнул на него старший фельдфебель, и решил повторить сценический прием. Набрал побольше воздуха в легкие, задержал, а потом…
– Яволь!!! – выпалил он во всю силу своих легких.
Эхо прокатилось по этажам. Унтер-офицер от неожиданности дернулся назад, его словно чем-то оглушили, руки опустил по швам. Потом приблизился, вытаращил глаза.
– Это что за крики! Вы что с ума сошли?
– Яволь! – уже тише повторил Эрих.
Глаза у унтер-офицера стали совсем круглыми. Несколько мгновений он оторопело изучал лицо Эриха. Очевидно, размышлял над тем, кто перед ним – сумасшедший или симулянт? Как бы наказать этого странного парня.
– Вы в самом деле больной или притворяетесь?
– Яволь! – как заведенный ошалело выкрикивал Эрих. На него нашло. Из памяти выскочили все армейские слова, которые он когда-то учил.
Унтер-офицер не знал, что делать. Он сложил руки на груди.
– Вы вообще понимаете, где находитесь? Вы что не видите, что перед вами старший по званию, что надо стоять по стойке смирно и не кричать на меня. Вам приказали бородку сбрить?
– Яволь, герр… – Эрих откашлялся.
– Вы что не разбираетесь в званиях? – удивлению унтер-офицера не было предела.
– Яволь, герр унтер-офицер! – нашелся наконец Эрих. – Я первый день сегодня.
Унтер-офицер слегка улыбнулся. Понял, что этот новобранец в незнакомой обстановке совершенно потерял дар речи. Он пальцем ткнул на пришитый к кителю свой знак отличия.
– Эта нашивка означает, что я штабс-фельдфебель, имею право носить портупею, а вот эта нашивка означает, что я служу в вермахте свыше шести лет!
– Яволь, герр штабс-фельдфебель! – облегченно произнес Эрих и тоже чуть улыбнулся.
– Еще что скажите?
– Я допустил ошибку, – нашелся наконец Эрих.
– Не забывайте добавлять, виноват, герр штабс-фельдфебель. Новобранец, какой же ты бестолковый! – покачал он головой, размышляя, что делать с этим парнем дальше. – А теперь…
В этот момент на плацу зазвучал резкий сигнальный свисток, обозначавший полный сбор.
– Ну что вы стоите? Сигнал слышали? Убирайтесь с глаз моих! Сбривайте свою бороду! И марш на плац!
Эрих, изрядно вспотев от напряжения, вытянулся в струнку. Что за комедия, эти армейские обращения? Он дернулся вперед, чтобы убежать, но его остановил зычный голос унтер-фицера:
– Почему вы не спросили у меня разрешения, новобранец? Уже забыли! Ну-ка, повторим все с начала.
Эрих решил не усугублять ситуацию, снова вытянулся в струну, поднял гордо голову и спросил:
– Герр штабс-фельдфебель, разрешите мне отправиться в туалет выполнять приказ старшего фельдфебеля?
– Вот теперь все правильно, рекрут. Отправляйтесь в туалет. Не застряньте там. Помните, что ваше место в строю. Торопитесь, иначе старший фельдфебель прикажет выщипать вашу бороденку, ха-ха-ха! – И он, довольный своей шуткой и тем, что сумел унизить бестолкового новобранца, двинулся по коридору.
4. Муштра
Человек ко всему привыкает. Солдатская жизнь только подтвердила это правило. Эрих с трудом, но освоился в новой обстановке, вынужденно стал участником сумасшедшего армейского распорядка: ранний подъем, зарядка на свежем воздухе, коллективный завтрак за длинным столом. Потом на учебные занятия, изучение материальной части. Его раздражала бесцельная шагистика по плацу, все эти повороты, доклады старшим. А ночные тревоги? После звенящего сигнала – «Аларм!!!» – казарма превращалась в гудящий котел. Все бегали, суетились, каждый забирал свой карабин, каски, ящики с патронами, разные подсумки, потом все выбегали на плац и строились. А там проверяющие с секундомерами. Среди них объект насмешек – «инвалид», лейтенант, постоянный дежурный при штабе учебного полка. На вид ему было лет сорок. Среднего роста, с печальным взглядом карих глаз, он слегка прихрамывал. Солдаты между собой со смехом говорили, что ему мешает осколок снаряда, который застрял в его заднице. Старший фельдфебель, который терпеть не мог таких отсиживающихся в цивильной теплоте интеллигентов, был уверен, что лейтенант просто перетрудился, когда он служил в Париже. Женщины довели его до инвалидности. И теперь он не способен ни к воинской службе, ни к семейной жизни. Дегенерат. Старший фельдфебель не жалел циничных слов, чтобы посильнее унизить этого лейтенанта. За что он его так ненавидел?
Раз в неделю под грохот барабана и флейты проводилась парадная шагистика на плацу. Фельдфебель требовал начинать песню. Раз в неделю марш-бросок на пять километров с полной выкладкой: с шинелью, с ранцем, с телефонной катушкой за плечами, с карабином наперевес. Эрих не считал себя слабым парнем, но уставал до изнеможения. Возвращался в казарму, готов был упасть на койку, но следом начинались всякие проверки имущества, разбор выполнения заданий. Некогда было дух перевести. Казарменный распорядок не менялся. Каждый день задания увеличивались, увеличивалась и нагрузка: подъем по команде, пробежка на три километра, завтрак, выстрелы в тренировочном тире, рытье траншей и окопов, метание гранат, ползание под колючей проволокой, маршировка по плацу, снова выстрелы по мишеням, чистка оружия, изучение материальной части – телефонных аппаратов, коммутатора, вечером документальные фильмы о победном продвижении на Восток…