Жизнь в закрытом гарнизоне, да еще и на краю света, идет по замкнутому циклу «работа – дом – клуб». Я понимал, что Людмиле трудно входить в этот армейский круг и старался как-то разнообразить ее жизнь. Приходя с работы, я ей выкладывал все последние новости. Поужинав, мы шли гулять в направлении местного аэродрома.
Аэродром – наверное, слишком громко сказано! Просто это была радиостанция с небольшим расчетом и грунтовая посадочная полоса, расчищенная среди безбрежной заснеженной степи. Правда, самолеты, особенно в первые годы, прилетали сюда довольно часто, практически каждую неделю, в том числе даже зимой. Гуляя среди этого заснеженного безмолвия, я вспомнил эпизод из далекого детства, который, как мне показалось, был созвучен с текущим моментом, и я рассказал его супруге. Вот этот небольшой рассказ.
Улыбка мамы
Каждый человек наверняка знает, что воспоминания посещают нас абсолютно произвольным образом. Никогда нельзя предвосхитить их появление заранее, обычно это событие случается неожиданно и не всегда в удобное для нас время. Складывается ощущение, что отдельные события, случившиеся когда-то в твоей жизни, неожиданно возникают в памяти «как черт из табакерки» (бытует такое выражение). Причем давность возникающих в памяти событий, скорее всего, зависит от силы эмоций, которые были пережиты в том жизненном эпизоде. Хочу сразу оговориться, что это мои сугубо личные ощущения, у читателей могут быть другие соображения по этому поводу.
Такое затянувшееся вступление, как мне кажется, оправданно, поскольку дальше пойдет речь об одном эпизоде исключительно эмоционального характера, произошедшем много-много лет назад в самые тяжелые годы Великой Отечественной войны.
Начало 1943 года было страшно голодным временем. Кормить трех детей в нашей семье становилось практически невозможно, было продано все, что можно было продать или обменять на продукты, прежде всего на хлеб. Мы с каждым днем физически слабели. На следующий год мне предстояло идти в школу, и родители приняли решение отправить меня к тете Симе в Смоленскую область, благо немцев оттуда уже прогнали и тетя сама приглашала нас к себе на время. Тетя Сима – это мамина сестра, как говорили взрослые, очень добрая и хорошая женщина с истинно русским характером. Жила она в селе Царево-Займище, и за счет подсобного хозяйства и каких-то колхозных заработков, выдаваемых овощами и продуктами, с питанием в селе было все же легче, чем в городе.
И вот холодным зимним утром мы с мамой «высаживаемся» на железнодорожной станции где-то вблизи Можайска, затем нам благодаря везению удается на попутных санях подъехать несколько километров в нужном направлении. А дальше много километров пешком по заснеженному тракту. Представьте картину. Кругом безбрежные заснеженные поля, дорога, которую, естественно, никто не чистит, и вокруг ни души, только трескучий мороз и завывание ветра. И среди этой мертвой картины плетутся два человека, с трудом пробираясь через сугробы, волоча за собой какие-то неуклюжие санки, на которых лежит небольшой тюк с каким-то барахлом, которое маме удалось собрать в надежде продать или поменять на продукты в селе у тети Симы. Эти километры пути я запомнил на всю свою жизнь. Как мы дошли, объяснить сам себе никогда не мог. Со всех точек зрения это было нереально. Ослабленные голодом, мы еле передвигали ноги, преодолевая сплошь заметенные участки на дороге, после очередной сотни метров мы останавливались, и мама тихим голосом, как бы спрашивая меня, говорила: «Отдохнем, сынок…». Мы присаживались на санки и минут пять молча отдыхали. Затем мама поднималась и, как бы извиняясь предо мной, произносила: «Пойдем сынок, уже немного осталось…». Помню, как тяжело было вставать с санок, голова кружилась, скорее всего, от систематического недоедания, но видя, с каким стоическим усилием мама начинала движение вперед, помню, как сжимал руки, и возникало взрослое желание – не отстать и поддержать самого дорогого для меня на свете человека. Мне кажется, в те семь лет отроду на той заснеженной дороге я стал взрослым человеком. Детство ушло безвозвратно, ведь борьба за выживание меняет представление о шкале времени и ценностей. Я нередко вспоминаю этот сюжет из далекой моей жизни. Почему-то всегда видится картина с высоты птичьего полета – там, внизу по заснеженной дороге два человека, пошатываясь, бредут по колено в снегу и волочат за собой большие неуклюжие санки…
Эмоциональное потрясение оказалось столь сильным, что, пока мама была жива, я не мог избавиться от фобии – страха за ее жизнь. Всегда переживал, когда она уезжала на работу, ждал и переживал, когда она где-нибудь задерживалась. Холодный страх, который я испытал на той смоленской дороге, физически ощущая, что погибнуть, замерзнуть в тот момент было более чем реально, преследует меня всю жизнь.
И, несмотря ни на что, мы все же добрались до села Царево-Займище, тетя Сима отогрела нас, покормила (настоящей горячей картошкой!) и уложила отдыхать. В этой милой и доброй семье я прожил больше года, набрался сил, освоил деревенскую жизнь, усвоил деревенские законы и правила. Лучшие годы моего детства связаны именно с деревенским периодом жизни. До чего приятно было жить среди простых, добрых, бескорыстных, кристально честных людей!
О жизни того периода в Царево-Займище я уже рассказывал в одной из своих книг, поэтому остановлюсь лишь на одном не менее эмоциональном эпизоде, произошедшем в конце моего пребывания в столь благодатной обстановке (не забывайте, что шел уже четвертый год жестокой войны).
Стоял прекрасный солнечный летний день, характерный для макушки лета. Мы с Виктором, сыном тети Симы, как всегда, что-то мастерили. В деревне пацаны всегда что-то мастерят, а в тот период они представляли собой оставшуюся часть мужского населения, которому сам Бог велел взять на себя существенную часть забот по хозяйству. Погода на славу, работали мы увлеченно и споро, особо не отвлекаясь. Потянувшись за инструментом, я приподнял голову и заметил женщину, которая выглядывала из-за приоткрытой двери. Ее не было видно полностью, но по одежде можно было определить, что она не местная. Я хотел обратить внимание Виктора на незнакомку, но дверь широко открылась, и женщина стала видна всем полностью. Она пристально смотрела на меня и широко улыбалась. Эту улыбку нельзя было забыть никогда. В ней было все: радость, восхищение, удивление, что-то божественное, явно не земное. Женщина сделала шаг вперед и произнесла до боли знакомое: «Сынок!». У меня в груди все перевернулось, сердце остановилось – да, это была мама! С громким криком «Мама!» я бросился к ней навстречу в ее объятия. Это был не просто миг счастья, это был миг невероятной любви, дороже на свете нет ничего! В моей жизни можно найти не столь много счастливых мгновений, но это подавляет все другие счастливые моменты, вместе взятые. Я думаю, что если есть на земле счастье, то это именно то, что мне пришлось испытать в тот момент в далеком смоленском селе, это было истинное счастье!
После окончания моего рассказа мы с Людмилой долго шли молча. Разговаривать не хотелось, каждый думал о чем-то своем. Мои размышления непременно концентрировались на одной мысли, которая, как мне казалось, отражает суть нашего бытия. Все в жизни делают люди, те самые «маленькие человечки», которым иногда приходится очень и очень трудно бороться за свое существование, делая при этом серьезное и важное дело для страны, для всего народа. А находит ли это справедливую и объективную оценку со стороны общества? Это вопрос…
Повеселее стало тогда, когда приехала жена Виктора – Светлана. Мы с Виктором женились почти в одно время в 1964-м году, но Света приехала несколько позже, чем моя Людмила. Ей надо было завершить какие-то институтские дела. В выходные дни мы уходили в степь, организовывали импровизированные пикники, брали с собой спортивное оружие, мелкокалиберные пистолеты и винтовки, соревновались между собой и обучали стрельбе своих жен. Это, естественно, было в летнее время.
Зимой самым интересным развлечением всех жителей гарнизона были хоккейные матчи, которые мы организовывали в воскресные дни. Офицеры сами заливали каток и тщательно готовились к матчу, две команды формировались произвольно, но сражения на льду велись нешуточные. Посмотреть игру собирался весь гарнизон, включая женщин и детей. Наши жены также не отставали и активно болели за нас. Я тогда неплохо играл в хоккей (еще в школе имел первый разряд по хоккею с мячом). Из так называемых культурно-массовых мероприятий на площадке было только кино, причем смотрели не столько сами кинофильмы, сколько предваряющие их киножурналы, поскольку кинофильмы меняли редко и из военпроката привозили такую «лабуду», что смотреть ее не было сил. Только там мы почувствовали, что в Союзе выпускается очень большое количество фильмов, но далеко не все идут на широкий экран, поскольку смотреть их все равно никто не будет. А все барахло сплавлялось в военпрокат. Несколько позже Володя Романовский организовал небольшой вокально-инструментальный ансамбль, который иногда давал концерты и играл на танцах в нашем клубе. Мы с Людмилой на танцы не ходили, как-то не тянуло нас, нам больше нравилось оставаться вдвоем.
Запомнилась мне встреча Нового 1965-го года. Мы очень красиво украсили квартиру, нарядили елку-красавицу. На встречу к нам пришла чета Каганских, тоже Людмила и ее муж Валера. Валера когда-то был у меня техником на станции, а Людмила часто приезжала в командировки от одного из предприятий промышленности. Было весело. Мы потом часто вспоминали эту свою первую встречу Нового года. Она запомнилась не только тем, что была первой в нашей совместной жизни, но еще и потому, что в суровых условиях казахской степи, оказывается, можно весело и радостно праздновать и веселиться. Важно, чтобы было желание и рядом хорошие люди. Когда эти два обстоятельства совпадают, то внешние условия и трудности не так страшны.
За этими воспоминаниями я и не заметил, как мы подъехали к контрольно-пропускному пункту, так называемому КПП.