И надрывные слушает вопли Из укрытья скорпена потом. Очень многие просто утопли, Познакомившись с жутким шипом.
Не спасут тебя водные лыжи, Не помогут гарпун и весло. Если кто, изувеченный, выжил, То такому, считай, повезло.
Ненасытная водная бездна Потеряла свой счет мертвецам. Все бессмысленно и бесполезно Понимаешь ты это, пацан?!
Понимаешь ты это, гаденыш, На морскую глядящий волну?! Если ты наконец-то утонешь, Я с большим облегченьем вздохну.
Там, где камни купаются в пене, Буду пить я хмельное питье, Размышляя о грозной скорпене, О могуществе дивном ее.
1997
Андрей Добрынин
Надо знать разговорам цену, надо рот держать на замке, От несчетных слов постепенно затемняется все в башке. Забывается, что измена часто скрыта речью пустой, Что слова - это только пена над холодной черной водой.
На язык ты сделался скорым, но слова - не лучший улов; Ты забыл язык, на котором разговаривают без слов. Слепо верил ты разговорам, а они - советчик худой И подобны пенным узорам над холодной черной водой.
Так желанье любви подкатит, что потоком слова пойдут, Только страшно, что слов не хватит и всего сказать не дадут. Но все глохнет, как будто в вате, не родится отзвук никак, И дыханье вдруг перехватит беспощадный холодный мрак.
В разговорах хоть годы мешкай, но паденье случится вдруг, И ни в чем не найдешь поддержки - все шарахнется из-под рук. Все сольется в безумной спешке, изменяя наперебой, Только отблеск чьей-то усмешки ты во мрак унесешь с собой.
1997
Я написать могу сонет, Какой душе моей угодно, В его границах мне свободно Где для других простора нет.
Свобода причиняет вред, Мы это видим превосходно, Когда поэт впадает в бред, Избрав верлибр, как нынче модно.
Бунтарство хамов и тупиц Узора рифмы не сотрет, И ритма прелесть сохранится. Не в сокрушении границ Поэт свободу обретет, А подчинив себе границы.
1997
Андрей Добрынин
Прорвались фекальные стоки, Земля поспешила осесть, Но все избегают мороки И медлят ограду возвесть.
Отходы дымятся упрямо, Трагедией страшной грозя, И, значит, в забытую яму Не рухнуть мне просто нельзя.
Пусть хриплые вопли разбудят Район, погруженный во тьму. Фекальщиков вскоре осудят И скопом отправят в тюрьму.
Немало сироток осталось, Но скорби на всех не найти: Подобное часто случалось Со мной на житейском пути.
В разлитую кем-то солярку Мечтательно я забредал, И тут же, конечно, цыгарку Мне под ноги кто-то кидал.
На станции дерзко совался Я в люки цистерн с кислотой; Затем от меня оставался На дне только зуб золотой.
Затем бензовоза водитель В наручниках ехал в тюрьму, А там станционный смотритель Бросался в объятья к нему.
Всем миром мерзавцы охоту Ведут на меня одного. Коль провод под током размотан, То я ухвачусь за него.
Метиловой водки торговля Продаст, разумеется, мне; И льдиною, сброшенной с кровли, Меня пришибет по весне.
Случайный бульдозер задавит Меня у степного холма, А что тракториста исправит? Естественно, только тюрьма.
Андрей Добрынин
В тюрьму попадут непременно И кровельщик, и продавец; Увидят тюремные стены Монтера кошмарный конец.
И сколько веревке не виться К концу приближаемся мы. Сутулых фигур вереницы Вливаются в стены тюрьмы.
И на на своем возвышенье Киваю, негромко бубня: "За вас и число, и уменье, Бессмертье и рок - за меня".
1997
Андрей Добрынин Случайных встреч на свете нет, И вот друг друга мы нашли. Перемещения планет К одной помойке нас вели.
Качаясь, ты к помойке шла, Открыв в улыбке шесть зубов, И враз мне сердце обожгла Непобедимая любовь.
Душою я взлетел до звезд И машинально закурил, И чуть протухший бычий хвост Тебе я робко подарил.
Тебя умчать я обещал В цветущий город Душанбе, И циклодолом угощал, И звал в котельную к себе.
Соединила нас любовь В котельной, в сломанном котле, Но мы отныне будем вновь Скитаться порознь по земле.
Я скинул ватник и порты, А майка расползлась сама, И тут захохотала ты, Как будто вдруг сошла с ума.
Что ж, хохочи и не щади Моих возвышенных идей, Увидев на моей груди Четыре профиля вождей.
Исполнил я свой долг мужской, Но этого не будет впредь, Не в силах к женщине такой Я страстью подлинной гореть.
Мы в парк весенний не пойдем С тобой бутылки собирать; Нам никогда не быть вдвоем, Раз на вождей тебе насрать.
Другую буду похмелять Одеколоном я с утра, Ведь мне нужна не просто блядь, А друг, соратник и сестра.
Андрей Добрынин
Личная жизнь - это страшная жизнь, В ней доминирует блуда мотив. Все достоянье на женщин спустив, Впору уже и стреляться, кажись.
Но у обрыва на миг задержись И оглянись: все обиды забыв, Скорбно глядит на тебя коллектив, Лишь на него ты в беде положись.
Дамы, постели, мужья, кабаки Душу твою изваляют в грязи, Кровь твою выпьют, подобно клопам. Так разорви этой жизни силки, В храм коллектива с рыданьем вползи И припади к его тяжким стопам.
1997
Андрей Добрынин
Я по жизни стихописец, Я всю жизнь почти прожил, Только злобный живописец Хрен на это положил.
Живописец, стихописец Оба мы любимцы муз, Но свирепый живописец Отрицает наш союз.
"Кто ты есть?- он вопрошает. Как ты смеешь мне дерзить? Мне никто не помешает Тлей тебя изобразить".
Возражаю я:"Опомнись, Наши русские поля, Нашу русскую духовность Воспевать не может тля.
Объясни ты мне как другу: Чем же я тебе держу? Тем, что я твою супругу В шутку за бок подержу?
Оттого глядишь ты жутко На родное существо? Это дружеская шутка, И не более того".
Он в ответ:"От этой шутки Враз живот начнет расти. Много ль надо проститутке Лишь портками потрясти".
Мне за даму заступиться Не дает мазилка злой Из квартиры живописца Вылетаю я стрелой.
Во дворе в ночную бездну С тихим вздохом я взгляну. Слышно, как в квартире бездарь Смертным боем бьет жену.
Все застыло в Божьем мире, Между звезд луна плывет, Лишь маляр в своей квартире Шум нелепый создает.
Андрей Добрынин
Я шепчу:"Уймись, мазепа! Страшен в гневе ты своем, Но подумай, как нелепо Оживлять любовь битьем.
Сразу станешь ты спокоен, Осознав башкой пустой, Кто из нас и впрямь достоин Этой женщины святой".
1997
Андрей Добрынин
Хорошо отдыхать, удалившись от дел, Со стаканом бурбона, с сигарой в зубах, Наблюдать, как герой всех врагов одолел, Слушать сладкие звуки "Бу-бух!" и "Ба-бах!"
Негодяям несладко живется в кино Истребляют водой их, огнем и свинцом. Их суда неизбежно пускают на дно Выполняется это подводным пловцом.
За рулем не успевший обсохнуть герой По горам за верстой покрывает версту. Издают негодяи страдальческий вой И, не выдержав гонки, летят в пустоту.
На героя свирепо направит стволы В низкопробном притоне подонков толпа, Но повалит герой всех врагов под столы, Прострелив шишковатые их черепа.
Ну а если мерзавцы полягут не все, Если теплится в ком-то преступная жизнь, То увидим героя мы в полной красе, Понесется махаловка - только держись!
С мерзким ревом, с отчаяньем в глазках свиных На героя бросаются скопом враги. Под ударами екает в брюхе у них И трясутся, как студень, тупые мозги.
Тот в паденье бутылки сметет со стола, Пролетит, растопырясь, за стойку другой. Водопадами на пол текут зеркала, Из разбитых бутылок - спиртное рекой.
Негодяи бегут, заметая свой след, И красотка героем уже спасена, Но в глазах у нее благодарности нет, Свысока на спасителя смотрит она.
Едких шуток у ней наготове запас, Может взвиться она ни с того ни с сего. Да, красиво герой эту девушку спас, Ну а если задуматься - ради чего?
Для того, чтоб работать, подобно ослу, В благодарность же слушать попреки и брань? Может, было бы лучше ей сесть на иглу И в притоне обслуживать разную пьянь?
Андрей Добрынин
А теперь вот она, истерично крича, Выставляет нелепым любой его шаг. Он бы должен ей дать оплеуху сплеча И вторую, чтоб звон уравнялся в ушах.
Говорит он с ней голосом сиплым, чужим И готов на нее всю мошну растрясти, А ему бы поймать ее шею в зажим Чтоб она, посинев, прохрипела:"Прости..."
Он бы должен ей врезать внезапно в поддых, А согнется - по шее добавить замком, Ведь полезно порою девиц молодых Заставлять перед старшим елозить ползком.
Почему бы ему не припомнить кун фу И пинком не покончить с ее болтовней, Чтоб она перебила посуду в шкафу, При падении шкаф протаранив спиной?
Что ни сделает он, все не так и не то, Превращен в недотепу великий боец. Ну а рейнджерский нож, а нунчаки на что? А бейсбольная бита зачем, наконец?
В его доме весь день несмолкаемый гам, Он из брани подруги усвоил навек, Что он попросту жалкий тупица и хам И коварно заел ее девичий век.
Для чего-то по выставкам ходят они, И неведомо, где этой пытке предел. Если б мог он напиться, как в прошлые дни, То не хуже б картину намазать сумел.
За любимой в концерт он плетется порой, С отвращением слушает там симфоняк... Мы-то думали, он - настоящий герой, На поверку же вышло, что просто слизняк.
1997
Андрей Добрынин
Противная американка По имени Олбрайт Мадлен С упорством тяжелого танка Пытается "взять меня в плен".
Но формула смутная эта Не может того затемнить, Что хочет старуха поэта К сожительству нагло склонить.
Багрянцем пылает помада На лике совином ее. Противлюсь я робко:"Не надо, Не трогайте тело мое.
Вы все таки где-то неправы, Ведь вам уж немало годков. Хоть многим старушки по нраву, Но верьте, что я не таков.
Вы дама культурная все же, Зачем вы скатились на мат? Какой вы пример молодежи, Какой вы к чертям дипломат?
И разве для вас оправданье, Что все происходит во сне? Оставьте свои приставанья И в брюки не лезьте ко мне.
И дергать за ядра не надо, Они - деликатная вещь..." Но дряхлая эта менада Вцепилась в меня, словно клещ.