Царапин рывком встал на колени, вскидывая карабин. Сдвоенное металлическое клацанье затвора показалось нестерпимо громким. А тот действительно стоял уже перед массивными железными воротами — высокий, черный, страшный, и луна бликовала на его голом черепе.
Оглушительно лопнул выстрел, приклад наспех вскинутого карабина ударил в плечо. Царапин целил между лопаток, но ствол дернуло, пуля ушла выше — в голову. Черного бросило к воротам. Падая, он нелепо извернулся всем телом, словно пытался еще оглянуться.
Царапин тяжело поднялся с колен и, держа карабин наперевес, двинулся к лежащему. Но, сделав несколько шагов, он вспомнил, что тот — только что — точно так же шел к капониру, шел спокойно, уверенный в собственной безопасности, не зная, что сзади человек, которого он счел мертвым, уже послал карабин к плечу. Царапин ощутил позвоночником чей-то снайперский — поверх прицела — взгляд и, вскрикнув, метнулся в сторону. Вздымая песок, упал за курилкой, замер. Выждав, снова поднялся на колени и без стука положил ствол на доску скамейки.
Прошло пять секунд, десять, потом раздалось негромкое "пафф…", — и там, где недавно лежал Царапин, вспыхнул и опал бледно-фиолетовый пузырь света. Голова и плечи Левши исчезли, как откушенные, ноги почернели, по ним забегали синеватые язычки пламени.
Царапин ждал. Он не чувствовал уже ни волнения, ни боязни — ничего, кроме ненависти к тем, кто творил на его глазах страшное и непонятное. И наконец — вот оно! Из зарослей янтака бесшумно, как привидение, поднялся и выпрямился в лунном свете второй — такой же высокий и черный. Царапин ошибся. То, что он принимал за лысый череп, оказалось плотно облегающей голову противогазной маской, непривычной на вид — без хобота, с уродливым респиратором и линзообразными круглыми окошками.
Царапин задержал дыхание и, как в тире, аккуратно, с упора, вдолбил ему заряд точно в середину груди. Тот еще падал, медленно сламываясь в поясе, когда у ворот сухо, один за другим, треснули два пистолетных выстрела. Это палил из «макарова» выбежавший на звуки стрельбы лейтенант Акимушкин.
Царапин перепрыгнул через скамейку, пистолет в руке Акимушкина дернулся в его сторону, но, к счастью, лейтенант вовремя узнал своего оператора.
И вот тут она выскочила из зарослей. Петров не соврал — тварь действительно была очень похожа на огромную фалангу — мохнатый отвратительный паук с полуметровым размахом лап. Царапин успел выставить ногу, и металлически поблескивающие челюсти со скрипом вонзились в каблук. Царапин в ужасе топтал ее, пинал свободной ногой, бил прикладом, но хватка была мертвой. Наконец он изловчился и, уперев ей в прочную гладкую спину штык, нажал на спусковой крючок. Грохот, визг, в лицо ударило песком — хорошо, что хоть зажмуриться догадался… Возле ног выбило хорошую яму, а фалангу разнесло на две части, большая из которых конвульсивно ползла по кругу, упираясь тремя уцелевшими лапами.
Сзади раздался предупреждающий крик лейтенанта. Сержант обернулся и увидел, что прямо в лицо ему летит вторая такая же тварь. Он отбил ее на песок штыком и расстрелял в упор.
Выставив перед собой карабин и не сводя глаз с черных спутанных джунглей янтака, Царапин пятился до тех пор, пока не поравнялся с Акимушкиным. Теперь они стояли спиной к спине.
— Где Левша? — отрывисто спросил лейтенант.
Царапин молча ткнул подбородком туда, где догорало то, что осталось от рядового Левши.
Акимушкин взглянул — и, вытянув шею, подался вперед.
— Кто это? — Голос лейтенанта упал до сдавленного шепота. Глаза выкатились и остекленели. — Царапин, что они с ним сделали?…
— Жоголева предупредить надо, — хрипло сказал Царапин. — И «Управление» тоже…
Вместо ответа лейтенант, скрипнув зубами, вскинул пистолет. Третья «фаланга», подброшенная пулей, в туче песка метнулась в заросли. И сейчас же в отдалении послышался еще один выстрел, затем второй, третий. Это вступила в бой шестая пусковая установка, расчет лейтенанта Жоголева.
— Предупредили!.. — Акимушкин злобно выругался и тут только заметил лежащего. — Он что, сюда шел?… В капонир?
Царапин молча кивнул. "Сейчас я подойду к нему, — угрюмо думал он. — Подойду и сорву с него эту идиотскую маску. Просто посмотреть, какое лицо должно быть у сволочи, которая могла убить Левшу…"
Лейтенант опередил его.
— Кто они хоть такие? — И, не дожидаясь ответа, шагнул к темному распростертому навзничь телу.
Царапин видел, как Акимушкин наклонился, всмотрелся и вдруг, издав нечленораздельный вскрик, отпрянул.
"Здорово же я его изуродовал, — мелькнуло у Царапина. — Полчерепа точно снес…"
Он подошел к лежащему, присел на корточки, положив карабин на колени, взялся за респиратор — и тут же отдернул руку. За какие-нибудь доли секунды он понял все.
Он ошибся дважды. Это была не маска. Это было лицо. Страшное. Нечеловеческое.
На Царапина смотрели мертвые линзообразные глаза с вертикальными кошачьими зрачками, а то, что он принимал за причудливый респиратор, оказалось уродливыми челюстями, вернее — жвалами, потому что они, судя по всему, двигались не в вертикальной плоскости, а как у насекомых — в горизонтальной.
— Ты видишь?… Ты видишь?… — захлебывался Акимушкин, тыча стволом пистолета в лежащего. — Царапин, ты видишь?…
Они чуть было не прозевали незаметно подкравшуюся «фалангу» — скорее всего ту самую, третью, потому что у нее недоставало двух лап, видимо, отхваченных пулей из лейтенантского «макарова». Они расстреляли ее в клочья, потратив в два раза больше патронов, чем требовалось.
На шестой пусковой прозвучали два выстрела подряд.
— До-ло-жить!.. — низким чужим голосом выговорил Акимушкин. — Немедленно обо всем до-ло-жить!..
Его сотрясала дрожь. Он боком пошел к воротам, словно опасаясь повернуться к лежащему спиной.
— До-ло-жить… — лихорадочно повторял и повторял он. — Доложить немедленно…
В проеме белело искаженное лицо Петрова. Ефрейтор смотрел на растерзанную выстрелами «фалангу», и карабин в руках у него прыгал. Встретясь с Петровым взглядом, лейтенант немного опомнился.
— Петров! — бросил он. — Все отставить… Будем считать, что ты действовал по обстановке. А сейчас иди поохраняй. Только затвор сразу передерни и… ради Бога, осторожнее! Царапин, ты — со мной, в кабину!
В фургончике давно уже гремел и бушевал голос Жоголева. Акимушкин схватил микрофон.
— Слушает "Кабина"!
— Ты!.. — Жоголев задохнулся. — Ты где ходишь? Что у вас там творится?
— То же, что и у вас!
Они поняли друг друга с полуслова.
— "Фаланги"? — быстро спросил Жоголев.
— Если бы только "фаланги"!
— А что еще?
— Валера! Слушай меня внимательно. Если появятся такие долговязые, черные… скажи своим, чтобы немедленно открывали огонь! Как понял?
— Черные? — ошалело переспросил Жоголев. — Слушай, неужели…
— Какое, к черту, неужели! Как увидишь — сам все поймешь! Отключись пока!
Акимушкин перекинул тумблер.
— "Управление", ответьте "Старту"!
— Слушает «Управление», — послышался в динамике откуда-то из другого мира ясный, спокойный голос старшего лейтенанта Мамолина.
— Докладывает «Старт»! Сеня, нас только что атаковали!
Судя по тишине в динамике, все в «Управлении» замерли после этих слов. Слышно было, как кто-то метрах в трех от микрофона переспрашивает: "Что? Что он сказал?"
— Атаковали? — с безмерным удивлением вымолвил Мамолин. — Как атаковали? Кто?
— Не знаю! Если еще не прервана связь с бригадой, сообщи немедленно — уже есть потери. У меня убит Левша и, предположительно, Агаев. У Жоголева двое пропали без вести. И самое главное… Самое главное… Ты вот о чем предупреди…
Он замолчал решаясь.
— В общем так, Сеня, — с усилием выговорил он. — Это не люди.
Мамолин переваривал услышанное.
— Не люди? — озадаченно переспросил он. — А кто?
— Не знаю… — вздрогнув, сказал Акимушкин. — Монстры, дьяволы, пришельцы из космоса!.. И вот еще что доложи: у них огромные "фаланги"…
— Фаланги пальцев? — туповато уточнил Мамолин.
— Пауки! — рявкнул Акимушкин. — Три года в Средней Азии служишь — фаланг не знаешь? Огромные пауки, здоровые, как собаки!
— Акимушкин! — взвизгнул Мамолин. — Ты… Ты пьян! Я сейчас в бригаду сообщу!..
В динамике что негромко, но отчетливо хлопнуло, затем он взорвался неразборчивым бормотанием и умолк. Это Мамолин отпустил кнопку на своем микрофоне.
— Ну вот и до них добрались, — очень спокойно, почти безразлично заметил Царапин.
Перед капониром дважды ударил карабин Петрова.
— Иди помоги ему! — бросил Акимушкин, и Царапин, спрыгнув на бетонный пол, побежал к воротам.
Ночь оглушила его. Лунное серое небо свистело и выло реактивными двигателями. "Неужели все-таки война? — беспомощно подумал Царапин. — Но с кем? Не с этими же…" Где-то севернее возник жуткий повышающийся вой — что-то большое и тяжелое падало с огромной высоты. Петров и Царапин ждали. "Ддумм…" — донеслось из-за третьей пусковой, словно чугунная болванка врезалась в землю.
— Не взорвалось, — с удивлением сказал Петров.
В песке были выбиты две новые воронки, рядом дергались мохнатые суставчатые лапы очередной "фаланги".
— А эти не появлялись? — спросил Царапин, кивнув на лежащего и невольно задержав на нем взгляд. Насекомое, просто огромное насекомое… Немудрено, что он принял эту личину за противогазную маску.
— Ну и морда у тебя, Петров… — с нервным смешком пробормотал он.
— Я! — встревоженно откликнулся ефрейтор.
— Нет, это я так… анекдот вспомнил…
Реактивный многоголосый рев, затихая, смещался к северу.
— Я думал, бомбить будут, — признался Петров и, помолчав, тихо спросил: — А чем они так… Левшу?
Словно в ответ ему за капонирами, ближе к солдатскому городку, беззвучно вздулся и опал бледно-фиолетовый пузырь света.
— А вот тем же самым, только поменьше, — не разжимая зубов, проговорил Царапин и вдруг умолк.