бедности. На самом деле терроризм вызван двумя вещами. Во-первых, просто
уровень общей социально-экономической напряженности очень высок,
соответственно, повышается и соблазн, что называется, силовым методом
сдвинуть ситуацию. И второй момент: социальная база терроризма - это, как
правило, не самые бедные, самые нищие люди, но самые озлобленные. А вот
озлобление в обществе нарастает, и тому причиной не только нищета, а общее
состояние страны, мира. Когда люди находятся в состоянии постоянной
конкуренции, постоянного бега наперегонки, озлобление увеличивается.
- То есть если, например, страна будет проводить хорошую социальную
политику, эти вопросы можно если не кардинально решить, то, во всяком случае,
снять их остроту?
КАГАРЛИЦКИЙ: Я думаю, да. Но другое дело, что социальная политика
невозможна без экономической политики. Вот нам все время говорят, что
социальная политика - это когда дают какие-то подачки бедным. Это неправильно.
Социальная политика неотделима от экономической политики, и она связана еще с
тем, чтобы были деньги у государства на проведение тех или иных программ. А
насколько эффективно эти программы будут проводиться, это другой вопрос.
Кстати, как ни странно, я думаю, что даже не самые эффективные программы, даже
достаточно бюрократизированные программы при вливании достаточно серьезных
денег дают результат. Да, там что-то разворовывается, что-то теряется, но все
равно результат есть. То есть нужно, чтобы были деньги у государства. Это связано
в значительной мере со способностью государства контролировать собственные
ресурсы, в данном случае нефть, минеральные ресурсы и т. д., и защищать свой
внутренний рынок, чтобы капитал работал именно на внутреннем рынке. Тогда
капитал становится заинтересован не в том, чтобы снизить заработную плату, а в
том, чтобы она была высокой, тогда будет высокой покупательная способность на
товары.
СЛУШАТЕЛЬ: Меня очень расстроило то, что ваш гость (по-моему, убежденный
коммунист) говорит про социализм, хотя уже вся история человечества доказывает,
что либеральная политика государства и вообще минимальное вмешательство
государства в экономику приводит к долгосрочным темпам экономического роста.
Мы это видим по Европе, которая проводит свою социально-экономическую
политику и выше своего одного-двух процентов экономического роста никак не
может прыгнуть. И мы также видим Америку, которая добивается шестипроцентного
экономического роста.
КАГАРЛИЦКИЙ: Забавно, что всякая критика неолиберальной догмы уже
автоматически считается «коммунизмом». Хотя ладно, пожалуйста, приписывайте
меня к коммунистам, это меня не волнует. Проблема в другом. Если взять 60-е
годы, 70-е и период с 80-х по начало 2000-х, как раз темпы-то экономического роста
показывают очень плохую картину для либерализма, потому что 50-60-е годы,
которые были периодом высокого государственного вмешательства, дали более
высокие общемировые темпы роста, чем период с 1980 года по настоящее время.
Причем как раз по мировым показателям страны с более высокой степенью уровня
госвмешательства, такие как «Азиатские тигры» или Китай, опять-таки являются
лидерами. В Европе лидером по темпам роста является Финляндия, которая
отличается высоким уровнем государственного вмешательства и госпрограмм, а не
более либеральные страны, такие как, скажем, Франция, Германия или Англия,
которые показывают более низкий уровень.
- Но мы говорим не только о вмешательстве государственных программ, но и о
реальной возможности проводить в жизнь социальные программы, что я,
например, считаю необходимым, потому что очень много людей не защищены, и
государство не может их просто выбрасывать и вообще с ними не считаться.
КАГАРЛИЦКИЙ: Тем не менее наш собеседник в чем-то прав. Действительно, без
роста экономики или развития экономики социальные программы невозможны.
- Об этом мы тоже говорили.
КАГАРЛИЦКИЙ: Да, только проблема в другом. Повторяю, что при более высоком
уровне госмешательства экономический рост в масштабах мира был более
высоким. Даже 70-е годы, которые безусловно и объективно являются периодом
кризиса государственного вмешательства в экономику, давали лучшие мировые
показатели, чем теперешние.
© 2001-2003, радиокомпания «Маяк».
Поддержка сайта - Дирекция интернет-вещания ВГТРК, 2002-2003.
E-mail: webmaster@radiomayak.ru
МАЙКЛ ХАРДТ, АНТОНИО НЕГРИ. ИМПЕРИЯ
Пер. с англ. под ред. Г. В. Каменской, М. С. Фетисова. М.: Праксис, 2004. 440 с. Тираж 2000 экз.
Модная книга Майкла Хардта и Антонио Негри «Империя» наконец вышла на русском языке.
Надо сказать, что появление этой работы на английском уже вызвало некоторый шок. Во-первых, потому, что редко когда труд, посвященный революционной теории, становился, подобно «Империи», коммерческим бестселлером. А во-вторых, если уж труды левых начали пользоваться массовым спросом, то почему произошло это именно с такой книгой? Но все по порядку.
Несмотря на изрядный объем, пересказать «Империю» крайне просто. Собственно, авторы сами это сделали в предисловии. Если кто-то хочет просто ознакомиться с мыслями Хардта и Негри, рекомендую книгу не читать, ограничившись первыми страницами.
Здесь мы узнаем, во-первых, что глобализация, изменившая капиталистический мир, эффективна и необратима. Во-вторых, что экономические отношения становятся все менее зависимыми от политического контроля и что национальное государство приходит в упадок. Собственно, эти два тезиса представляют собой общие места неолиберальной пропаганды. Но, внимание, тут мы и обнаруживаем главный вклад Хардта и Негри в общественную мысль: на смену национальному государству приходит Империя. Обязательно с большой буквы, и не путать с империализмом.
«Империя становится политическим субъектом, эффективно регулирующим эти глобальные обмены, суверенной властью, которая правит миром» (с. 10).
Собственно, ничего больше об Империи мы в книге уже не узнаем, поскольку авторы тут же заявляют, что речь идет о сетевой власти, вездесущей, неуловимой, но крайне противоречивой. Российский читатель, испорченный чтением газеты «Завтра» и других продуктов национального постмодернизма, может ненароком подумать: не идет ли речь о еврейско-масонском заговоре или о «мировой закулисе»? Нет, теоретики заговора предполагают наличие некой тайной власти. А власть Империи является явной. Просто у авторов нет ни слов, чтобы ее описать, ни конкретных примеров, на которые они могут сослаться.
Невозможность что-либо конкретно сформулировать как раз и является главной новаторской мыслью этой удивительной книги. Все дело в проиворечивости самого явления, объясняют нам. Империя еще до конца не слжилась, но она уже переживает глубокий упадок.
«Противоречия имперского общества являются неуловимыми, множащимися и нелокализуемыми: противоречия везде» (с. 191).
Поскольку существование Империи является исходной аксиомой авторов, невозможность ни увидеть, ни описать ее отнюдь не ставит под сомнение исходный тезис. Напротив, чем менее определенно мы представляем себе Империю, тем больше мы должны убеждаться в ее существовании.
В рассуждениях Хардта и Негри есть, конечно, своя логика, причем глубоко идеологическая. Приняв за абсолютную истину неолиберальную теорию глобализации, они, однако, не хотят примирться с властью капитала. На этой основе они формулируют собственные выводы и даже свою программу борьбы, которая отвечает новой реальности и новым правилам. Империя есть лишь политическое воплощение новой реальности. Если нет больше национального государства, если рынок и капитализм глобален, а национальные и региональные рынки остаются не более чем пережитками прошлого, должна же власть капитала иметь какую-то «политическую надстройку»? Если мы ее не видим, значит, она просто невидима. Но все признаваемые авторами за истину экономические и социальные теории указывают на необходимость ее существования…
Беда лишь в том, что теории, взятые Хардтом и Негри за исходную точку, элементарно неверны. Причем неверны эмпирически.
Вспоминаются слова английского исследователя Алана Фримана, заметившего как-то:
«Принято считать, будто глобализация оказалась экомическим успехом, но политической и культурной неудачей. На самом деле все обстоит с точностью до наоборот».
Список экономических провалов глобализации можно составлять бесконечно. Достаточно вспомнить русский дефолт 1998 года и последовавший за ним финансовый кризис в Латинской Америке, нынешнюю слабость мирового хозяйства и неспособность экономики США набрать темпы после депрессии 2000-2003 годов. Но самое существенное то, что и мировая торговля, и мировое производство в целом в период глобализации росли медленнее, нежели во времена протекционизма. Будучи цикличным, капитализм проходит периоды интернационализации, сменяющиеся периодами «национально-ориентированного развития». В этом смысле особенность нынешней эпохи не в том, что происходит что-то столь уж необычное, а в том, что благодаря информационным технологиям мы гораздо лучше видим и осознаем процессы, которые в ходе предыдущих циклов были известны в основном специалистам.
Точно так же не подтверждается опытом и тезис об ослаблении государства. Все происхоит противоположным образом. Государство укрепляется, другое дело, что оно отказывается от своих социальных функций, становясь все более буржуазным, агрессивно-репрессивным и насквозь реакционным. Именно постоянное и возрастающее государственное принуждение (своего рода силовое регулирование общества в интересах рынка) позволяет глобализации продолжаться несмотря на непрерывную череду экономических провалов и упорное сопротивление большинства людей практически