- Виталий, что случилось? Ты где, Виталий? Виталий!..
И тут он представил он, как она поднимается, накидывает платье, идет входит, начинает выспрашивать, укорять. Он, чувствуя как стекают капельки пота, нервным голосом выкрикнул:
- Ничего, ничего - все хорошо! Сейчас приду! Через несколько минут! Подожди, пожалуйста!..
Этим выкриком своим он отнюдь не успокоил, но только больше встревожил, перепугал даже Вику. Ведь голос у него был такой страдающий, и в то же ненавистью наполненный. И она, все еще из спальни, плача, прокричала:
- Да что же это такое?! Виталий, Виталий - что с тобой случилось?!..
Он замер, весь обратился в слух, и вот уже вполне отчетливо услышал ее, стремительно приближающиеся шаги. Он отдернулся к стене, он предостерегающе выставил перед собой руки, но было уже поздно - Вика вошла в комнату, и включила свет. Виталий сразу ослеп, и со стоном схватился за болящие глаза он зажался в угол, и еще надеялся, что в этом угле она его не увидит, хотя, конечно же Вика увидела его как только вошла. Она испугалась еще больше, даже вскрикнула - подумалось ей, что с ним какой-то припадок, что он умирает. Несколько мгновений простояла без всякого движенья, смертельно бледная, затем бросилась к нему, Виталий же понял, что сейчас будет схвачен, и вот вскочил на ноги, по прежнему ничего не видя бешено стал отмахиваться:
- Уйди! Оставь меня!.. Я требую!.. - и вдруг взмолился пронзительным, стонущим голосом. - О-ооставь!!!! О-о-оставь!!!
Вике было жутко - она уже забыла, что находится в некой квартире, что еще жива - ей казалось, что распахнулась пред ней адская бездна, что она уже умерла, и никак уж из этого кошмара не вырваться - да право - разве же может быть в нормальной жизни такой вот кошмар, такой вот надрыв?! А Виталий все стенал и стенал - все молил, и выл, чтобы не подходила, чтобы оставила его в одиночестве - и все то уткнувшись лицом в стену, и все то сотрясаясь от рыданий...
Когда, наконец, немного успокоился, когда глаза его привыкли к свету, то первым делом, конечно, повалился на колени, и стал вглядываться в щель между стенкой и стеной. И при этом свете смог увидеть то, что жаждал увидеть; не кассету - нет - всего лишь маленькую серебристую блестку выступающую там на пределе видимости; и, конечно, одним сильным рывком он вытянул к ней свою руку - вытянул так далеко, как только мог, содрал кожу у локтя, защемил у предплечья, но, конечно, и не почувствовал этой боли, но все, задыхаясь от волнения, продолжал туда рваться - но уж дальше никак нельзя было просунуть - пальцы впивались в пыльный пол, но до кассеты так и не доставали. Конечно, Виталий и не думал сдаваться - он боролся за свое счастье, за свою мечту он дергался, и можно было подумать, что бьется в конвульсиях, он ревел и хрипел, он молил - и мольбы его были бессвязны, обрывочны, но пронзительны, но искренни. И Вика все сидела на диване, вся сжалась, дрожала, и не знала как вырваться из этого кошмара.
Вот, наконец, Виталий вскочил на ноги. Безумный его, исступленный взгляд метнулся по комнате - скользнул и по Вике, но она уже не пугала его, она значила для него не больше чем вся эта дорогущая мебель. И вот он понял, что должен делать - схватился за край стенки и из всех сил дернул - она лишь слегка покачнулась, он совершил еще один такой же отчаянный рывок - на этот раз упала, разбилась одна из хрустальных чашек.
Звон бьющегося стекла вернул Вику к реальности - она осознала, что перед ней все-таки не адское чудище, но ее муж - муж, который за несколько часов до этого уже закатил перед гостями сцену, и у которого, судя по всему, продолжалась горячка. Она поддалась первому порыву, и бросилась к нему сзади, обняла за плечи, поцеловала в шею - он, поглощенный жаждой добраться до музыки даже и не заметил этого, совершил еще один отчаянный рывок стенка содрогнулось, слегка накренилась, и еще несколько посудин разбились.
- Нет же! Нет! Я говорю тебе - остановись! Я приказываю! Слышишь?! Слышишь?!.. Виталий!.. Или я буду звать на помощь! ВИТАЛИЙ!..
Но Виталий по прежнему не обращал на нее никакого внимания - с того самого мгновенья как он увидел кассету любые внешние преграды, в том числе и жена, которой он так ужасался уже больше ничего для него не значили.
И это презрение к себе вдруг взбесило Вику: "Да что же я сошка, рабыня какая-то?! Причудам этого припадочного подчиняться?!.. Ну уж нет - и я могу постоять за себя!" - она то и позабыла, что когда-то, бесконечно давно, в некий действительно безумный, романтический период своей жизни клялась Виталию, что и рабой его будет, только бы позволил рядом находится. Но теперь все это бесило; от бешенства у нее даже в глазах потемнело, и она его сзади за волосы дернула, и даже не ведая, откуда взяла такие силы - смогла оторвать его от стенки, и развернуть к себе. Сейчас, в мертвенном электрическом свете, вся взмокшая, трясущаяся - она показалась Виталию отвратительной, она показалась ему духом преисподней, который жаждал заполучить его обратно; и тогда Виталий перехватил ее за плечи, бросил на диван, зверем зарычал, бросился к стенке, и стал сбрасывать с полок книжки, сервизы, подаренные ему от поклонников сувениры; под ногами уже набралась довольно значительная куча, и он спотыкался, падал, тут же вскакивал, рычал, ревел, стенал, молил, открывал все новые и новые дверцы - все выбрасывал и выбрасывал из них всяческие вещи, которые были для него рухлядью, таким же ненавистным препятствием к Музыке, как и Вика...
Вика же истерично рыдала, вновь бросилась к нему, а он, не поворачиваясь, отпихнул ее - так ударил, что некоторое время она просто не могла дышать. Больше она не пыталась его остановить, она просто поняла, что это не в ее силах, что надо позвонить по телефону, вызвать врачей - пусть они приедут, пусть скрутят его, вколют успокоительное, пусть увезут в клинику, пусть будут лечить там месяц, два, три - неважно сколько - сейчас она не испытывала к нему ни капли жалости, но только ужас и злобу. Злобу за свои мечты разбитые.
И ей никакого труда не стоило вернуться в спальню, и там набрать нужный номер - дрожащим голосом она сообщила все что требовалось, а подтверждением его рассказа стал ужасающий грохот - содрогнулись стены, сорвалась висевшая на стене репродукция Шишкова изображающая спокойствие лесных далей. Звон бившегося стекла, еще какой-то хруст, треск, скрежет еще в течении некоторого времени не смолкали, квартира дрожала, и казалось, что сейчас весь дом рухнет. Но нет - дом пока не рушился, и Вика прокричала в трубку:
- Скорее! Скорее же! Приезжайте!..
С трудом смогла разобрать ответ:
- Да, мы постараемся оказаться там как можно быстрее. Вам же лучше не оставаться в квартире. Выйдите к соседям или во двор...
- Да! Да!.. Когда же вы будете?!
- Как можно скорее...
И она бросила трубку, вцепилась в край столика и с такой силой, что сломался один из ее длинных ногтей - Вике было по настоящему жутко, тот человек, с которым за несколько минут до этого она лежала в постели, которого называла милым, теперь стал ей совершенно чуждым, стал убийцей, маньяком. Кровь часто-часто билась в ее висках, гудела там, звенела пожарным набатом, а она все прислушивалась - не слышно ли шагов, не выйдет ли он сейчас из затемненного коридора. И она знала, что, покажись он, дух преисподней, сейчас - она бы закричала из всех сил, она бы бросилась в окно, и все равно, что это был тринадцатый этаж - разбиться представлялось безмерно лучшим уделом нежели оказаться в руках у этого безумца. И хотя с такой силой звенело в голове, она все-таки понимала, что никаких звуков больше не было - подумалось даже, что придавило его этой стенкой. И она ведь поверила, что придавило - насмерть придавило! Ведь он же, несмотря на то, что несколько поправился, все равно ж оставался хрупким - вот как наяву увидела его лежащего на полу с раздавленной клеткой, и испытала такое же облегчение какое испытывают во всяких дешевеньких фильмах "герои", когда погибает "злодей".
Сначала ей захотелось заглянуть в гостиную, удостовериться, так ли это на самом деле, однако - не смогла, решимости не хватило. Сразу повернулась, пошла к двери на лестницу. Шла очень медленно, и ей было жутко, озноб пробивал - она из всех сил вслушивалась, но по прежнему ничего кроме гудящей в висках крови не слышала. И все же ей казалось, что он крадется прямо за нею, что сейчас вот набросится сзади, совершит что-то жуткое, чего и представить невозможно. Конечно, требовалось обернуться, чтобы убедиться в этом или противоположном. Но нет - и этого Вика не могла сделать, предпочитала оставаться в кошмарном неведении. Вот, наконец и дверь - она и позабыла, что в одном легком ночном платьице, что босая - да разве же это значило что-то?! Главное бы во двор выбежать и дождаться там врачей. И пусть они навсегда, навсегда увезут этого демона, пусть сожгут его - только бы побыстрее это свершилось!..
Она положила ладонь на ручку, стала поворачивать ее, дернула - неужели же свобода?! Но нет - конечно, в состоянии своем она позабыла, что дверь закрыта еще и на замок, что надо повернуться, взять ключ с полки у зеркала. Замерла, уже собралась это сделать, как... Словно раскаленной плетью ее ударило - она не выдержала вскрикнула - а плеть то все въедалась с непереносимым треском в ее голову - это был звонок. И с той стороны двери, уже и кулаками стучали; разом несколько встревоженных и разозленных соседских голосов требовали:
- Да что же это у вас происходит?! Совсем с ума посходили?! Весь дом решили разнести! Сейчас милицию вызовем!.. Да я уже и вызвала милицию разве же можно такое безобразие терпеть!.. Семейка - весь день горлопанили, теперь еще и ночью не унимаются!..
И все это время не переставали звонить, не переставали стучать.
Вика стояла словно парализованная, и тут сзади ее перехватила рука - рука пылающая, сильная. Она уже знала, кто это, и она закричала - закричала истерично, пронзительно, как могут кричать женщины в таких критических ситуациях - наверное визг ее перебудил всех, кто еще спал в этом подъезде, прорезался среди стен до самого нижнего этажа. Такой вопль не каждый в своей жизни услышит, и это хорошо - это вопль умирающей жертвы, это боль нечеловеческая, это надрыв - те, кто услышит такой вопль (но не в кино нет, нет - там все игра) - тот никогда не забудет, перед тем бездна