Она с подругами, как всегда, шла на лекции, но вдруг они натолкнулись на баррикады и полицейских, которые не пропускали на занятия девушек в платках. Протестующие девушки поднимали транспаранты, кричали, что покрывать голову платком – это право человека, выкрикивали лозунги: «Да здравствует ислам, да сгинет тьма!» и дудели в свистки. Лавочники поддержали митингующих и начали оглушительно им аплодировать. Студенты-мужчины тоже поддерживали эту акцию, выражая негодование в связи с действиями полицейских.
Впрочем, это уже стало делом обычным, повторяющимся каждый день. По решению правительства полиция не пускала на занятия девушек с покрытыми головами, а те организовывали акции протеста.
В этот раз все пошло по-другому. Возможно, полицейские переусердствовали, с излишним рвением выполняя приказы вновь назначенного главы службы безопасности Стамбула, желая выставить себя в лучшем виде перед лицом светской Анкары и светской армии, и использовали водометы. Началась паника. Полицейские вытащили дубинки и без всякого предупреждения начали избивать протестующих. Раздались женские крики, кто-то падал на землю, у кого-то было разбито в кровь лицо, кто-то, лишившись чувств от волнения, валился на асфальт…
Салиха в отчаянии начала кричать полицейским:
– А у ваших матерей разве головы не покрыты платком?! У вас, может быть, сестер нет, может, вы не мусульмане?
И вдруг на ее голову обрушился удар дубинки, который заставил ее замолчать. Девушка рассказывала все это, а лицо пылало от волнения и выражало едва ли не радость, она выглядела так, будто вовсе не расстроилась. Завтра они соберут намного больше людей и еще покажут этим бесам! Они победят и заставят этот безбожный анкарский кемалистский режим признать свое поражение!
Селахатдин заволновался:
– Не делай этого, Салиха! В прошлый раз папа очень долго беседовал с тобой об этом, однако у тебя в одно ухо влетает, в другое вылетает. С властями шутить нельзя. Ты должна исполнять законы страны, в которой живешь. И потом – ты что, честь свою потеряешь, если волосы твои будут видны?!
Салиха сердито взглянула на старшего брата:
– И тебе мозги закрутили эти неверные! Если хочешь, можешь целовать протянутую руку, но мы так делать не будем.
– До прошлого года ты тоже ходила с непокрытой головой, Салиха. Что, до поступления в университет у тебя не было чести?
– Это другое дело. Тогда я не ведала воли Аллаха, а поступив в университет, узнала о ней от своих друзей. Ты тоже верующий, однако совсем не изучаешь правила, по которым должен жить мусульманин! Если бы ты интересовался, то открыл бы для себя многое…
Селахатдин не хотел объяснять то, что ей уже миллион раз объяснял, лишь грустно покачал головой:
– Пусть Аллах наставит тебя на истинный путь. Вас используют, и за вашей спиной ведутся политические игры!
Салиха набросилась на него с гневом:
– Тебе бы генералом турецкой армии быть, брат! Ты так же, как и они, хочешь, чтобы мы стали неверными. Между прочим, носить платок – это мое личное право. Это никого не касается!
Сказав это, она вышла и отправилась на верхний этаж, где жил отец.
Пока они ели, Селахатдин говорил об опасных тенденциях в Турции, об использовании религии в качестве оружия, о том, что таких вот наивных молодых девушек, как его сестра, вводят в заблуждение. Это вещи одного порядка: в Иране, как сейчас в Турции, исламская революция тоже началась с протестов, связанных с ношением женских платков.
Вечером, отдыхая, Селахатдин сказал Джемалю:
– Джемаль, я поразмыслил о твоем положении. В Стамбуле вам оставаться нельзя, домой тоже нельзя вернуться; не знаю, получится ли это сделать на долгий срок, но сейчас наша главная задача – найти вам средства на пропитание и место, где вы могли бы остановиться. Причем место, которое было бы подальше от ненужных глаз. Думаю, мы сможем найти какое-то решение.
От всего сердца Джемаль произнес:
– Да благословит тебя Аллах!
Депрессия, охватившая людей и рыб
Рослого, со спутанными волосами и покрасневшим лицом мужчину, спавшего на яхте, что-то неожиданно разбудило, и это был не ветер, ласкающий его бороду, не скрип мачты или канатов, не крик чаек, не шелест волны, не долетевший издалека гудок быстроходного катера.
Его разбудило чувство резкой и тяжелой тоски.
Жгучее, не оставляющее пустого места, сжимающее внутренности чувство. Однако было непонятно, откуда взялось это ощущение. Такая была это тоска, как будто ты один-одинешенек во всем мире, в вакууме, в такой пустоте, что даже самого себя не ощущаешь…
Профессор открыл глаза.
Занимался рассвет. В эти часы море бывает поблекшим, прозрачная голубизна выглядит белесой, но постепенно темно-синяя линия на горизонте начинает окрашиваться в нежно-розовый цвет, а потом зажигается алым светом, а вслед за небом и море заливает бескрайняя синева. Лишь одна синяя туча виднеется на небосводе: изогнутая, как кривой кинжал-ятаган туча. Всевышний, каждое утро создавая облака на своей картине, каждый вечер уничтожает их, сегодня он предпочел быть минималистом.
Профессор вечером крепко напился, да так и остался лежать, растянувшись на палубе, отчего под утро промок от выпавшей росы. Все суставы ломило.
Выпрямившись, он почувствовал боль в правом колене. После того, как он ушибся, швартуясь в шторм, он прихрамывал. Из-за этого становилось все трудней управлять яхтой, канат вырывался из рук и скользил.
Ему с детских лет была знакома борьба с парусами. Ветер сбивает тебя с ног, сверху накрывает волна, мачта ломается, лодка раскачивается, таль то цепляет, то отпускает, цепляет и отпускает, и если не будешь внимательным, может сорваться и убить.
На самом деле управлять парусником несложно, однако Профессор сделал ошибку в самом начале, когда арендовал судно в 40 футов длиной. Яхта была проста в управлении, однако никогда не знаешь, что случится в море – внезапно может налететь встречный ветер, тали запутаются – да тысяча всяких неожиданностей может возникнуть!
Да и не было у него навыков управления яхтой Beneteau. Если бы с ним был еще один человек, это облегчило бы управление.
Берега Эгейского моря изрезаны тектоническими впадинами и выступами, здесь столько бухт и заходить в них так опасно, потому что здесь множество скал и отмелей. Не изучив как следует карту, продвигаться вперед невозможно. А в некоторых же местах наоборот: вместо мелей – глубокая бездна. Выходя к берегам Кушадасы, Профессор зашел в книжную лавку «Куйдаш», чтобы купить что-нибудь по истории богомилов, и приобрел большой, напечатанный на плотной глянцевой бумаге дорогой каталог Магритта, а еще – английское издание Рода Хейкеля «Лоция вод Турции и Кипра».
По мнению белобородого, с волосами до плеч, сведущего хозяина книжной лавки, это было лучшее из написанного об Эгейском побережье. В плавании здесь надо учитывать даже малейшие детали, и изучение этой книги может уберечь от многих опасностей.
Чувство первых дней плавания, когда Ирфан, словно ребенок, радовался ветрам Эгейского моря, постепенно сошло на нет, и он начал ощущать всю враждебность этой стихии. Он уже был утомлен, а ветер не уставал. Старые ветры не должны встречаться с ветрами молодыми. За каждым мысом обретался другой ветер. Особенно досаждали смерчи – они несколько раз низвергались на его голову так, словно он был врагом Всевышнего! Это был очень опасный ветер, обрушивающийся с высоких вершин на воды. Он резко закручивал на воде воронки, от которых следовало держаться подальше, внезапно наседал на ничего не ожидающего человека, клонил к поверхности моря паруса. В один из дней перед Еврейской крепостью Профессор попал в такой смерч, что с трудом смог спасти яхту.
Испытывая тягостное чувство, он начал обходить некоторые бухты, словно говоря ветру: ладно, эта гавань твоя, а та – моя. Словно «пьяный корабль» Рэмбо, его яхта продолжала бесцельно сновать по Эгейскому морю. Все шло с виду без перемен, однако однажды он внезапно понял, что изменился сам, причем очень сильно.
В тот день он причалил к полуразрушенной пристани у одного маленького поселка, чтобы купить продукты и выпивку. Выходя из бакалеи, он случайно увидел выставленные у входа ежедневные газеты и бездумно взял несколько. В море он и не собирался открывать газеты, тогда как в Стамбуле он обязательно начинал свой день с них. Каждое утро он брал газеты, лежащие у дверей спальни, шел в ванную комнату и долго-долго читал, сидя на унитазе. Прежде всего он просматривал все комментарии, связанные с его именем: похвалу или критические замечания напечатали по поводу его участия в телевизионных программах и открытых заседаниях? Он настолько наловчился, что если на большой газетной полосе упоминалось имя Ирфана Курудала, он мог найти его с одного взгляда. А если не встречал своего имени, начинал читать колонку редактора.
Каждый день авторы были вынуждены выражать свое мнение по самым разным вопросам, иногда они вступали в перепалку, и их баталии продолжались на протяжении нескольких номеров. Читать все это было довольно забавно. Коллеги настолько распалялись, что, будь в их руках вместо карандашей гладиаторские мечи, топоры, копья и пращи, они разорвали бы друг друга в клочья, подвергнув соперников самой мучительной смерти. Увы, выполняемая ими работа ничем не отличалась от наказания, назначенного Сизифу. Вкалывай с утра до вечера, суши мозги – пиши статьи, а вечером все будет выброшено в мусорные корзины.
Вернувшись на судно, Профессор открыл разложенную на столе газету и от увиденного пришел в ужасное состояние. Он понял, что уже не может читать их с таким удовольствием, как раньше. Газеты больше не рассказывали о его собственной стране, словно это были газеты не Турции, а какого-то чужого государства. Все было другим – взгляд на мир, язык, новости, которым уделялось внимание, фотографии. Просматривая газеты, Профессор осознал, как сильно он изменился за прошедшие несколько недель. Он стал совершенно другим человеком.