стула. Бродяга снова накинул легкую ткань на плечи. — Ты мне в обед утиные котлеты обещала… Как же я уйду, дитя? Но если что… ты будешь виновата в моём несчастье. Так что давай уж сразу, прощальный поцелуй… — нежно придержав Иверину за локоть, он запрокинул к ней лицо, умильно хлопая ресницами.
— Дурак, — устало закатила глаза дочь трактирщика и легонько щёлкнула его по лбу, вместо поцелуя. Чары Финта на Иверину никогда (или хотя бы «пока») не действовали. — Держи, не расплескай, — она вручила постоянному жильцу большую кружку светлого эля «на закуску» к завтраку. Финт предпочитал можжевеловый красный, но светлый в «Летнем дожде» тоже был выше всех похвал.
— Постой, красавица, — умоляюще простонал он. — Но почерк в записке, хотя бы, женский?
— Нет, — равнодушно и безжалостно улыбнулась Иверина. — Это точно по делу, я чувствую.
— Тогда сразу и напутствие скажешь?
— Скажу. Ночью не спи, прислушивайся, что там за стенкой. Возможно, спасёшь дозорного.
— Кого? — переспросил Финт.
— Не знаю, — дочь Сороки пожала плечами, как все в братстве не в силах объяснить собственное предвидение. — Какого-то дозорного.
— Звучит мрачнее некуда. Меня ещё никуда не позвали, а ты уже придумала какие-то застенки!
Иверина насмешливо хмыкнула и убежала.
Полдня потом Финт играл с проезжающими в кости или в нарды, начав с пустой ставки на желание, у него не было ни монетки. Выиграв постепенно солидную кучу меди и серебра, к которой даже не притрагивался, он щёлкнул пальцами, как подзывают хозяина, чтобы рассчитаться. Сорока, повинуясь привычному жесту, сгрёб весь выигрыш на поднос и отнёс в кассу. А потом вечно приоткрытая дверь трактира открылась так, что Финт сразу поднял голову от кружки.
14
Бродяга сидел спиной к стойке, видя весь зал, окна и двери, кроме двери на кухню. На пороге в брезентовом штормовом плаще и широкополой шляпе стоял кто-то из братства. По крошечной паузе, когда человек уверенно открыл дверь, но не сразу переступил порог, сначала осмотрелся, Финт понял, что это свой.
— Привет, Счастливчик, — высокий хмурый мужчина с твёрдым лицом, словно вырезанным из морёного дуба, без приглашения сел рядом за стол.
— Здорово, Лом. Ты из Никоморска?
— Откуда знаешь?
— Все знают, где счас неспокойно.
— Чтобы стало спокойнее, нужен гонец.
— Надеюсь, требования о выкупе? Ты похитил всех любовниц, дочерей, жён отцов города и обещаешь вернуть, если никоморские советники нормально договорятся с грузчиками… или кто там у вас бунтует? Тогда я передам.
— Ха! — атаман Лом впервые усмехнулся. — Такое требование я сам бы передал, тебя не отвлекал от важного безделья.
— Так за чем дело стало?
— Рук не хватает. Всех этих баб мне одному не удержать. Поэтому требования скромнее. Просто переговоры.
— Они дозрели до переговоров?
— Рано или поздно дозреют, хотелось бы пораньше.
Хозяин, не спрашивая заказ, принёс атаману сосновый чай со льдом, промочить горло. Лом мрачно уткнулся в кружку. Финт молчал, покачиваясь на стуле, рискуя потерять равновесие.
— Брось монетку, — попросил он. Лом полез в карман кожаного рыцарского костюма, щелчком подбросил медный грош и прихлопнул на столе.
— Решка, — хмуро сказал он.
— Ты сам всё видишь, — откликнулся Финт.
— Но это ведь не значит, что ты откажешься, Счастливчик, — проницательно заметил атаман Лом. Финт бессильно хлопнул руками по коленям:
— Не значит. Где, когда?
— Завтра в полдень. Магистрат Никоморска, советникам лично в руки. Вечером и с утра мы постараемся сделать, чтобы тебя ждали как спасителя. Но если ты зайдешь и выйдешь без кандалов, это будет уже большая удача.
— Угу, — Финт задумчиво потёр верхнюю губу. Он никогда не носил бороду, но часто подумывал, не отпустить ли небольшие усы? Аллерт Лом положил перед ним белый конверт с печатью никоморского порта. Контору бастующие захватили сразу и могли писать свои требования на гербовых бланках с морскими печатями.
— Пойду, — рыцарь разбойников допил и встал из-за стола.
— Останься, пообедай, успеешь. Дай коню отдохнуть, — буркнул Финт.
Аллерт Лом остался, но поел наскоро и вертелся, как на иголках. Атаман хорошо знал, что людей в порту нельзя оставлять без присмотра. Мало ли что придумают власти в его отсутствие. Финт понял, что Лом ввязался в это восстание без своих ребят, как рыцарь-одиночка, потому ему и не хватает рук на всё. А необученные рабочие, либо от страха перепьются, либо от храбрости, решив, что победа у них в кармане. Глаз да глаз нужен.
Простившись с заказчиком, взаимно пожелав удачи, Счастливчик попросил добавки утиных котлет и снова откинулся на стуле, вытянув длинные скрещенные ноги. Иверина поставила перед ним полную оплетенную тростником бутылку оксиэля — красного можжевелового, настоянного на шишках оксикедра[1].
— А поцеловать на дорожку? — сделал он жалобные глазки.
— Обойдёшься, Счас, — Иверина неприступно вильнула бёдрами, но погладила его по щеке, и Финт успел мельком поцеловать ей ручку.
К полудню следующего дня вестник братства в выходном костюме вошёл с парадного входа в магистрат Никоморска. Теперь картины последних дней и вкус можжевелового эля на губах преследовали Финта даже во сне, пока он качался на волнах барка, уходящего к Островам.
.
[1] Оксикедр — красный можжевельник. Шишкоягоды всех видов можжевельника используются в кулинарии для ароматизации разных мясных блюд и напитков.
15. Попутный ветер
— Вставай, Счастливчик, принесли ужин, — потряс Финта за плечо самый рослый и крепкий из арестантов. Один из невольных убийц в драке.
С трудом разлепив веки, Финт поднялся на локте, тряхнул головой и увидел перед собой глиняную миску с половиной толстой гречневой лепешки, лежащей краем в буром мясном соусе, и выдолбленную деревянную кружку. Потянулся сначала к кружке, выпил воду, хотя для его жажды там было налито преступно мало.
— За что я люблю южные моря, — хрипло после сна изрёк Финт. — Тут даже рабам в воду добавляют вино. Правда, мало… но тем не менее! Не хотят, чтобы у нас началась водяная лихорадка… А где это мы?
— В трюме, — затравленно озирался растратчик.
— Ерунда! Какой трюм тут окошки, даже два! Эх, салаги… это нижняя палуба. Мы в обычном матросском отсеке, только с цепью. Интересно, что там за переборкой? — дотянувшись лёжа, бродяга поскрёб внутреннюю стенку.
— Грузы для островов, — предположили братья-домушники.
— Грузы всегда ниже людей, — Финт показал пальцем под палубу. — Тихо!
Поскольку он единственный в плавучей тюрьме лежал и доставал от борта до внутренней переборки, он сосредоточенно прислушался, остальные замерли.
— Похоже, там обычный матросский кубрик. Наша охрана. Имейте в виду, наверняка тут где-то есть слуховые окошки, будете о чём-то сговариваться, они услышат. Так что хотите посекретничать, шепчите, сидя возле борта.
— О чём сговариваться? — горько вздохнул незадачливый наследник-отравитель. — Нам отсюда не выбраться… Цепь видал? Братья проверили замок, без крепкого гвоздя не откроешь…
— Гвоздём можно разжиться, если повезёт, — спокойно ответил Финт. — Если мы будем выходить гулять, на полубаке… впереди, где нос, такая площадка, владения боцмана. У него всегда есть сундук с инструментами, небось, и гвозди тоже.
— Как же, выпустят нас отсюда до самой каторги, — буркнул старший из домушников.
— Сколько человек в команде, сосчитали? — Финт откашлялся, прогоняя хриплость голоса, но стал говорить тише.
— Вроде, полторы дюжины. Пара офицеров, охрана и матросы.
— Матросов человек шесть? — прищурился Финт. — Наши знакомые гребцы?
— Скорее, восемь, когда прибыли, их кто-то встречал, — младший домушник тоже невольно понизил голос.
— Пара наблюдателей наверху, боцман, рулевой у штурвала… четверо на реи для манёвра на прямых парусах… вот и осталась только охрана. Конечно, проще заставить нас работать на палубе, чем самим везде поспевать. Так что гулять мы будем. Может, не все сразу, посменно.
— Ты голова, Счастливчик, — уважительно протянул второй бородатый здоровяк, невольный убийца. — Порядок знаешь… А сбежать-то можно, как думаешь?
— Сбежать? Зачем? Мы посреди моря, верно? «Джельзор» взял курс на каторжные острова. Но его можно и повернуть…
— Как?
Пожав плечами, Финт уселся на нижней палубе и принялся за еду. С аппетитом макал лепешку в соус.
— Пока не знаю. Разбить компАс не вариант, для навигации есть небо. Подкупить рулевого нам нечем… Ведь нечем, господин растратчик? У вас нет в зубах спрятанных бриллиантов? Жаль… Ребята, а ваша родня и друзья из порта, случайно, не собираются спасать вас? Ничего такого не обещали? — он обращался к тем, кто шёл по одному приговору с ним, пособничество бунтовщикам. Двое хмурых мужчин и совсем молодой парень безнадёжно помотали головами.
— А ты? — спросил младший. — Ты ведь из братства?
— Угу. Думаешь, ради меня специально отправят корабль на помощь? Или даже ради нас, четверых? Это вряд ли. Лому бы сейчас остальных людей от каторги отвести, заключить договор… им не до нас. Не зря военные таскают людей на Острова мелкими партиями. Если нападут, небогатая добыча, и для пиратов, и для освободителей… Вот никто и не нападает.
Покончив со скромным ужином, Финт встал и прижался к квадратному зарешеченному окну, без ставней и иллюминатора. Не будь решетки, с трудом пролезла бы голова. Так можно было только выглянуть наружу, смотреть на волны, вдыхать морской ветер. Бродяга улыбался, подставив лицо ветру. Судя по тому, как сильно дуло с кормы, ветер для «Джельзора попутный. Барк шёл под всеми парусами. Возможно, чуть зарифленными, снизу не увидишь.
Финт смотрел в окно, пока не стемнело. Не обращал внимания, как шепчутся по углам его спутники. Смотрел на волны и на звёзды. Когда барк со всех сторон обняла южная ночь, Финт предложил спеть, чтобы не скучать. Убийцам и растратчику песни показались странным и неуместным весельем, зато пособники бунтовщиков и домушники от души поддержали вольного бродягу. Финт, конечно, запел «Птичку», о том, как здорово выбраться из клетки. Скоро песню подхватили все, если не слова, то ритм, слажено хлопая в ладоши и по доскам.