Вихрений заметил их удивление.
— Совершенно верно, — подтвердил он. — У нас и солнце, и луна все вместе. Время тут не идет. Нет ни дня, ни ночи. А все сразу. Нет минут. Нет секунд. Нет часов, будильников, ходиков…
Не успел Вихрений это проговорить, как послышалось совершенно отчетливое тиканье: тик-так, тик-так, тик-так.
— Что такое? — воскликнули Луша и Ивушкин в один голос. — Часы тикают!
Вихроний рассмеялся.
— Вы принесли тиканье с собой, как бывает, кто-нибудь приносит с собой запах сеновала, или парикмахерской, или кухни, откуда он только что пришел. Вы явились оттуда, где идет время, где есть минуты и секунды. Где есть часы. Тиканье слышится от вас.
— Как странно!
Ивушкину стало неуютно. Вихроний заметил это и поспешил его успокоить:
— Да ничего страшного! Просто по этому тиканью все будут узнавать, что вы нездешние, только и всего.
— Вихроний, — сказала Луша, которую рассудительность и здравый смысл не покидали даже в этих необычных обстоятельствах. — Вихроний, теперь не худо бы обсудить, что нам делать. Не топтаться же здесь до самой ночи…
Луша вдруг умолкла, сообразив, что никакой ночи вовсе и не будет.
— Давайте рассуждать, — сказал Вихроний.
— Давай, — охотно согласилась Луша.
— Ваша беда ведь в чем заключается?
— Ты же знаешь: меня хотят увезти в город без Луши, — пробурчал Ивушкин.
— А ты соответственно не хочешь.
— Да как же я захочу? — крикнул Ивушкин, и голос у него сорвался. — Друзей не бросают!
— Подожди. Не кричи. Я понял. Значит, пока вы здесь, тебя увезти не могут. Тебя все равно что и нету. Увезти того, кого нету, нельзя. Ты согласен? Значит, пока все в порядке. Так?
— Ну, — буркнул Ивушкин.
— А дальше? — поинтересовалась Луша.
— А вот как быть дальше, надо спросить сестру Летницу.
— Чью сестру? — не понял Ивушкин.
— Она, видишь ли, всем сестра. Она обо всех заботится. Обо всех печалится. Всех любит. И всех понимает.
— Вот как! — удивилась Луша.
— Она мудрая и может дать самый мудрый на свете совет.
— Все это хорошо, — сказала Луша. — Только где она, как нам ее увидать?
— Пойдем к ней скорее, — заторопился Ивушкин. — Спросим, что надо сделать, чтобы Лушу тоже взяли в город! Вихроний, ну пойдем, пожалуйста.
Вихрений вздохнул. Видно, что-то его удерживало.
— Понимаете что, — стал объяснять Вихрений. — Все совсем не так просто, совсем не просто… В «Нигде и никогда» есть одно очень злое существо — черная птица Гагана. Птица Гагана очень опасна. А сестре Летнице — в особенности. Потому что сестра Летница одного на свете только и не может — не может оборониться против ее неукротимого зла. И поэтому к сестре Летнице непросто дойти, и найти ее нелегко. Она там, где ее не может найти птица Гагана. Я вам подскажу начало пути. Другие вам тоже помогут.
— Ты нас проводишь хоть немного? — спросил Ивушкин.
— Я должен быть возле ворот, — с сожалением сказал Вихрений. Если мне удастся найти кого-нибудь, кто меня ненадолго заменит, я нагоню вас. Только вряд ли — все здесь заняты своим делом. Но вы не бойтесь. Я вам сейчас расскажу, как идти. Ивушкин, ты меня не слушаешь?
Ивушкин действительно его не слушал. Он прислушивался к шепоту и шелесту деревьев, потому что в этом шелесте различил слова:
«Вихроний привел печального мальчика и печальную лошадь. Мальчика зовут Ивушкин, а лошадь зовут Луша, и они друзья и ни за что не хотят расставаться. Вихроний укрыл их в нашей стране, и они собрались в путь к сестре Летнице…»
— Вихроний, кто это говорит?
— Деревья, — просто сказал Вихроний, точно в этом не было ничего необычного.
— Деревья разве умеют?
— Все живое умеет говорить, — сказал Вихроний, чуть-чуть вроде бы даже обидевшись.
— А у нас, в Синем лесу, они не говорят, — сказал Ивушкин.
— Говорят. Это вам только кажется, что они шелестят без смысла.
Вот так новость!
— Вихроний, а почему деревья рассказывают про нас с Лушей?
— Запоминают. Вот и повторяют потихонечку. Деревья все-все запоминают.
— А у нас?
— И у вас тоже. Деревья все помнят. Просто они еще не знают, как сказать, чтобы людям было понятно. Научатся когда-нибудь. Ведь вот наши-то научились.
— Все это хорошо и ладно, — снова сказала Луша, которую все эти загадочные вещи не могли сбить с основного направления мыслей. — Намто с Ивушкиным как быть?
— Вы идите сейчас вот этой тропкой, видите? Вдоль нее растет гусиный лук, видите? Идите прямо, никуда не сворачивайте, а как дойдете до старой ивы с дуплом, так у нее и спросите, куда вам дальше идти. Поняли? Не сворачивайте никуда!
— Пошли, Ивушкин, — решительно позвала Луша. — Тебе спасибо, еж. Будь здоров.
— До свидания, Вихроний, — промолвил слегка растерянный Ивушкин.
И они двинулись по тропинке, с двух сторон поросшей не таким, как в Высокове, а крупным-крупным, с большими цветами гусиным луком.
— Доброго пути! — пожелал им Вихроний. И когда они уже совсем почти скрылись из виду, крикнул вдогонку: — Только не верьте Развигору!
Но они торопились вперед и слов его не расслышали.
Они шли и шли прямо и прямо по тропе. Деревья продолжали шептать, шелестеть, что-то вспоминать, что-то друг другу рассказывать.
Вдруг Ивушкин метнулся в сторону.
— Луша, постой! — крикнул он. — Какая необыкновенная, прекрасная бабочка! Погоди!
И он скрылся за кустами. Луша в недоумении остановилась.
А Ивушкин гнался за бабочкой необычайной величины и красоты — она была золотисто-голубая и точно отливала перламутром. Она то вспархивала к вершинам деревьев, то пряталась в густой траве. Ивушкину так хотелось ее поймать и рассмотреть хорошенько! Но бабочка никак не давалась. Вот она замерла на нижней ветке дерева, похожего на липу, он подскочил, схватил и осторожно разжал ладони, но в них ничего не оказалось.
Он с удивлением посмотрел на свои руки и тут же услышал тоненький смешок. Он огляделся. Никого не было видно, но смешок повторился: Хи-хи-хи!
Ивушкину показалось, что смех доносится откуда-то снизу, из-под ног. Так оно и было! Смеялась… трава.
— Что ты смеешься? — растерянно спросил Ивушкин.
— Смеюсь, потому что ты пытаешься поймать бабочку. А ее поймать нельзя.
— Почему?
— Это неуловимая бабочка!
Трава вдруг замолчала.
— Ой, ты как странно тикаешь. Ты нездешний? Конечно, нездешний, ответила она сама себе.
Так вот оно что! Неуловимая! Как же ее поймаешь? А где Луша?
Ивушкин вертел головой и не видел ни тропинки, ни Луши. Он метнулся вправо, потом влево. Тропинки не было.
— Луша-а-а! — позвал он громко. «Слуша-ай!» — ответило лесное эхо.
— Ты кого зовешь? — спросила смешливая трава.
— Лушу.
— Не знаю, — сказала трава.
— Луша-а! — снова закричал Ивушкин.
Кинулся в сторону, вернулся. Прислушался. Кусты ломались, трещали, всхлипывали. Кто-то двигался к нему через кусты. Ивушкин закрыл глаза, а когда открыл, увидел, что перед ним стоит Луша.
— Ивушкин, Ивушкин, куда же ты подевался? Я думала, что ты уж пропал совсем. Какой же ты легкомысленный, Ивушкин!
Луша, потеряв его из виду, растревожилась. И теперь только, найдя Ивушкина невредимым, постепенно успокаивалась. Она подошла к нему, тепло и влажно подышала в ухо.
— Ну, пошли обратно на тропу. Нам же надо дойти до дуплистой ивы. Смотри хорошенько, чтобы нам ее не прозевать.
И они пошли, как им показалось, обратно.
Но не тут-то было! Сколько ни искали Ивушкин с Лушей за кустами и кустиками, деревцами и деревьями, тропа не находилась. Не было никаких сомнений: они заблудились.
Луша остановилась и задумалась. А Ивушкину вдруг сделалось тоскливо и одиноко, хотя Луша была тут, рядом с ним. Что же это была за тоска? Даже не то чтобы он осознал, как он виноват перед папой и мамой. Даже не то чтобы он почувствовал, что хочет домой, или что хочет есть, или еще что-нибудь. Просто как будто оборвались какие-то ниточки, которые его ко всему привычному и своему привязывали, и он оказался один, совершенно один.
Луша почувствовала его настроение и потерлась о его щеку своей щекоткой, шерстяной щекой.
— Ну, Ивушкин, ладно уж. Не падай духом. Только не падай духом! Сейчас мы отыщем тропинку, и все еще образуется.
И все действительно в конце концов образовалось, но не сразу. Далеко не сразу.
Потому что дальше было так.
Глава четвертаяОсторожно: слова!
Тропинка не находилась. Она каким-то образом совершенно потерялась. У Ивушкина в голове от поисков и кружения по лесу стал образовываться легкий туман. Луша бодрилась. Она уговорила Ивушкина сесть верхом и пошла наугад, прямо через лес, раздвигая грудью кусты и подлесок.
Шли они, как им казалось, уже довольно долго. Но как определить точно, если в той стране ни минуты, ни часы не проходят совсем?
Не темнело, не светало. Высоченные деревья тянулись вверх, к спокойному блеклому небу, были деревья и пониже. Попадались кусты в цвету. Но вот постепенно лес начал редеть, и они вышли на обширную поляну.
На поляне стоял маленький, аккуратный домик вроде игрушечного кубика с треугольной крышей, с резным крыльцом и квадратными окошками. Стены и крыша были одинаково зелеными, потому что были сплошь выложены мхом. От этого домик выглядел забавным, мягеньким, теплым, точно меховым.
Перед домом на траве стояли корыта, тазы, деревянные ушаты и шайки. Они были наполнены водой, и в них что-то мокло Чуть поодаль горел небольшой костер, и над костром в стиральном баке что-то кипело.
— Куда-то мы пришли, Ивушкин. Попробуем здесь спросить, как искать нашу тропинку.
— Попробуем Но только у кого же мы спросим? Тут что-то никого не видно.
— А ты покричи.
— Мне боязно, Луш.
— Все равно спрашивать надо Иначе мы до конца жизни сестру Летницу не отыщем, — решительно заявила Луша. Она собралась с духом и крикнула: — Эй, есть тут кто-нибудь?