Н-да, некоторые проблемы раройцев удивительно знакомы…
4 декабря, воскресенье. В семь утра церковные колокола начали сзывать прихожан на богослужение.
Если не считать нескольких заблудших мормонов, все раройцы добрые католики. Нам уже заранее деликатно намекали о предстоящем воскресном богослужении и о том, как важно не пропустить его. Мы с Марией-Терезой решили быть в церкви в числе первых, но когда мы, заблаговременно (на наш взгляд) выйдя из дому, пришли туда, то оказались последними. Все население уже собралось у церкви — здесь считается хорошим тоном быть на месте с первым ударом колокола.
Прихожане облачились в свои лучшие одеяния, накрахмаленные и выутюженные, с безупречными складками где надо и где не надо. Многие даже обулись, что поистине свидетельствовало о покаянном настроении, ибо раройцы обычно ходят босиком и страшно мучаются, когда приходится втискивать ноги в кожаные футляры.
Завидев нас, звонарь снова принялся бить в колокол, и вся толпа поспешила войти в церковь. За стенами метровой толщины из коралловых глыб, сложенных на цементе, царила благодетельная прохлада. У всех были определенные места: женщины собрались справа, мужчины слева, дети в первых рядах, старики позади. Никакого священника, разумеется, не было, и служба состояла исключительно из псалмопений и чтения молитв, попеременно на латинском и на таитянском языках. Как и все, что затевают полинезийцы, торжественное богослужение было пронизано радостью и весельем, пение и молитвы звучали необычно жизнерадостно. Сорок пять минут спустя богослужение кончилось так же внезапно, как началось, и все вышли наружу, строго соблюдая порядок: сначала старики, затем взрослые мужчины и мальчики, наконец женщины и девочки.
Остаток дня прошел в полной праздности. По просьбе жителей деревни мы вытащили патефон и устроили концерт. Разумеется, наибольшим успехом пользовались пластинки с настоящей таитянской и гавайской музыкой. На втором месте оказались ковбойские песни, что вполне понятно, так как они близки к музыке раройцев и исполняются на знакомых островитянам инструментах. Доброжелательно были встречены американские румбы и самбы, зато короли джаза Армстронг, Эллингтон, Гудмен и другие только наводили тоску на слушателей. Впрочем, еще меньше понравилась классическая музыка, в том числе Григ, Шопен, Равель и несколько прославленных симфоний других композиторов. Часть «публики» посмеивалась, слушая эти пластинки, а многие просто ушли.
5 декабря. Наш новоявленный друг Маопо и его приятель Тетоху пришли рано утром и пригласили нас отправиться вместе с ними на ту сторону лагуны. Мы, понятно, согласились; сунули в матросский мешок несколько банок консервов и надели темные очки.
— Оставьте мешок дома, — сказал Тетоху. — Сегодня мы угощаем. Будут настоящие раройские блюда.
У берега стояла наготове парусная лодка Тетоху — восемь метров в длину и метр в ширину. Подобно всем полинезийским лодкам, она была с балансиром. Большой поплавок соединялся впереди с корпусом мощной перекладиной, сзади — тонким шестом из гибкого прочного дерева. За неимением хорошего леса на Туамоту в прошлом собирали лодки из множества маленьких обрубков часто не более нескольких дециметров в длину. С большим тщанием в них просверливали отверстия, после чего отдельные части связывали вместе лубяным волокном. Однако такие «шитики», как их называют, давно уже исчезли из обихода; в наши дни лодки делают из привозных сосновых досок. Паруса, до прихода европейцев сплетавшиеся из листьев пандануса, теперь также изготовляют на современный лад.
Мы с Марией-Терезой сели в лодку, а Тетоху и Маопо взялись за борта, вывели ее в лагуну и, как только парус наполнился ветром, прыгнули к нам. Лодка сразу же взяла ход. Давление ветра на парус приподняло балансир над водой, но Тетоху не растерялся. Он приказал всем сесть к наветренному борту, а сам вылез на балансир.
В гавани Таити стоит множество шхун. Но они редко заходят на Рароиа.
Самые высокие горы Таити возвышаются более чем на две тысячи метров над уровнем моря. Над седловиной видна вершина Диадема.
Тихий океан бурно ласкает атолл, жизнь на котором не такая уж идиллическая.
У половины жителей испорчены зубы, у остальных вообще нет зубов.
Автор и полинезийская девочка возле пальмы, которую посадили участники экспедиции «Кон-Тики». Орех был привезен на плоту из Перу.
Кухня на Рароиа: бочка из-под бензина. Большинство жителей готовит просто на костре.
Современный дом на Рароиа; фундамент бетонный, стены деревянные, крыша железная.
Обычные хижины в основном состоят из циновок.
Из «новейших» изобретений одно из наиболее популярных — велосипед.
Женщины еще не забыли старое искусство плетения циновок из пальмовых листьев.
Мария-Тереза, автора, открыла «больницу» на острове.
Влезть на пальму не так трудно, как это может показаться: на стволе есть кольцевые выступы.
Плоды хлебного дерева, напоминающие большие лимоны, несъедобны в сыром виде, но удивительно вкусны, если их изжарить или испечь.
Панданусовые орехи — тоже любимое лакомство старых и малых.
Это помогло. Лодка уверенно заскользила дальше, оставляя за собой на рябой поверхности лагуны две широкие ровные полосы — как железнодорожные рельсы.
Атолл Рароиа — овальный, большая его ось направлена на юго-восток — северо-запад. Подобно остальным островам Туамоту, он состоит из узкого — шириной в 200–500 метров — кольца кораллов, окаймляющих обширную лагуну. Местами коралловая крошка и песок накопились на кольцевом рифе в таком количестве, что над поверхностью моря поднялись островки. Число их измеряется сотнями. Большинство из них достигает в длину нескольких сот метров, и лишь три острова обладают более внушительными размерами — до четырех километров. Точные размеры лагуны неизвестны, ее никто не мерял, но многие считают, что она в длину достигает тридцати пяти километров, в ширину — десяти. Вероятно, это близко к истине, потому что из деревни не видно ни северной, ни южной оконечности атолла, зато достаточно четко различается восточная часть — узкая зеленая полоска на краю неба. Наибольшая глубина лагуны — двадцать пять метров, но во многих местах огромные коралловые рифы поднимаются к самой поверхности воды и сильно затрудняют плавание.
Утреннее солнце светило нам прямо в глаза, и Тетоху тщательно всматривался в воду с балансира, подавая команды сидящему на руле Маопо. Мы узнали, что полинезийцы по-разному называют коралловые банки, в зависимости от глубины и протяженности. Банка, не доходящая до поверхности воды и легко проходимая лодкой, называется марахи. Для банок, выходящих на поверхность, есть целых три наименования. Если они насчитывают не более пяти метров в поперечнике, их называют путэу. Банки от пяти до пятнадцати метров именуются тираре, а самые большие, более пятнадцати метров в поперечнике, — карена.
Благодаря тому, что язык островитян приспособлен к их жизненным потребностям, Тетоху мог предупредить об опасности гораздо быстрее и точнее, чем это возможно на шведском или любом другом европейском языке, и Маопо мгновенно следовал его указаниям.
Около часа мы лавировали против ветра и наконец подошли к Отетоу, самому крупному острову в восточной части лагуны. Здесь раньше была цветущая деревня, но большой циклон 1878 года разрушил ее так основательно, что в наши дни лишь разбросанные глыбы кораллов и остатки фундаментов напоминают о том, что на острове некогда обитало несколько сот человек. Из его обитателей всего пятеро или шестеро пережили катастрофу, и они, естественно, предпочли переселиться на другую сторону лагуны, в деревню Нгарумаоа.
Перед самым началом второй мировой войны на Отетоу вновь были произведены посадки; об этом свидетельствовали длинные прямые ряды кокосовых пальм. В остальном же растительность оказалась такой же бедной, как и на всех островах атолла. Из крупных деревьев, помимо кокосовых пальм и двух видов лиственных деревьев, изредка встречались панданусы — красивые, изящные, с длинными воздушными корнями; благодаря этим корням кажется, что панданусы растут сверху вниз. Двумя десятками видов представлены кустарники и полукустарники; вот и все растительное царство…
Раройцы вспоминают еще одно драматическое событие, происшедшее на Отетоу. Темной штормовой ночью в шестидесятых годах прошлого столетия жители острова были внезапно разбужены страшным грохотом, донесшимся с внешней стороны рифа. Прибежав туда, они, к своему величайшему удивлению, увидели выброшенное на риф большое судно. В каютах еще горел свет, но на палубе не было видно ни одной живой души. Не успели они опомниться, как судно внезапно соскользнуло с рифа, но тут же снова было брошено на него с такой силой, что превратилось в груду обломков и затонуло.
На протяжении последующих недель ежедневно на берег выбрасывало обломки и снасти, которые лежат там и по сей день. В воде можно увидеть огромные листы железной обшивки; согласно передававшимся из поколения в поколение описаниям, судно было ничуть не меньше иностранных пароходов, которые в наши дни заходят в Папеэте (то есть не меньше четырех-пяти тысяч тонн водоизмещения).
Откуда пришел корабль и куда делась команда — это навсегда осталось загадкой. Но в каком-нибудь старом регистре, наверное, можно найти заметку о судне, пропавшем без вести на пути между Вальпараисо и Папеэте…
Чуть дальше к северу лежат обломки потерпевшего крушение на Рароиа четырехмачтового парусника, шедшего с грузом железнодорожных рельсов. А еще дальше расположен круглый райский островок, где закончилось плавание плота «Кон-Тики». Мы добрались к нему вброд и не спеша обошли его по берегу. Вся прогулка заняла ровно две минуты. Несколько ржавых банок и навинчивающаяся крышка неизвестно от чего — вот и все, что напоминало о нашем пребывании здесь двумя годами раньше.