Разумеется, после революции они вернулись в Англию, и здесь Хилл защитила докторскую по славянскому языкознанию. Она была очень знаменитым профессором кембриджского факультета славистики. Наполовину русская, она исповедовала православие и иногда по воскресеньям приглашала пару любимых студентов, в числе которых был и я, в Лондон на службу в православный храм. Тогда я был от этого в восторге. Да и до сих пор тоже[149].
Хилл была одной из немногих женщин в Кембридже того времени. Самым первым профессором славистики в университете она стала в 1948 году, тогда же, когда Кембридж впервые стал присваивать женщинам ученую степень. Голубоглазая «Лиза» в черном костюме «славилась ошеломляющим русским обаянием», благодаря которому получила неслыханное право парковать свой маленький фиатик («Блоху») перед Британским музеем. Английский и русский были для нее настолько органичны, что она привычно смешивала их в одном предложении[150]. «Работать, работать, работать», — призывала она своих студентов. По словам Блейка, спустя пару месяцев после начала ее курса он уже читал по-русски «Анну Каренину»[151]. Из занятий с Хилл он почерпнул также «романтизированный образ матушки-России, откуда она бежала», пишет исследователь международных отношений Джонатан Хаслам[152]. Эта эмоциональная вовлеченность, отмечал позже Блейк, «вероятно, не входила в планы английской секретной службы»[153]. Он начинал открывать для себя новую родину — не столько Советский Союз, сколько Россию.
Глава 6. Обращение узника
Докладывая о своем прибытии в штаб-квартиру СИС в Лондоне в 1948 году, Блейк рассчитывал получить назначение в Афганистан. Но ему сообщили, что он отправится на запад Китая в город Урумчи недалеко от советской границы. «Несколько недель спустя без каких бы то ни было разъяснений», пишет он в автобиографии, его вдруг направили в Сеул, столицу Южной Кореи. Он был разочарован: «Я никогда не питал интереса к культуре Дальнего Востока… исламский мир привлекал меня гораздо больше».
Он много читал, готовясь к новому назначению, но один текст особенно ему запомнился: «маленькое учебное пособие по марксизму», написанное теоретиком СИС Кэрью Хантом. Блейк пишет:
Называлось оно «Теория и практика коммунизма» и было написано с целью познакомить офицеров СИС с основными догматами марксизма по здравому принципу «знай своего врага»… Эта брошюра стала для меня откровением… Теория коммунизма показалась мне убедительной, ее интерпретация истории — разумной, цели представлялись достойными и мало отличались от христианских идеалов, пусть и разнились с ними в методах их достижения[154].
Взяв на вооружение новые знания, Блейк отправился в Сеул в качестве первого главы местного бюро[155]. «Это была очень маленькая резидентура», — скромно рассказывал он Штази, прибегая к термину, которым в странах Восточного блока называлось представительство разведслужбы[156]. Для прикрытия он занимал должность британского дипломата.
Корея была разделена с 1945 года, когда американские войска оттеснили японских оккупантов с юга, а советские — с севера. Спустя три года Северная и Южная Корея оказались на грани войны. Блейку говорили: если война начнется, Британия, вероятно, сохранит нейтралитет. Это позволит ему остаться на своем месте и наблюдать за происходящим[157]. Некоторые британские консульства именно так и работали тогда в Китае, где Китайская коммунистическая партия захватила власть в ходе гражданской войны[158].
Перед самым отъездом из Европы Блейк в Париже в последний раз встретился со своим кузеном Раулем Куриэлем. Рауль, к этому моменту археолог, работавший в Афганистане, будет вспоминать: «Он был скучным малым. Преклонялся перед Британской империей и норовил переангличанить самих англичан. Протестант до мозга костей… Похоже, он и в четырнадцать уже был таким»[159].
Потом Блейк сел на гидроплан, следовавший в Южную Корею. Во время пересадки в Каире он навестил Даниэля с Зефирой, родителей Рауля, и другую тетушку. Их жизнь перевернулась с ног на голову. После создания Государства Израиль и арабо-израильской войны 1948 года египетские евреи стали париями в собственной стране. Куриэлям даже перерезали телефонные провода[160]. Они рассказали Блейку, что египетское правительство отправило его кузена Анри за решетку как коммуниста. Тогда Блейк виделся с дядей и тетушками в последний раз: «С тяжелым сердцем я простился с этими пожилыми и одинокими людьми, которые так много для меня сделали»[161].
Начальником Блейка в Сеуле был британский генеральный консул капитан Вивиан Холт, «холостяк и поистине эксцентричный англичанин»[162]. Лысый, худой как жердь, аскет Холт был удивительно похож на Махатму Ганди[163] и вскоре стал едва ли не героем для Блейка. В целом же Сеул разочаровал молодого агента. Основная задача Блейка в преддверии войны состояла в вербовке шпионов (особенно среди моряков) во Владивостоке, который находился всего-навсего в 450 милях к северо-востоку от Сеула. Единственным препятствием были лишь границы Северной Кореи и Советского Союза. «Замысел [СИС] был довольно наивен, — рассказывал Блейк впоследствии. — Они просто взглянули на карту и подумали: „Где бы нам открыть филиал разведки поближе к Владивостоку?“ Никакой агентуры ни во Владивостоке, ни даже в Северной Корее мне создать не удалось»[164].
Все остальное тоже не заладилось. Блейк стал презирать продажного полуфашистского союзника Британии — Южную Корею. Он всегда будет вспоминать, что у министра образования страны, выпускника Оксфорда, висел «в кабинете большой фотопортрет Гитлера»[165]. Оппонентов власти, на которых режим без разбору вешал ярлык «коммунистов», Блейк сравнивал с голландским Сопротивлением. И пришел в ужас, увидев, как американские союзники Британии купаются в роскоши, в то время как прямо на улицах замерзают бездомные жители Южной Кореи[166].
Северная Корея напала на Сеул в июне 1950 года. Блейк вспоминал: «Бежать было бы легко. У нас [в британской миссии] в распоряжении имелось около четырех-пяти дней. Все американцы бежали и готовы были забрать нас. Но нам дали распоряжение оставаться на месте, и мы остались»[167].
После этого Би-би-си передала шокирующие новости: Британия решила не оставаться в стороне и вступала в войну на стороне Южной Кореи. Блейк рассказывал Штази в 1980:
Значит, нейтралитет, который планировался раньше, мы не сохраняли. Так мы оказались врагами в стане врага. Положение было, конечно, не из приятных… Сегодня ни один англичанин не считает свою страну могущественной империей… но тогда мы представляли себя великой независимой державой, и свидетельство того, что Англия действует уже не в собственных интересах — потому что никаких интересов у Англии в Корее не было, — а лишь в угоду американцам, стало для меня огромным потрясением. И очередным шагом в моем будущем движении [к коммунизму][168].
Этот амбициозный человек понял, что служит второстепенной державе. А потом по ее вине он попал в плен, где натерпелся ужасов. В воскресенье сразу после вторжения северокорейцев в Сеул к британской миссии подъехали три джипа с военными и увезли Холта, Блейка и его ассистента Нормана Оуэна на допрос в штаб-квартиру полиции[169]. Все трое стали первыми сотрудниками иностранного внешнеполитического ведомства, которых коммунисты отправили за решетку[170]. В составе группы из семидесяти заключенных северокорейцы этапировали их на север, как и около 750 американских военнопленных. В ту зиму погибла почти половина заключенных — главным образом от голода, болезней, мороза или от рук жестоких надзирателей-коммунистов, устраивавших «марш смерти»[171]. Кто не мог идти дальше, был обречен. Филип Дин, журналист Observer из группы Блейка, вспоминал: «Молодой рыжеволосый [американский] парень, который еще мог идти, рыдая, пытался нести на себе умирающего товарища. Конвоир пнул его, подгоняя. Тот, всхлипывая, споткнулся… Мы слышали множество выстрелов… умирающих сталкивали в канавы»[172].
Холт потом говорил: «Если бы не Джордж Блейк и Филип Дин, последний этап марша смерти я бы не пережил. В Хаджане они выхаживали меня и консула Оуэна, отдавали нам свои пайки, хотя сами болели и голодали»[173].
Блейк ночами сидел у постели тяжело болевших Холта и Оуэна. Ему удалось убедить жестокого командира лагеря по прозвищу Тигр, что, если под его началом погибнут двое британских дипломатов, мало не покажется. Северокорейцы тут же нашли пенициллин для обоих больных. Однако здоровье Холта и Оуэна необратимо пошатнулось, и они умерли вскоре после возвращения в Британию