Илья МакаровЩелчок
Станция «Щелковская». Конечная. Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны. Освободила. Время: середина нулевых.
23.15. Зинаида стояла на пустом перроне в полном одиночестве, сжимая в кармане смятые купюры и таблетку для бессмертных. Фиолетовую. Бессмертия глоток – воздуха космоса. Что, с новым-новым 2006-м тебя, Зинаидочка. Андрея на перроне нет. Хорошо, нудный. Шарпанные стены выхода из метро в коричневых кровоподтеках. Улица, полыхали вспышками фонари. Подошли три китайца, спрашивают по-китайски. Улыбаются и щурятся. Куда им-то еще щуриться? Хотят на Алтай? Нет, спрашивают, где Алтайская улица.
– Я не знаю.
Настаивают, протягивают раскладушку. Вопрос про Алтайскую повторяется, теперь, пожалуй, на узбекском, а снежинки все весело падают. На щеки, брови. Наконец, с волчьим воем тормозит по льду «Волга» с Тимуром за рулем.
– Отошли от нее. Зина, садись в машину.
Тепло. Из колонок мафона несется с завихрением: «…обнаженные мышцы, связки, обожженные, зацелованные лунными ласками, будущие, нынешние, бывшие жены…»1. Мотор тарахнул, скинула смс встречавшему Андрею на перроне: «я уехала» и адрес клуба. Пересекли с Тимуром МКАД, закурили, задымили салон клубами серы.
– В отрыв Снегурочка, в новый шестой, – прокричал Тимур, провожая стылым взглядом стылые деревья за обочиной. Из редких шалманов к краям шоссе выскакивали бородатые мужчины с бутылками, взрывая петарды. «Аллаху акбар!».
– Чему радуются твои браты́? И что это значит, «акбар»?
– Тебе не понять, а братья мои в Осетии. Приехали?
Из колонок напоследок завывал голос правдоруба: «…зайди во дворы, мистер Путин, посмотри на стены. Сплошь фашистские знаки, подписи «скины»…»2. В клубе музыкальное значение поменялось, электроника – она без слов, с сейсмическим смыслом и силой. Пока Тимур растворился в знакомых и бокале пива за стойкой, Зи ушла в легкий, широкий пляс. Тело колыхалось, как запоздалый мартовский снежок. Лестница вверх уводила в два чилаута. Оттуда пахло юностью. Верой в свободу и ее победу. Девченки-русалочки манили: «Иди к нам, подруга».
Запах юности усилился, впустила в себя. Разговоры о любви и мальчиках. Кто-кто едет? Нет, спасибо, спрячьте меня в чулане, когда он переступит клуба порог. Тимур? Не, он просто друг. Мы куражимся, общаемся о мировых химических процессах. Вот вы знали, что метро построили не советский пролетарий и колхозница, что Юрий Гагарин летал не в космос? Да, я тоже смеюсь, но вещает Тимур величаво.
– Кто же метро построил, Зи?
– А я девочки, спряталась под бородой Достоевского. В ней пушисто.
– Андрей, а что Андрей? Вы видели, как он отлетел в астрал и все общался с Буддой?
– Да, говорил, что его затянул желтый мир. А я ответила, что нам пора в аптеку фонарь минуя. Как же миновать то, что неминуемо? И у Прекрасной Дамы вянет роза, забирает ее проза.
– Посмотрите на Тимура, с ним уже приключилась метаморфоза.
– Послушайте, ваш Андрей пишет: «Спасибо Зи, что дождалась. Встретил на Щелке шестой год в маршрутке».
– Редкость! Впечатление на всю жизнь.
Высыпали гурьбой на улицу. У подъездов жилых домов жмутся-разжимаются пацаны в мастерках с нашивками-«адиками» с пузырями-«сиськами» в руках. А у нас, у покосившихся стен ДК, музыка разливает из вазы юность.
– А помните, как в детстве звонко пролетал комар? Это возбуждало легкую тревогу и приключение – получится ли прихлопнуть гада? Недавно я лежал и смотрел на комара. Летал, парил вокруг да около, а я все силился его услышать.
– Тимур, сколько ты выпил?
– Это неважно. Я тебе кое-что пытаюсь сказать, слышишь, Зи? Я перестал улавливать звук летящего комара. Я вслушиваюсь, но его полет, его жужжание больше не вызывает ничего. Понимаешь? Я не слышу. Глух.
– В моей реальности полет комара всегда был одинаков. Зачем мы об этом говорим, на улице зима…
– Все комары улетели, Зи, и частица меня навсегда уснула вместе с ними.
В беседу вмешалась Ольга Блок, она и раньше была где-то близко.
– Ребята, все просто. Давно катались на великах по шоссе Энтузиастов? То-то, а я все свое мерцающее сознание ворочу педали, оттого стройная такая. Заметили, какие Энтузиасты холмистые? То в горочку поднимаешься, то в скат. В скат! И всю дорогу мешаются рельсы и трамваи.
– Что же из этого следует?
– То, что не бывает прямого полета комара. Сегодня слышишь, завтра нет. Дай, Тим, хлебнуть-то.
Ольга затянулась-захлебнулась-рассмеялась и рванула с мороза вприсяд-прыжком-вприсяд-прыжком ко входу в клуб. Зазвенел телефон Зи, Андрей свищется, морочится, ищется. Нашелся.
– Ида! Я полчаса прождал тебя. Я впервые опоздал на встречу с тобой, взял фору. Я же знаю, что ты часто опаздываешь. Вот и затянулся с ребятами в центре. Пива выпили, потом тетя Таня покормила оливье, мне плохо стало.
– Смотришь на часы. Человека нет. Подождал пять-десять минут. Дальше смысла ждать нет. Двигаешь своим ходом дальше. Я так делаю.
– Ах, Ида. Ты дослушай, получил твой щелчок, нет, смс-болдушку и пошел по этим пахнущим исчадиям яда туннеля Щелки. Наткнулся на китайцев ищущих Алтай…
– О, и ты видел, Андрюша, узкоглазых, – влез вакханеющий Тимур. Мальчики недолюбливали друг друга.
– Я Иде рассказываю, как бы.
– Кому?
– Андрей единственный в мире человек, кто так мимо употребляет мое имя, – своим «мимо» Зи нанесла удар в девятку по ворота́м горького самолюбия Андрея.
– Помните, именно вы же мне в лесу проталкивали теорию: «что закажешь, на что себя настроишь – то и будет!». Я себе заказывал жаркие объятия, лиха и любви. А получил снежный хлопок по лицу. Потерянного водителя, он будто сюда и ехать не хотел. И группу азиатов, забивших через полчаса после нового года газельку…
– Плохо заказывал, – отрезала Зи с презрением. Зашла в уборную, вытащила фиолетовую таблетку из бумаги и рванула на встречу к бессмертным.
– Долой скука! Долой сука! Я изгоню тебя метлой!
Понурый Андрей сидел на диванчике со взрослым по годам, гадостям, сладостям и радостям Владом. Тот всех учил как жить, был при деньгах и получал острое удовольствие, когда выходил случай кого-то поставить на место. И теперь он на что-то наставлял прокисшего Андрея. «Как со мной обходиться», – зажглась догадка у Зи.
– Зиии-на-идддочка, девочка наша, выпей-ка ты с нами, буграми, – забасил Влад, не вставая с места. Любил губить текилу и хорошеньких малышек в очках, рассказывать, что все люди скоро плотно съедут в интернет. «Все там будем», – вещал лапшу. На деле сейчас отвечал Андрею о теории «что закажешь – то получишь».
– Ты лучше подумай в другом ключе: у единиц многое и многое, а у серой массы пустота. Глядя на тебя, твой карман плачу я в душе. Плачу и смеюсь.
– От чего смех твой? – голос Андрея едва пробивался сквозь техно из колонок.
– От того, что я выхожу на моцион на Энтузиастах, и каждый от школьника до деда, стоящего у калитки со смертью, говорит мне: «Здравствуй, Влад! Слышал отфутболил ты Ерошку до белого горошка?! Молодцом. Кто следующий? А какая погода будет завтра? А видел кралю заезжую из третьего дома? Откуда? Из Новосибирска? Даже весь чай уже у нее испил! Молодцом». И так далее. Все Энтузиасты меня знают. Что хочу, то и сделаю! Я – пассионарий, у Гумилева узнал. Оседлал Энтузиасты до самого Ильича. А что ты? Так всю ночь будешь стыть по Зинаиде? Глядь, она танцует! Хороша. Видно вступила в отряд всесмертных.
Тимур залихвацки, как казалось самости его, с кружкой пива обливал – обплясывал Ольгу. Ту, что Блок. Той душа на кураже – мираже гуляла по югу. Югу на севере. Приплясавшись, Зи скрытно от товарищей вернулась в чил-зону. Легла на гамак, в комнате разливалась небыстрая музыка, чужая компания в углу мирно распласталась в растворе своего рок-н-ролла. Тело Зи, горячей русской субкультуры мулатки, обмякло на веревках.
Таблетка бессмертия на нее действовала в индивидуальном порядке: после легкого физического раскача энергия перенаправлялась в мозг. Она находила укромный угол от общества. Уходила в себя, в нирвану. Когда торкало сильно, то гуляла по Венере или общалась со слонами в Лимпопо. «Привет, меня зовут Зинаида! Друзья называют просто Зи. Классный у тебя хвостик, давай дружить!». Следовал ответ в ключе: «Давай, милая Зи. Залезай на спину, смелее. Валхалабор тебе все тут покажет». И она гуляла по джунглям, болтая о разном со слоном Валхалабором, пока какой-нибудь кайфовзломщик типа Андрея не вернет со своей водой в реал. Следовала секунда агрессии, нежелание вступать в контакт с социумом. Минут через десять-двадцать Зина окончательно становилась смертной.
Чаще ее крыло слабее, видения были ностальгического плана. Походы с папой по горам Осетии. Горы сливались, как призраки с туманом, а сам папа в этих трипах куда-то оперативно пропадал. Горы ее манили-завлекали обратно, «далеко-далеко ты – девочка – от нас убежала. Возвращайся быстрее, в Чудо».
Или просто перед глазами пролетали улицы Владикавказа. Главное было не в самих этих улицах, и даже не в людях, их населявших, а в вибрации воздуха и земли. Шестнадцать лет она без осознания ощущала каждую минуту, как трясется земля и асфальт Владика от напряжения. Ее сознание это завораживало, она чувствовала дыхание бытия каждой клеточкой организма. Зи уже знала, что пересекая границу на КПП Осетии в Россию мощь этой вибрации стремительно исчезает. На подъезде к Москве о ней остается только память. Как же тогда жить?
Сегодня Зи растащило по новой – представилось будущее. Правильное будущее. Оно не здесь, в клубе за Щелковской. Оно не в Гоа, нет. Волшебный Океан в Гоа, но чужой. Вагон поезда, мерно сопящий мимо южных степей по дороге домой. Бородатый, суровый мужчина, который сделает ей суровых ребятишек, которые будут сбегать с улиц Владикавказа в горы седые и чувствовать – чувствовать пяточками Ахилла вибрацию края. «Зинаида…Зина…Зи тебе пора домой».