– Смотри, как бы мама не услышала, – тихо предупреждаю я. Папа полон суеверий, и мама любит поддразнивать его по этому поводу. Мы все слышали это от нее миллион раз, и теперь я повторяю как попугай: – Удача – это всего лишь вопрос точки зрения…
– И умения использовать возможности, которые тебе открываются, – подхватывает папа. – Да-да, прекрасно. Но знаешь что? Даже твоя мама верит в удачу, когда о ней поет сэр Пол.
Он опускает иглу. Пластинка щелкает несколько раз, прежде чем из колонок акустической системы доносятся глубокие механические звуки.
Я съеживаюсь.
– Ты серьезно, пап?
–Эй, полегче!– Он тычет пальцем в мою сторону.– В этой семье любят Wings[6]. Так что давай без критики.
– Тебе не нравится Wings? – Ари бросает на меня удивленный взгляд, постукивая ногой о стойку.
–Мне не нравится…– Я на мгновение задумываюсь. В нашей семье от нас, детей, требуют здорового уважения к «Битлз», в том числе и к сольным карьерам «Великолепной четверки». Думаю, мои родители могли бы отречься от меня или моих сестер, начни мы откровенно критиковать Джона, Пола, Джорджа или Ринго. – Мне не нравятся синтезаторы, – наконец признаюсь я. – Впрочем, каждому свое.
– Ладно, я начинаю расставлять стулья, – говорит папа. – Дайте знать, если вам понадобится еще какая-нибудь помощь. – Он устремляется в переднюю часть магазина, напевая в такт музыке.
Я бросаю взгляд на Ари. Она наклоняется к ближайшему динамику, подыгрывая мелодии. Трудно сказать, знает она эту песню или просто подбирает аккорды на слух. Не удивлюсь, если второе. Практически все, что помню, это аккорд ля мажор и сильную боль в пальцах после того, как я целый час зажимал ими грубые жесткие струны. Но Ари владеет языком нот и аккордов так же свободно, как испанским, на котором говорит дома со своей семьей.
Я складываю руки на столешнице.
– Так ты собираешься начать вечер с песни собственного сочинения?
– Не сегодня, – мечтательно произносит она. – Сначала я хочу исполнить очень красивую кавер-версию.
– Но ты сыграешь хотя бы одну из своих песен, верно? В этом вроде как смысл вечера открытого микрофона. Исполнить оригинальный материал, пока твоя аудитория не разбежалась.
– Это довольно пессимистичный взгляд. Как по мне, смысл в том, чтобы поддержать начинающих артистов в нашем сообществе.
– Именно это я и сказал. – Моя улыбка становится шире. – Мне нравится, когда ты исполняешь свои новинки. Я – твой фанат, Ари. Ты это знаешь.
Она изгибает губы в улыбке, но в следующее мгновение снова переключает внимание на гитарные струны.
– Ты не настолько любишь музыку.
– Эй, только психопаты и Прю не любят музыку. Ты не можешь отнести меня к этой группе.
Ари бросает на меня косой взгляд, но я говорю правду. Кому из парней не нравится музыка? Просто моя любовь меркнет на фоне абсолютной одержимости моих родителей – и Ари тоже, если уж на то пошло. У моей четырнадцатилетней сестры Люси довольно эклектичные вкусы, и она побывала на стольких концертах, сколько мне и не снилось. Пенни, другая моя сестра, которой десять, в обязательном порядке каждый вечер по сорок пять минут занимается игрой на скрипке. А моя младшая сестренка Элинор, она же Элли, скверно поет «Акуленка»[7].
Только Пруденс, моей сестре-близнецу, не достался музыкальный ген. Впрочем, ей нравятся «Битлз». Я бы даже сказал, очень-очень нравятся. Хотя опять же, возможно, она просто пытается не стать изгоем в семье, помешанной на «Ливерпульской четверке». Это кажется самым логичным объяснением.
– Хорошо, – говорит Ари, – тогда назови мне свою любимую песню всех времен.
– «Эй, Джуд», – отвечаю я без колебаний. – Это же очевидно. Она меня прославила.
Ари качает головой.
– Я серьезно. Какая твоя любимая песня?
Я постукиваю пальцами по стеклу столешницы, под которым хранится целая выставка памятных вещей. Корешки билетов. Медиаторы. Первый доллар, заработанный этим магазином.
– «Морское стекло», – признаюсь я наконец.
Ари хлопает ресницами.
–Мое «Морское стекло»?
–Говорю же. Я – твой самый большой фанат. Прю утверждает, что это она твоя самая большая фанатка, но мы оба знаем, что она назвала бы своей любимой песню «Битлз».
Клянусь, на мгновение я вогнал Ари в краску, что мне редко удается с другими девушками. Я с трудом сдерживаю смех, потому что не хочу, чтобы она подумала, будто я смеюсь над ней. Но, поскольку я не смеюсь, возникает некоторая неловкость.
Из динамиков льется голос сэра Пола, поющего, что все получится, если только немного повезет.
Ари откашливается и снова заправляет за ухо непокорную прядь волос.
– В последнее время я работала кое над чем новым. Я думала сыграть это вечером, но… не уверена, что готова.
– Ой, да ладно. Пусть это будет вроде… репетиции на публике.
– Нет. Я не знаю. Не сегодня.
– Отлично. Держи своих поклонников в напряжении. Хочу лишь заметить… – я потрясаю в воздухе флаером с каракулями, – что Арасели Великолепная никогда бы не упустила возможности заворожить толпу своим новейшим шедевром.
– Арасели Великолепная играет в тавернах, полных пьяных хоббитов.
–Халфлингов[8], – поправляю я.
Ари ухмыляется и спрыгивает со стойки.
–Как тебе такая идея?– Она убирает гитару обратно в футляр.– Я сыграю свою новую песню, если ты отправишь один из своих рисунков куда-нибудь для публикации.
– Что? Да кто захочет опубликовать мой рисунок?
– Э-э… да разве мало желающих? Как насчет того фанатского журнала, который тебе нравится?
Я пытаюсь вспомнить, рассказывал ли ей когда-нибудь о своей глубоко запрятанной мечте разместить иллюстрацию в Dungeon, фэнзине[9], который охватывает всех, от Мстителей до Зельды[10].
– Просто отправь хоть что-нибудь, – продолжает она, прежде чем я успеваю ответить. – Что такого уж плохого может случиться?
– Они отвергнут меня.
– От этого не умирают.
– Откуда ты знаешь?
Она вздыхает.
– Попытка не пытка.
– Еще какая пытка, – возражаю я. – Бывает очень больно.
Она неодобрительно хмурится, но от чего я точно не умру, так это от неодобрения Ари. Или Пруденс. Или моих родителей. Меня охватывает мучительный ужас от мысли о неодобрении всего мира.
– Неудачи – часть жизни любого художника. – Она обводит пальцем наклейку в виде ромашки на чехле гитары. – Единственный способ узнать, на что ты способен, – продолжать пытаться снова и снова, отказываясь сдаваться…
– О боже. Остановись. Пожалуйста. Хорошо, я подумаю о том, чтобы отправить что-нибудь. Только… больше никаких напутственных речей. Ты же знаешь, они меня напрягают.
Ари хлопает в ладоши.
– Что ж, тогда моя работа на сегодня закончена.
Глава вторая
У нас уходит почти целый час на перестановку мебели в торговом зале, чтобы освободить достаточно места вокруг сцены. Магазин невелик, но, как только ящики и стеллажи с пластинками отодвинуты в стороны, становится просторнее. Мы приносим дюжину складных стульев из подсобки и расставляем их полукругом.
Около половины шестого начинают собираться гости. Два человека. Четыре. Семь. Без четверти шесть, держась за руки, прибывают Прю и ее парень Квинт.
Мы добавляем еще один ряд стульев после того, как заполнена первая дюжина. Это самый многолюдный вечер в магазине за последнее время – возможно, с прошлогоднего Дня музыкального магазина[11], общенациональной акции, которая проводится каждую весну и всегда привлекает множество посетителей.
Мгновением позже появляется мама и ведет за собой двух моих младших сестер, Пенни и Элинор. Люси не видно, что неудивительно. У нее более насыщенная светская жизнь, чем у меня или Прю, когда мы учились в девятом классе, и на выходные она строит свои планы, в которые уж точно не входит тусовка с родителями в старомодном музыкальном магазине.
Элли подбегает к папе, бросается в его объятия и тут же начинает рассказывать ему о поделке из макарон, которую они сегодня мастерили в детском саду.
Я подхожу к Пенни и обнимаю ее за плечи.
– Ты принесла свою скрипку? – спрашиваю я, кивая в сторону сцены. – Сегодня ты могла бы всех нас поразить.
Пенни хмурится. Я давно уговариваю ее записаться на вечер открытого микрофона, но она вечно твердит одно и то же:
– Я не собираюсь выступать перед посторонними.
– На своих концертах ты же выступаешь перед незнакомыми людьми.
– Да, но при свете рампы я не вижу публику, так что легко притвориться, будто в зале никого нет. К тому же я играю с оркестром. – Она передергивает плечами. – Я бы никогда не смогла выступать соло на подобном мероприятии.
Конечно, не мне говорить – я сам ни за что не поднялся бы на эту сцену. Мы все еще храним мою старую акустическую гитару на случай, если кто-то вдохновится на выступление и окажется без инструмента. Но это уж точно буду не я.
– Как бы там ни было, думаю, ты произвела бы впечатление.
Пенни одаривает меня благодарной улыбкой, прежде чем мама уводит ее, и они занимают два последних места в заднем ряду. Элли плюхается к маме на колени. Я направляюсь за прилавок к кассовому аппарату – парень, здорово обгоревший на солнце, покупает два саундтрека к бродвейским мюзиклам. Когда он уходит, я замечаю, как Прю пробирается сквозь толпу с планшетом Ари в руке, напоминая всем о скидках в вечер открытого микрофона. Такая уж она, наша Прю, у нее всегда наготове хитрые рекламные ходы.
– Ари! – окликаю я громким шепотом. Она бросает на меня взгляд, и я постукиваю по запястью, намекая на время.
Ари хватает гитару, взбегает на сцену и подходит к микрофону.