ваю ей два поднятых вверх больших пальца.
Она отводит глаза.
– Песня называется «Ливень».
Она снова перебирает аккорды, наигрывая мелодию, которая кажется мне более меланхоличной, чем многие другие, которые она сочинила.
Закрыв глаза, Ари поет:
Даже не вспомню, как все началось,
Подкралось, словно буря в ночи.
И сердце разбитое просто молчит.
Эта любовь как грома раскат,
Эта любовь как молнии вспышка.
Я прислоняюсь к прилавку и слушаю. Ари написала много песен о любви. О первой любви, о любви, полной надежд, о тоске по любви. Но в этой песне чувствуется что-то особенное. Возможно, более проникновенное. Более уязвимое.
Да, любовь моя – не солнца восход
И не день, полный света.
Снова дождь, и слезы мои
Тонут в ливне печальной любви.
Ее голос чуть заметно дрожит, и это единственный намек на то, что она раскрывает душу перед толпой незнакомцев. На втором куплете Ари открывает глаза, и ее взгляд скользит по комнате.
Мы наслаждались солнцем и мороженым,
Гоняли на закате по песку.
О, ты и я, казалось, это так возможно.
Но все-таки желание неосторожно,
Желание приносит мне лишь тоску…
Ари снова смотрит мне в глаза.
И замолкает.
Просто… замолкает.
Ее голос срывается. Пальцы замирают.
Она судорожно вздыхает и опускает взгляд на струны.
– Э-э… прошу прощения, – запинаясь, бормочет она с неловким смешком. – Я… э-э… забыла следующую часть.
Зрители посмеиваются вместе с ней, но не злобно. Мы ждем, пока она возьмет себя в руки, чтобы продолжить. Но Ари не продолжает. Она просто смотрит на свою гитару, и ее щеки покрываются румянцем. Она молчит достаточно долго, и публика начинает ерзать на стульях.
Я бросаю взгляд на Прю, мысленно спрашивая, не стоит ли нам что-нибудь предпринять. Никогда еще я не видел Ари в таком ступоре.
Прю, которая стоит ближе к сцене, чем я, шепчет:
– Ты в порядке?
Ари вскидывает голову, сияя широкой улыбкой:
– Вау, мне очень жаль, что так получилось. Похоже, эта песня еще не совсем готова. Знаете что? Давайте я вернусь к началу. Исполню для вас кавер. Как насчет… э-э… – Я почти вижу, как крутятся шестеренки у нее в голове, перебирая во встроенном музыкальном автомате песни, которые она знает наизусть. – Вот! Я услышала эту песню сегодня утром, впервые за долгое время. Может, это принесет нам всем удачу нынешним вечером.
Все еще полыхая румянцем, она запевает «Если повезет» Пола Маккартни и Wings.
Не странно ли все это? Определенно странно. Совсем не похоже на Ари. Я никогда не видел, чтобы она так замолкала посреди выступления.
Выбор новой песни напоминает мне о том, что альбом London Town[16] все еще в проигрывателе, пластинка так и крутится с тех пор, как папа ее поставил, хотя музыка закончилась давным-давно. Мы стараемся не допускать холостого вращения пластинок – игла может прорезать бороздки и со временем испортить винил, – но вечер выдался таким хлопотным, что это вылетело у меня из головы.
Я отворачиваюсь от Элли, пока она раскладывает медиаторы в виде цветка, и открываю крышку проигрывателя.
И замираю.
На пластинке какой-то посторонний предмет. Шарик… или камешек… или что-то еще. Вращается, вращается, вращается прямо под иглой.
Я поднимаю иглу. Диск вращается еще мгновение, прежде чем останавливается, и таинственный объект попадает в фокус.
– Что за… – Я вытаскиваю его из проигрывателя.
Это двадцатигранная игральная кость, точно такая, как у меня и моих друзей, когда мы рубимся в «Подземелья и драконы».
Хотя не совсем. Дайсы[17], которые мы используем, в основном сделаны из смолы или акрила. Разве что Рассел раскошелился на дорогой набор из камня, на зависть всем нам.
Но это. Это что-то другое. Кубик тяжелый, будто каменный, слегка матовый, но отливает темно-красным. Как рубин или гранат. Цифры на каждой грани поблескивают нежным золотом, а их угловатые очертания больше похожи на руны, чем на стандартные символы.
Словом, смотрится изысканно. Я никогда раньше не видел ничего подобного.
Но откуда он взялся?
Я оглядываю всех вокруг, от Элли и Прю до своих родителей. Все смотрят на Ари. Если кубик предназначался мне как подарок, который я должен найти, то тот, кто его оставил, похоже, не наблюдает за моей реакцией.
Но нет, это не могло быть подарком от родных. Этот дайс, должно быть, стоит сотню долларов или больше, а моя семья не отличается легкомысленной расточительностью. И все же это явно подарок для меня, верно? Кто еще настолько обрадовался бы, получив такую вещицу?
Я собираюсь расспросить своих, как только Ари закончит выступление, а пока прячу кубик в карман и убираю пластинку Wings в ее рукав, а затем и в конверт. Мое внимание привлекает изображение на обложке альбома. Храм, который я нарисовал на флаере, чем-то напоминает одну из башен Лондонского моста на заднем плане.
Я кладу альбом на прилавок, где Элли превратила цветок из медиаторов в подобие девичьей фигуры в платье. По крайней мере, мне так видится. Рисунки из медиаторов довольно абстрактны.
Я хватаю флаер с наброском храма для предстоящей рекламной кампании.
Храм… Маккартни?
Храм… сэра Пола?
Храм… Крыльев?
Я постукиваю карандашом в такт музыке. И тут меня осеняет.
Я записываю название вверху листовки.
Храм Лондонтауна.
Я вглядываюсь в надпись, затем стираю ее и заменяю следующей:
Храм Ландинтона.
Как будто не ужас-ужас. Во всяком случае, ничего лучшего пока не придумалось. Но мне и не нужно принимать окончательное решение. Я могу позволить судьбе решать за меня.
Я достаю из кармана причудливый кубик и кручу его в пальцах, любуясь игрой света на гранях. Пару лет назад у меня был период, когда я постоянно носил с собой дайс и прибегал к его помощи в принятии решений. Метод, кстати, оказался эффективнее, чем можно подумать. Не знаешь, что заказать из меню? Бросай кубик и выбирай блюдо по номеру, который выпадет. Не можешь решить, какую книгу из стопки TBR[18] прочитать следующей? Бросай кубик и отсчитывай вниз по списку. Сомневаешься, сколько коробок печенья купить у девочек-скаутов? Пусть ответит игральный кубик.
Я лишь хочу сказать, что принимать решения самому довольно непросто.
На сцене Ари допевает последний припев. Публика в восторге. Мама подпевает, и к ней присоединяется еще несколько человек. Подключив любовь, сможем так тряхнуть! Чувствуешь, как взрывается комета?
Я провожу большим пальцем по острым краям кубика, мысленно загадывая, что любое число, превышающее десятку, официально утвердит новое название храма. Если число окажется меньше, я начну с чистого листа.
Я бросаю кубик, пока Ари поет последнюю строчку. Если повезет…
Кубик катится по моему рисунку, по прилавку и останавливается прямо на обложке альбома.
Передо мной посверкивает золотом «двадцатка».
–Вот это да,– бормочу я.– Критический удар[19].
Решено. Храму Ландинтона – быть.
Последние аккорды гитары затихают под аплодисменты публики, когда я снова хватаю дайс.
– Что это? – спрашивает Элли.
– Игральный кубик с двадцатью гранями. Нашел его только что.
– Не это. Вот это. – Элли показывает на листок бумаги, торчащий из конверта альбома «Город Лондон».
– Понятия не имею. – Я вытаскиваю бумажку за уголок, в то время как на сцене Ари забирает у Прю планшет и вызывает следующего исполнителя.
Я рассматриваю листок. Это небольшой постер с тем же изображением, что и на обложке альбома, включая Лондонский мост на заднем плане.
С одним заметным отличием.
На нем имеется автограф, нацарапанный синими чернилами прямо под названием альбома. Подпись неразборчива, но готов поспорить, что я различаю буквы «П» и «М» и…
– Боже… – Я поднимаю глаза на Элли, которая с любопытством наблюдает за мной. – По-моему, это автограф Пола Маккартни.
Она широко распахивает глаза. В нашей семье даже пятилетний ребенок знает, кто такой Пол Маккартни.
Неужели автограф подлинный? Знают ли об этом мои родители? Конечно, если бы знали, то поместили бы его в рамку или под стекло, верно?
– Мы покажем это маме и папе, когда все уйдут. – Я аккуратно засовываю постер обратно в альбом. – А пока спрячу в подсобке.
Снова сунув кубик в карман, я уношу альбом в подсобное помещение, заставленное стеллажами с пластинками, которые еще нужно каталогизировать и оценить, и коробками с новым мерчем. Здесь же ютится папин крохотный, вечно захламленный стол.
Я оставляю альбом поверх вороха почты и уже поворачиваюсь, чтобы уйти, когда вдруг задеваю рукой любимую папину термокружку, ненадежно стоящую на стопке книг.
Дальше все происходит как в замедленной съемке. Кружка кренится. Кофе выплескивается через край. Альбом с только что обнаруженным автографом в опасной близости, всего в нескольких дюймах.
Мое тело реагирует инстинктивно. Словно со стороны я наблюдаю, как одна рука отодвигает альбом, а другая хватает тряпку с ближайшей полки и подкладывает ее под падающую кружку. Остатки холодного кофе проливаются на тряпку, что дает мне долю секунды на то, чтобы вызволить пластинку.
Я резко выдыхаю, изумленно глядя на тряпку, насквозь пропитанную кофе. Несколько капель упало на стопку писем, но беглый осмотр конверта с пластинкой подтверждает, что она не пострадала.
Я смеюсь, немного сбитый с толку.
– Да уж, повезло так повезло!..
На самом деле все это как будто на грани чуда. Я даже не знал, что рядом валялась тряпка. Как мне…