Я горжусь собой до следующего урока, когда миссис Эндрюс объявляет контрольную работу по главам романа «Великий Гэтсби», которые нам надлежало прочитать за выходные. Я присоединяюсь к общему стону. Прю бросает на меня выразительный взгляд, и в памяти оживает тот момент, когда в субботу она напоминала мне о задании по чтению.
– Спокойно, – говорит миссис Эндрюс, раздавая тестовые задания. – Предлагается несколько вариантов ответов, так что, с точки зрения статистики, у большинства из вас велики шансы выбрать правильный.
Похоже, она шутит, но никто не смеется.
Листок с заданиями ложится на мою парту, и я нажимаю на кнопку механического карандаша, начинаю читать вопросы, и…
Вот черт. Ничего не знаю.
Я слышу, как у меня за спиной карандаш Прю скребет по бумаге, уверенно обводя ответы.
Тряхнув головой, я приступаю к работе. Выстраиваю предположения, основываясь на уже прочитанных главах. Я заканчиваю одним из первых, но не хочу быть выскочкой, поэтому делаю вид, будто проверяю свои ответы, пока не объявится кто-то другой. Стараясь не встречаться взглядом с учительницей, я сдаю работу и возвращаюсь на свое место.
– Проверка не займет много времени, – говорит миссис Эндрюс. – А ты пока займись самостоятельной работой. Это отличная возможность почитать книгу дальше или наверстать упущенное, если отстал.
Меня так и подмывает проигнорировать этот не слишком тонкий намек и продолжить планирование игровой сессии, начатое в выходные, но вместо этого я заставляю себя взяться за «Гэтсби».
– Неплохо, неплохо, – доносится голос миссис Эндрюс десятью минутами позже. Она прохаживается по рядам, раздавая проверенные задания. – Отличная работа, Джуд, – говорит она и кладет мой листок на парту лицевой стороной вниз. Внутри у меня холодеет, сарказм пронзает меня насквозь, и на мгновение возникает сильное искушение извиниться, пообещать, что прочитаю все главы к следующему разу.
Но тут я переворачиваю листок и цепенею.
100.
Написано зелеными чернилами.
Обведено кружком.
Сто процентов?
Это, должно быть, ошибка. Но вот же вверху мое имя, написанное моей собственной рукой. И каждый ответ отмечен галочкой – правильно, правильно, правильно.
Я оглядываюсь по сторонам, гадая, не подшучивает ли над нами миссис Эндрюс, но у Робин, сидящей за соседней партой, вверху страницы стоит отметка 80, а у хмурой Прю я украдкой замечаю 95.
Я перевожу взгляд на свою контрольную работу. Ответы на все двадцать вопросов угаданы. Вот это удача!
Раздолье для нашего учителя статистики.
Кстати, об учителе статистики: на третьем уроке странностей прибавляется. Странностей нешуточных.
Мистер Роблес пускается в рассуждения о размере выборки и разнице между теоретической и экспериментальной вероятностью. Он рассказывает об эксперименте с участием ста человек. Каждый из них стоя подбрасывал монетку, и те, у кого выпадала решка, садились, а те, у кого орел, бросали монету снова. Так продолжалось до тех пор, пока не осталось ни одного стоявшего.
– Удачи не бывает, – резюмирует он. – Это всего лишь вероятности, и теоретически вещи, которые кажутся невозможными, могут произойти при достаточно большом размере выборки. Например, в группе из ста человек после шести подбрасываний монетки остается стоять один человек, которому выпадает орел шесть раз подряд. Так вот, всегда ли будет происходить именно так? Нет, по причине…
Он ждет ответа от класса, но только Прю выкрикивает:
– Аномалии!
–Верно, по причине аномалии. Хотя они маловероятны, но все же случаются, потому что мы говорим о вероятностях, а не об определенности. Помните, что мы обсуждали на прошлой неделе? Учитывая, что при каждом подбрасывании монеты шансы на то, что выпадет орел, составляют пятьдесят на пятьдесят, может показаться, что кому-то запросто может выпасть орел шесть раз подряд. Но этот эксперимент был проведен с использованием компьютерного моделирования при участии десяти миллиардов воображаемых испытуемых, и… знаете что? Статистика подтвердилась. В каждом раунде примерно пятьдесят процентов участников выбывали из игры, и в конце один воображаемый испытуемый выбил орла тридцать четыре раза… подряд. Звучит нереально, но… – Учитель пожимает плечами. – Вероятности. Итак, исходя из этого, сегодня мы проведем гораздо более скромную симуляцию. Джанин, не могла бы ты раздать эти двадцатипятицентовики?
Когда Джанин раздает всем по четвертаку, мистер Роблес вывешивает на доске таблицу, показывающую, что с двадцатью восемью учениками понадобится пять раундов, прежде чем все рассядутся. Пока я пытаюсь понять, как можно повторить этот эксперимент с Элли дома и не разрушит ли он для нее волшебство вселенной, принимающей за тебя решения, класс разбивается на пары, – чтобы никто не мухлевал, как говорит мистер Роблес.
Все одновременно подбрасывают монетки, и они разлетаются повсюду – ударяются о потолок, со стуком падают на пол, закатываются под парты. После нескольких минут суматохи готовы результаты. Нам с Прю выпадает орел, так что мы оба остаемся стоять, но ровно четырнадцать человек садятся.
Некоторые явно впечатлены точностью предсказания мистера Роблеса.
Четырнадцать человек, которые все еще стоят, снова бросают монеты.
Мне выпадает орел, а Прю – решка, как и еще семерым, так что они садятся.
На этот раз на ногах остается только шестеро.
Бросок.
Орел.
Мы остаемся втроем: я, Карина и Джексон.
Бросок.
Орел.
Я оглядываюсь по сторонам, и, как только осознаю, что стою в одиночестве, мне хочется плюхнуться на свое место и отдать четвертак Прю.
Я сдерживаю этот порыв.
– Итак, как вы думаете, что произойдет, когда Джуд снова подкинет монетку? – спрашивает мистер Роблес. – Имейте в виду, вероятность, что выпадет орел, пятьдесят на пятьдесят.
Одноклассники выкрикивают свои догадки. Большинство ставит на решку, но многие предрекают победу орлу.
Теперь, когда все взгляды устремлены на меня, задача усложняется, но, к счастью, благодаря одержимости Элли я поднаторел в технике броска, так что не роняю четвертак и не выгляжу неуклюжим шутом.
Орел.
Мистер Роблес кивает и делает пометки на доске, чтобы мы могли отслеживать количество моих бросков.
Орел.
Орел.
Орел.
Все в восторге. Я даже вижу, как брови мистера Роблеса медленно ползут вверх от удивления. Это неожиданно, для всех нас. Конечно, это возможно. Но все равно неожиданно. Крайне маловероятно.
Я продолжаю подкидывать монетку.
Снова. Снова. И снова…
К концу урока класс гудит. Мне дают попробовать несколько разных четвертаков и даже пятицентовики, чтобы убедиться, что я не использую шулерскую утяжеленную монету. Мое имя скандируют при каждом броске. Джуд! Джуд! Джуд! Не знаю, радуюсь я или ужасаюсь из-за того, что оказался в центре всеобщего внимания. Грудь чешется под рубашкой – наверняка разыгралась крапивница, – но никто не видит сыпи, поэтому я стараюсь сохранять спокойствие и просто продолжаю подбрасывать монетку.
Одно могу сказать с уверенностью: к тому времени, как звонок возвещает об окончании урока, мистер Роблес подсчитывает отметки на доске и трет лоб в недоумении. В изумлении.
Пятьдесят семь.
У меня выпал «орел» пятьдесят семь раз подряд.
Я не просто превзошел все ожидания, я разбил их в пух и прах.
Глава пятая
—Что это было?– спрашивает Прю, когда мы выходим из класса.– Ведь это…– она с трудом подбирает слово,– невозможно.
– Невероятно, – подсказываю я.
Мое тело вибрирует энергией недавнего эксперимента. Звук моего имени все еще отдается эхом в ушах. Едва знакомые ребята хлопают меня по спине, проходя мимо в коридоре, отпускают замечания о том, как мечтают, чтобы им вот так же улыбнулась удача, спрашивают, какие номера выбрать в предстоящей лотерее. Я не отвечаю, просто натянуто улыбаюсь или смеюсь вместе с ними.
Прю не смеется. Она смотрит на меня как на головоломку, которую намерена разгадать.
– Ты уверен, что за время, когда ты играл с Элли, у тебя не выработалась какая-нибудь примитивная стратегия? – спрашивает она. – Особый трюк… скажем… щелчок большим пальцем… – Она делает жест, будто подкидывает монетку, и я знаю, что ей интересно, можно ли научиться такому броску, чтобы каждый раз получать одинаковый результат. Подозреваю, что мистер Роблес теперь задается тем же вопросом.
Мы подходим к развилке коридоров, и я останавливаюсь и засовываю руки в карманы, чтобы никто не заметил, что они дрожат от избытка адреналина. Левая нащупывает кубик, и я инстинктивно сжимаю его в кулаке.
– Даже не знаю, что тебе сказать, сестренка. Это было очень странно. Но аномалии случаются, верно?
Она недовольно фыркает.
– Увидимся на политологии. – С этими словами, старательно изображая беспечность, я сворачиваю в сторону столовой. В этом семестре у Прю и Квинта обед во вторую смену, поэтому обычно я обедаю с Мэттом и Сезаром, а иногда и с Расселом, хотя он предпочитает проводить обеденные перерывы в библиотеке, где корпит над своим романом, третьей частью эпического фэнтези под условным названием «Скрытые врата Хиарина». Или «Хроники Хиарина». Правда, в последнее время все чаще звучит «Ключи к Хиарину». Расселу название придумать труднее, чем написать саму историю. Насколько мне известно, в третьей книге уже более пятисот страниц.
У дверей столовой двое ребят из комитета школьного самоуправления вывешивают баннер из плотной бумаги с нарисованными сердечками, звездами и музыкальными нотами – напоминание о том, что пора приобретать билеты на балы выпускников и одиннадцатиклассников.
Я останавливаюсь у торгового автомата сразу за дверью и отпускаю кубик, чтобы выудить пару долларов из бумажника.
– О боже, не надо! – раздается чей-то голос, как только автомат засасывает мою вторую бумажку. Я оглядываюсь. Сезар, стоящий позади меня, стонет и качает головой. – Извини, чувак. Автомат сломался. Все утро пожирает деньги.