– Нет, – снова говорю я, – правда нет настроения. – Но зато у меня появилось настроение для кое-чего другого: даже самая ничтожная мысль об Элли вызывает у меня эрекцию. – Созвонимся на неделе. Сходим выпьем пивка.
– Звучит заманчиво. До скорого, бро.
Как только он вешает трубку, я открываю сообщения. Будет где-то час ночи, когда я доберусь до дома. Мои действия продиктованы лишь желанием заняться сексом, но сегодня суббота, у Элли завтра нет занятий, так что мне может повезти.
Я: ты = я = дикий животный секс сегодня ночью?
Она отвечает почти сразу. Это хорошо, значит, еще не спит.
Она: ты = соблазняешь – меня = уже в кровати ÷ сплю.
Я: Зачем знак деления?
Она: Не знаю. Пыталась отвечать в виде математической формулы. Короче говоря, я уже в кровати.
Я: Отлично. Именно там я и хочу оказаться. Буду через 45.
Она: Нельзя. Ханна дома.
Я: Мы будем вести себя очень-очень тихо. Она даже не узнает, что я там.
После короткой паузы появляется новое сообщение. Я еще не открыл его, но уже знаю, что ответ «нет».
Она: Не хочу рисковать. Давай подождем, пока сможем быть одни.
Я: У тебя нет тяги к приключениям.
Она: У тебя нет терпения.
Я: Только когда речь идет о тебе.
Она: Прошлой ночью мы занимались сексом три раза! Пусть это поможет тебе скоротать время до нашей следующей встречи.
Я: И когда это случится?
Она: Может, завтра вечером? Я тебе сообщу.
Я: Отлично.
Я: Кстати, сегодня буду дрочить, думая только о тебе.
Она: Круто. Я только что мастурбировала и представляла, что это ты.
Я издаю громкий стон.
Такер поворачивается в мою сторону. Он смотрит на мое лицо, на мой телефон, а потом закатывает глаза.
– Серьезно, мужик? Ты перебрасываешься с кем-то грязными сообщениями, когда я сижу рядом? Уединись.
Мне бы хотелось уединиться. С Элли. Но ясно, что сегодня это невозможно. К тому же благодаря ее последнему сообщению теперь мне придется ехать со стояком.
16
– У тебя есть девушка? – Дакота порхает по кладовке для амуниции, словно маленькая фея, я же убираю шлемы на полку.
Раздевалка для мальчиков принадлежит не только хоккейной команде, ею также пользуются другие ученики начальной школы Гастингса, а значит, вся хоккейная амуниция должна храниться в этой кладовке. Я ассистент тренера, и в мои обязанности входит убирать все по местам.
– Ну так что, есть или нет? – не отстает она, когда я на две секунды задерживаюсь с ответом.
Я оглядываюсь на нее через плечо.
– Нет. А тебе разве не нужно делать домашнюю работу? – Вообще-то, я совсем не против ее компании. С Дакотой не соскучишься.
Она запрыгивает на большой закрытый контейнер для хранения и садится, скрестив ноги.
– На сегодня у меня нет домашней работы. – Дакота накручивает на палец кончик своего хвостика, громко жует жвачку, надувает огромный розовый пузырь, а потом говорит: – Почему нет?
– Почему нет чего? – Засунув на полку последний шлем, я разворачиваюсь к ней.
– Почему у тебя нет девушки?
– Потому что нет.
– А вообще у тебя когда-нибудь была девушка?
– Конечно. И много. – Конечно, я не говорю ей, что все изменилось после того, как я поступил в университет. Все-таки ни к чему десятилетней девочке знать о том, что я живу холостяком, потому что предпочитаю секс без обязательств.
Кстати о сексе: если в ближайшее время мне ничего не перепадет, клянусь богом, мои яйца просто лопнут. В воскресенье мы с Элли так и не увиделись, вчера она тоже не смогла со мной встретиться. У нее совершенно нет времени из-за постоянных репетиций, и ей еще нужно было сделать какую-то запись для прослушивания, но я начинаю сомневаться, не дина`мит ли она меня. Уж лучше бы нет, потому что я еще не готов к тому, чтобы этот… роман (?), ну да, наш роман, закончился.
– Ты знаешь моего брата Робби? – понизив голос, спрашивает Дакота.
Я громко фыркаю.
– Нет, малышка, я не знаю Робби. Я всего лишь тренирую его команду.
Она смущенно краснеет.
– Упс, точно. Это был глупый вопрос.
– Думаешь?
Дакота хихикает.
– Неважно. Я вот что хотела сказать – только ты никому не говори! У Робби есть девушка.
Я поднимаю брови.
– Правда? А ты откуда знаешь? Шпионишь за старшим братцем?
– Нет, он сам мне рассказал, тадам! Робби все мне рассказывает. Ее зовут Лейси, и она учится в восьмом классе. – Дакота изумленно качает головой. – На целый класс старше, чем он.
Я еле сдерживаю готовый прорваться наружу смех.
– Закрутил роман с дамой постарше, говоришь? Для Робби так только лучше.
Дакота переходит на шепот и в подробностях рассказывает мне о девушке своего брата. Я вежливо слушаю, а сам думаю, когда это вдруг общение со школьниками стало придавать смысл моей жизни.
Конечно же, время, проведенное в Брайаре, было чудесным. Моя хоккейная команда три раза выигрывала национальный чемпионат, а что касается учебы, то я всегда был в списке самых лучших студентов. Малопонятная мне политика на втором курсе стала единственным предметом, по которому у меня были проблемы и который я закончил с оценкой B+. Хотя мне не нравится думать об этой оценке, потому что с ней связано много всякого другого дерьма, о котором я предпочел бы забыть. Так что без сомнения можно сказать, что я начал успешную научную карьеру: на отлично сдал вступительные экзамены в юридическую школу Гарварда и поступил туда только благодаря своим заслугам, а не фамилии моих родителей.
Но учеба никогда меня особо не волновала. Я не прыгал от радости, когда пришли результаты экзаменов в Гарвард. И точно не буду делать «колесо» потому, что буду учиться там.
Всегда предполагалось, что я пойду учиться в юридическую школу. Родители меня никогда к этому не принуждали, но не стану притворяться: особой страсти я к этому тоже не питал. В отличие от своего брата, который живет и дышит юриспруденцией. Он обожает свою работу в фирме и говорит, что каждый раз, входя в зал суда, чувствует себя живым. Те же самые чувства испытывают Гаррет и Логан, когда выходят на лед.
А я? Я никогда ничего такого не чувствовал, не любил ничего до такой степени, чтобы кипела кровь и оживало все тело.
По крайней мере, я не чувствовал ничего подобного до того пятничного вечера, когда «Ураганы» в пух и прах разгромили лидера дивизиона. И сегодня опять, когда я отрабатывал с ними упражнение бросков по воротам и абсолютно каждый мальчишка выполнил его на отлично.
– Дин, ты не слушаешь!
Сердитый голос Дакоты выдергивает меня из моих размышлений.
– Прости, малышка. Я задумался. Что ты говорила?
– Ничего, – бурчит она.
Похоже, Дакота очень расстроилась из-за моего невнимания, а значит, она говорила мне что-то важное. Я подтаскиваю к ней металлический стул, поворачиваю его и сажусь верхом, положив руки на спинку.
– Поговори со мной.
Она обиженно надувает губы.
– Я задала тебе вопрос.
– Ну и ладно, спроси меня снова. Обещаю, что в этот раз буду слушать внимательно.
– Ты можешь… – остальная часть вопроса вылетает одним большим словом, – научитьменякататьсянаконьках?
– Можно помедленнее? – с улыбкой спрашиваю я.
– Научить меня кататься на коньках, – повторяет Дакота.
Я хмурюсь.
– Ты не умеешь кататься на коньках?
Малышка медленно качает головой.
– Почему бы и нет… что мне стоит?
Я потрясен. Как можно жить в Новой Англии и не уметь кататься на коньках? Это же просто кощунство!
– У мамы хватало денег, чтобы отправить на уроки катания только одного из нас, Робби старше, так что пришлось его. Но в один прекрасный день он станет знаменитым хоккеистом, поэтому ему нужно было научиться кататься.
Дакота говорит твердо и решительно, но от меня не ускользают затаившиеся под ее бравадой нотки обиды. Мое сердце сжимается, словно от боли. У нас с братом и сестрой никогда не было таких проблем, пока мы росли. Наша семья владеет большим состоянием, и нам ни разу не приходилось чем-то жертвовать. Саммер ходила на уроки балета и плавания. Мы с Ником учились хоккею, ездили на хоккейные сборы, у нас была вся необходимая амуниция.
На прошлой неделе я не соврал Элли: жить жизнью Дина – это просто офигенно круто. Я всегда получал все, чего хотел.
Но сейчас, глядя на расстроенное личико Дакоты, я чувствую себя избалованным, неблагодарным засранцем.
– Это значит, что у тебя нет своих коньков? – медленно спрашиваю я.
Она снова качает головой.
– Какой у тебя размер ноги?
– Не знаю. Маленький!
Я усмехаюсь.
– Дай мне посмотреть на твой ботинок.
Она быстро стягивает ярко-розовую кроссовку и протягивает ее мне.
Я проверяю размер, отдаю ей кроссовку обратно и, поднявшись со стула, подхожу к большому металлическому шкафу, где хранятся коньки мальчиков. Большинство из них очень большие для нее, но, немного порывшись, я нахожу на нижней полке пару «бауэрсов», которые вполне могут подойти ей.
Я протягиваю Дакоте потертые черные коньки.
– Попробуй эти.
Ее огромные голубые глаза наполняются ужасом.
– Но это же мальчишечьи коньки! А я хочу девчачьи!
Я вот-вот рассмеюсь. Но Дакота вот-вот заплачет, и я вздыхаю.
– Ладно. Не переживай, малышка. Посмотрим, что я смогу сделать, хорошо?
Я убираю гадкие мальчишечьи коньки обратно в шкаф и плотно закрываю дверь, пока она не разрыдалась.
В этот самый момент в комнату заглядывает тренер Эллис.
– Твоя мама пришла, – говорит он девочке.
Я в страхе жду, когда он заметит ее охваченное паникой лицо и накажет меня за то, что я расстроил ребенка, но, обернувшись, вижу широко улыбающуюся Дакоту.