Тогда почему мое сердце стучит еще быстрее?
И почему я согласно киваю в ответ?
В его глазах, подернутых дымкой неприкрытого желания, вспыхивает одобрение. Его пальцы выскальзывают из меня. Дин одним движением разворачивает меня лицом к стене.
До нас доносятся приглушенные голоса со стороны улицы, на которую выходит аллея, и я замираю. Что если нас застукают? А если нас застукает коп? Людей сажают за это в тюрьму, разве нет?
Горячее дыхание Дина обдувает мою шею. Он поднимает мое платье до талии. Холодный воздух вызывает мурашки.
Я должна остановить нас. Наверное. Может быть. Нет.
Слышится звук разрываемой упаковки, шуршание ткани, и вот его член скользит между моих ягодиц, все ниже и ниже, пока головка не упирается в мое лоно.
– Кончи побыстрее, – шепчет Дин мне на ухо. – Я так сильно хочу тебя, что не продержусь и пары минут.
Не знаю, продержусь ли я пару секунд. Клитор мучительно набух, как и мои груди. У меня никогда не было быстрого секса в аллее за баром. И это дарит новые ощущения, возбуждает и пугает одновременно. Доля опасности, риск того, что нас могут застукать, – все это превратило мое тело в провод под током, и достаточно одной искры, чтобы его запустить.
И этой искрой становится один-единственный толчок Дина.
Дин приглушает мой крик, зажав мне рот рукой. Для того, кто только что подначивал меня устроить шоу, он вдруг стал очень осторожным.
Я же не могу даже вспомнить, на каком континенте мы находимся. По мне прокатываются волны оргазма, заставляя меня хватать ртом воздух и дрожать всем телом. Дин едва слышно стонет, утыкается головой в ложбинку между моей головой и шеей и снова входит в меня.
Он не шутил. Дин кончает так быстро, что я даже не знаю, мне впечатлиться или поиздеваться над ним. Он скользит в меня последний раз и дрожит, сжимая руками мои бедра.
Я тоже дрожу, но то ли это отголоски оргазма, то ли причина в ледяном воздухе, обдувающем мою голую попу.
Тишину нарушают громкие голоса, и я тут же отпрыгиваю от Дина и опускаю подол платья. Выглянув из-за мусорного бака, я вижу несколько темных фигур, бредущих мимо нас по тротуару. Но никто из проходящих даже не смотрит в нашу сторону.
Подобрав пальто, я торопливо надеваю его, а Дин засовывает все еще твердый член обратно в штаны. Он выкидывает презерватив в мусорку и настороженно смотрит на меня.
– Что? – Мой голос не похож сам на себя. Он звучит низко, гортанно.
Дин окидывает меня взглядом с головы до ног, а потом смотрит прямо в глаза.
– Между нами ничего не кончено, – хрипло говорит он.
Закусив щеку, я отвечаю:
– Знаю.
19
По утверждению бездомного Лу из Бруклина, дежавю – это не что иное, как глюк, возникающий, когда инопланетяне пытаются получить доступ к нашим воспоминаниям. Наверное, именно это и удумали маленькие зеленые человечки, потому что дежавю следует одно за другим.
Пятничный вечер начинается точно так же, как две недели назад. Я выхожу из тренажерного зала со спортивной сумкой в одной руке и с телефоном в другой. Меня уже ждут три непрочитанных сообщения от Шона.
Я читаю их и издаю стон. Ему очень, очень нужно поговорить со мной. Вот засада.
На протяжении всех этих двух недель мне успешно удавалось избегать с ним встречи. Секс с Дином служил отличным отвлечением, но сегодня я не могу позволить себе эту роскошь. Дин еще на игре «Ураганов», а потом у него планы с Бо.
Мне нужно решить, что делать с Шоном. Хочу ли я поговорить с ним? Есть ли в этом смысл? Я начинаю думать, что все наши предыдущие разрывы заканчивались воссоединением потому, что мы старались оставаться друзьями. Это плохая идея, с какой стороны ни посмотри. Нельзя дружить с бывшими, по крайней мере, сразу после расставания. Меган настаивает на том, что не общаться важно как минимум полгода, и только после этого ты можешь для начала задуматься об этом.
Не то чтобы Меган эксперт по отношениям. На момент нашего с ней последнего разговора она продолжала встречаться с тем тридцатисемилетним доктором, но находила причины, чтобы не видеться с его дочкой. Раз она не может обсудить с ним свои страхи и сомнения, о каком рецепте здоровых отношений тут говорить?
Но сейчас я должна сфокусироваться на собственных отношениях. Вернее, на бывших отношениях, потому что я больше не люблю Шона Маккола. То, как быстро испарились мои чувства к нему, пугает даже меня саму.
Мама говорила, что время залечивает все раны. И это совершеннейшая правда. Даже через год после ее смерти я не могла представить себе ее лица, не испытав прилив мучительной боли. Когда я думаю о ней сейчас, мне по-прежнему больно, но уже не так сильно – такая тихая грусть. Я скучаю по ней, но мне больше не хочется свернуться калачиком и проплакать весь день.
Но то скорбь. Я думала, что любовь не проходит так быстро, что наводит меня на мысль: а вдруг все началось еще до того, как мы с Шоном расстались? Может, я разлюбила его, но просто не осознавала этого.
Так, может, выпить вместе кофе – не такая ужасная идея? Наверное, это подходящая возможность проверить, как будет реагировать мое сердце на его присутствие.
Я обдумываю это, уже поднимаясь по лестнице в общежитии. В Бристоль-Хаусе всего четыре этажа, так что лифта здесь нет, только четыре лестничных пролета, которые мне нужно преодолеть с сумкой в руках.
Зайдя с лестницы в коридор, я застываю на месте: перед моей дверью сидит Шон.
И снова он забрал право принимать решения себе.
Шон погружен в свой телефон, но тут же поднимает голову, услышав мои шаги, а потом встает на ноги и идет мне навстречу.
Мое сердце реагирует, но не совсем так, как я ожидала. Шон все такой же: темные волосы торчат из-под бейсболки с логотипом команды «Ред Сокс», темно-карие глаза, гладковыбритое лицо. Разве при виде парня, с которым я была на протяжении трех лет, у меня не должно кольнуть в сердце?
Но я чувствую лишь раздражение.
– Только не злись, – вместо приветствия быстро произносит Шон. Видимо, заметил мое недовольство. – Знаю, я не должен был приходить без предупреждения.
– Тогда зачем пришел?
– Потому что ты не отвечаешь на мои сообщения. – Он сердито трясет головой. – Элли, мы были вместе почти четыре года. А сейчас ты не можешь уделить мне и пяти минут и поговорить со мной?
– Мне нечего тебе сказать. – Я отпираю дверь и бросаю сумку в коридоре. Когда Шон пытается войти вслед за мной, нахмурившись, я придерживаю дверь, чтобы закрыть ему проход.
Он рассерженно смотрит на меня.
– Что, мне теперь и зайти к тебе нельзя?
– Тебе незачем заходить. Говори, что ты там хотел мне сказать, Шон.
– Я не буду делать этого, стоя в коридоре, где меня может слышать весь этаж.
Я делаю глубокий вдох. Сама не понимаю, почему веду себя с ним так грубо. Может, потому, что, увидев его, я вспомнила нашу ссору, которая потом привела к расставанию, все те несправедливые, резкие, жестокие слова, которые он бросал мне.
Я заставляю себя выдохнуть. Наверное, сказывается еще и сегодняшняя, в который раз провальная, репетиция. Не помогла даже сумасшедшая скорость, которую я выставила на беговой дорожке.
– Слушай, мне нужно в душ. Почему бы нам не встретиться через полчаса в «Кофе-Хат»? Там и поговорим.
Шон, все еще раздосадованный тем, что я не позволила ему войти, кивает.
– Хорошо. Думаю, доза кофеина мне не помешает.
Я киваю в ответ.
– Скоро буду.
Закрыв дверь, я прислоняюсь к ней на несколько секунд. Блин, как же я не хочу этого разговора, о чем бы он ни был.
Как бы мне хотелось, чтобы Ханна была дома. Тогда я могла бы попросить у нее совета, но она на репетиции. Ей предстоит выступать совсем скоро, так что я сомневаюсь, что буду часто с ней видеться, пока не закончится фестиваль.
Принимая душ, я напоминаю себе, что рассталась с Шоном не без причины. А если точно, причин было несколько: мы по-разному видели наше будущее, я была несчастлива, он все время злился.
Короче говоря, душевных страданий было много, а результатов – мало. Думаю, мама наверняка согласилась бы со мной. Конечно, она бы убедила меня поработать над отношениями, и, конечно, отношения стоят определенных усилий, но только если в них нет места злости и вражде, не так ли?
Что бы ни сказал Шон, вряд ли я буду подвергать сомнению собственное решение.
Шон занял нам столик в самом дальнем углу оживленной кофейни, наполовину скрытый огромным керамическим горшком с искусственным папоротником. Мне не совсем понятен смысл декора этого заведения. Настолько много здесь растений – они стремятся создать атмосферу джунглей? А, неважно. Зато мне нравится, как вкусно здесь пахнет свежемолотым кофе, и наше уединенное место.
Шон придвигает ко мне высокий пластиковый стакан.
– Я взял тебе кофе. – Он криво улыбается. – Ванильный латте с двойной порцией эспрессо.
На этот раз мое сердце сжимается. Конечно, он знает, какой кофе я люблю. Он знает все обо мне, как и я – о нем. Мне не надо заглядывать в его стакан, чтобы узнать, что там кофе средней обжарки, немного сливок, без сахара. А в бумажном пакетике на столе черничный маффин, потому что это единственные маффины, которые Шон ест. Когда мы были вместе, я заставила его попробовать все виды маффинов и выпечки, но он утверждал, что только черничный «приводит в восторг» его вкусовые сосочки.
О, да. Теперь мне уже просто грустно.
– Как поживаешь? – тихим голосом спрашивает Шон.
Э, нет, мы начинаем с того, что будем болтать о пустяках? Я обхватываю чашку обеими руками, чтобы было чем их занять.
– Нормально. А ты?
– Не так чтобы лучше всех, но… – Он пожимает плечами.
Я замечаю, что вид у него уставший. Он мало спит? Я проглатываю вопрос, не задав его вслух. Мы больше не вместе. То, сколько и как он спит, уже не мои проблемы.