Энтони МакгоуэнЩука
Сердечно благодарим издательство Barrington Stoke Ltd (Эдинбург, Великобритания) за возможность издать эту книгу.
Посвящается Барри Хайнсу, который показал, как надо рассказывать такие истории[1]
1
Что-то шевельнулось в зелёной мутной глубине. Шевельнулось и заскользило над илом и придонной тиной. Так медленно, что могло показаться, будто это течение колышет водоросли. Только никакого течения в пруду не было, вода в нём стояла словно мёртвая. Но если вглядеться пристальнее, можно было заметить, как разбегается от плавников легчайшая зыбь и как упруго пульсируют под чешуёй мощные мышцы.
Проникавшего в глубину света хватило щуке, чтобы заметить добычу. Ею оказался гольян — зеленоватый с бурым, обычно почти незаметный среди водорослей. Но гольян покинул безопасные подводные заросли. Его поманила невиданная прежде штуковина, вытянувшаяся от тёмных нижних слоёв воды до светлых верхних.
Теперь гольян чётко вырисовывался в бьющих сверху утренних лучах.
Ближе… Ещё ближе… Пора.
Но гольян, похоже, почуял опасность — и шмыгнул под прикрытие неведомой коряги. Что-то похожее на длинную ветку отходило от неё вбок и кверху, почти до самой поверхности. В тени этой ветки и спрятался гольян, неторопливо кружа среди пяти белых отростков у неё на конце. С отростков облезла кора, обнажив не то древесину, не то кость.
И тут гольян совершил роковую ошибку. Он раз, другой куснул кору — или, может быть, кожу — и принялся поедать бледные ошмётки, позабыв о зияющем внизу мраке.
Щука стремглав бросилась на добычу. Мгновение — и гольян исчез, сгинул в ненасытной пасти. И там же исчез отхваченный щучьими зубами кончик мизинца.
2
Даже во сне я чувствовал, что кто-то на меня пялится. Поэтому я был насторожен, напряжён и приготовился, едва открою глаза, тут же вскочить на ноги. Наверно, мне снился кошмар, потому что, открыв глаза, я ожидал увидеть зомби или вампиров.
Но всё оказалась ещё хуже.
Надо мной нависала чёрная тень. При этом она то ли подвывала, то ли что-то жалобно напевала себе под нос.
— Чёрт, Кенни, что ты тут делаешь? — спросил я.
Кенни — мой брат. Он на год меня старше, но при рождении перенёс кислородное голодание мозга, и поэтому я всю дорогу должен за ним приглядывать.
На лице у Кенни расплылась широкая слюнявая улыбка. Подвывал он потому, что изо всех сил старался не шуметь, но совсем молчать у него не получалось.
— Ты сказал, что тебя больше никогда нельзя будить, — сказал Кенни. — Поэтому я ждал.
— Сколько сейчас времени? — спросил я.
Дело было в самом конце летних каникул, и в остававшиеся до школы дни я мечтал как следует выспаться.
Кенни схватил с тумбочки будильник. Сигнал у него уже много лет не работал, но Кенни такие мелочи не интересовали. Он ткнул пальцем в светящиеся цифры и начал так напряжённо соображать, что аж побагровел от напряжения.
— Семь часов. Пополуночи, — объявил он наконец и снова широко улыбнулся. — Пора ловить рыбу!
Я обещал Кенни взять его с собой на рыбалку, а он обещаний никогда не забывал.
— Ладно, встаю, — сказал я. — Только отца не буди.
— Его ещё нет. Он сегодня в ночь.
— А! Ну тогда шуми сколько влезет.
3
Десять минут спустя мы уже шагали по дороге, Тина, наш джек-рассел-терьер, с тявканьем носилась кругами. Наш тостер давно сгорел, поэтому мы просто отрезали себе по несколько кусков белого хлеба и жевали их на ходу. Я нёс удочку, а Кенни — старую коробку из-под мороженого со всем остальным: крючками, поплавками и опарышами. Удочку я ему не доверил, потому что он мог сделать с ней всё что угодно, а на новую у нас не было денег. С этой удочкой отец рыбачил ещё мальчишкой. Он не то чтобы много об этом распространялся, но я знал, что она ему дорога.
Мы шли на Беконный пруд. Так забавно он назывался потому, что на его берегу стояла беконная фабрика, на которой делали пироги с мясом, ну и ещё всякое, в том числе бекон. Но потом фабрика закрылась. В наших краях всё позакрывалось, кроме магазинов «любой товар за один фунт», пабов и супермаркета «Спар». Ходили слухи, что кто-то собрался переделать беконную фабрику в дом с квартирами для богатых, но я поверю в это, только когда увижу припаркованные рядом с ней «феррари».
— Расскажи мне ещё про щуку, — попросил Кенни.
Он любит, когда ему повторяют одни и те же истории. Собственно, чтобы история ему понравилась, надо её рассказать раз десять. Вот тогда он приходит в восторг, даже если она яйца выеденного не стоит.
Но к истории про щуку это не относится — она вполне себе сто́ящая.
— Слыхал про беконную фабрику? — спросил я.
— Да, на ней делали пироги и ветчину.
— А знаешь, куда на фабрике девали мясо, которое протухло?
— Его выбрасывали в пруд.
— Точно. А кто в те времена жил в Беконном пруду?
— Огроменные щуки! — воскликнул Кенни. — Но чего ты всё спрашиваешь? Рассказывай по-нормальному.
Я засмеялся. На самом деле я очень любил рассказывать Кенни истории, потому что он здорово умел их слушать — весь превращался в слух, словно, вдобавок к ушам, слушал ещё ногами, руками и другими частями тела.
4
— В те давние времена, когда беконная фабрика ещё работала, — начал я, — тухлое мясо выбрасывали в глубокие тёмные воды Беконного пруда, который так и кишел рыбой. В его заповедных глубинах жили пронырливые карпы и ленивые лини, на отмелях резвилась серебристая плотва. А в гуще водорослей, как тигры в джунглях, рыскали окуни.
— Как тигры! — Глаза у Кенни выкатились на лоб, как будто он увидел настоящего тигра, а не полосатую рыбку.
— Но самое главное, в пруду обитали щуки, — сказал я. — Иногда рыбаки вытаскивали их из воды, но всё больше маленьких, чуть длиннее и толще карандаша. Реже на крючок попадались щуки длиной с руку. Эти сильные и опасные твари пожирали всё, что попадётся им на глаза. А ещё, если верить рассказам, в самой глубине пруда жили настоящие исполины, вот такие вот… — Я для понятности расставил в стороны руки. — Они были такие толстые и жирные, что посередине их не всякий мог обхватить двумя руками. Но эти громадины за свою долгую жизнь набрались столько хитрости и ума, что на крючок никогда не попадались.
Кенни попытался обнять воображаемую щуку.
— Они жутко здоровенные, но это в них не главное, — продолжал я. — Эти щуки и на вид отличаются от обычных, и челюсти у них работают, как будто вообще никогда не останавливаясь… Ну, знаешь, как бы всё остальное тело такой рыбины существует только для того, чтобы вовремя доставить её пасть куда надо. Они похожи на динозавров, или на пришельцев, или на монстров из фильмов.
— На монстров, — повторил за мной Кенни.
Тина поглядывала на меня на бегу — казалось, она тоже слушает мой рассказ.
— Один парень рассказывал мне, — продолжил я развлекать своих слушателей, — как он кормил на пруду уток, и вместе с утками к нему поплыл лебедь, такой большой и белый. Плыл себе этот лебедь, и вдруг — раз! — его нету. Тот парень клялся, что видел, как из воды высунулась огромная пасть, схватила красавца за голову, утянула под воду, и всё — даже пёрышка не осталось.
— Даже пёрышка не осталось, — прошептал Кенни.
— Такие монстры могли вымахать в пруду только благодаря негодному мясу с фабрики. Им-то они и отъедались — завонявшим фаршем, тухлой колбасой и беконом. Изредка такая громадная рыбина всё-таки попадалась на крючок, но ни один рыбак не смог её вытащить: у кого леска рвалась, у кого удочка ломалась, как зубочистка.
Кенни крякнул, изобразив, как ломается удочка.
— Короче, был пруд и в нём щуки, — сказал я. — А ещё были мальчишки, которые обожают всё делать на спор. Один из них поспорил, что переплывёт Беконный пруд. Даже если бы не щуки, делать это было глупо. На пруду есть места, где до дна при всём желании не донырнуть. А утонуть — запросто.
— Ни за что не полезу в него плавать, — сказал Кенни.
Я ненадолго отвлёкся от рассказа, чтобы его похвалить:
— Молодец, Кенни. Правильно.
Плавать Кенни умел, но плавал он суетливо, по-собачьи, высоко задрав голову.
— Глубина — это ещё не самое опасное, — продолжил я. — В других местах можно с концами запутаться в водорослях. А ещё в пруд выкидывали всякую дрянь: дохлых собак и кошек, тележки из супермаркетов и детские коляски. Где-то на дне валялась пара автомобилей, которые мальчишки-угонщики подожгли и столкнули в воду.
Кенни замахал руками и, приговаривая «пшшииишш, пшшииишш…», принялся изображать клубы дыма над пылающей машиной.
— За остов горелой машины или за тележку можно зацепиться так, что уже не отцепишься. Будешь долго барахтаться и утонешь, когда истратишь все силы. А потом угри слопают твои глаза и выедят твой мозг, а щуки обкусают с тебя всё мясо, и в конце концов останутся только голые кости, зубы и волосы.
Это место рассказа было у Кенни самым любимым — слушая его, он не производил никакого шума и не делал лишних движений.
Хотя нет. Это место было просто любимым. До самого любимого я ещё не дошёл.
— То есть ты понял, что спор был глупым, — сказал я. — Но мальчишки вообще глупые. А среди них был один совсем дурной, его звали Винни Так. Этот Винни Так был гроза нашего городка. Он крал из магазинов, бил стёкла, доставал девчонок и хватал их за всякое, за что они не хотели, чтобы он их хватал. У него были вечные проблемы с полицией, но всё ему сходило с рук, потому что у его папаши было полно денег и он каждый раз отмазывал Винни, как это умеют делать богатые.