Обычно она приветствовала меня словами типа «У меня кое-что для тебя есть, Николас», но сейчас лишь мельком взглянула на меня из-за стойки. Рядом с ней сидел незнакомый мне мужчина. У него были тонкие мягкие волосы, как у младенца; их шевелил воздух, дующий из обогревателя. Одет мужчина был в коричневый пиджак, сделанный как будто из лошадиного навоза. Я подумал, уж не собралась ли библиотекарша увольняться и не будет ли теперь этот тип вместо неё. Меня бы лично это огорчило.
Усевшись за компьютер, я начал гуглить про плоты и про поддоны. В основном попадались инструкции, как скрепить несколько поддонов в один большой плот и придать ему дополнительную плавучесть с помощью металлических бочек из-под горючего. От этой информации мне никакого прока не было. Плот из одного поддона можно было сделать, прикрепив снизу пенопластовые блоки, а я не знал, откуда их взять и вообще можно ли их достать бесплатно.
А потом я сделал то, чего не делал никогда раньше. Взял и набрал в поисковой строке имя и фамилию мамы: «Ивонна Лофтхаус». Гугл выдал 56 500 результатов. Я прокрутил несколько страниц, но никого похожего на маму не обнаружил. Тут мне пришло в голову, что теперь её могут звать по-другому. Она запросто могла вернуть свою девичью фамилию, которой я не знал, или снова выйти замуж и взять фамилию мужа.
Поэтому я вернулся к картинкам с плотами и постарался думать только о них.
Немного погодя у меня за спиной раздался голос:
— Это наш постоянный посетитель. Приходит каждую неделю, ведь правда, Николас?
Я обернулся и увидел библиотекаршу, а рядом с ней — того типа с младенческой причёской и в навозном пиджаке. Судя по виду, он не пожалел бы всех своих денег, лишь бы оказаться сейчас где-нибудь в другом месте.
— Это мистер Каттерол из муниципалитета, — сказала библиотекарша. — Он считает, что библиотека нам не нужна. А ты, Николас, как думаешь?
У меня противно засосало под ложечкой. Мне захотелось сказать, что библиотека — лучшее место в городке, и пусть они сначала закроют всё остальное и только потом закрывают библиотеку, но я не нашёл нужных слов.
— Мы не знаем, где взять на неё денег, — сказал мистер Каттерол. — У вас же, молодой человек, наверняка дома есть компьютер?
— Книги он у нас тоже берёт, — опередила меня библиотекарша. — А не только приходит посидеть за компьютером. Его брату трудно даётся учёба, и он ему помогает, правда, Николас?
Но я по-прежнему не мог произнести ни слова. Всё плохое, что случилось за день, давило на меня со всех сторон и одновременно рвалось наружу. Я будто погрузился в удушливую глубину Беконного пруда и глотал его воду, от которой меня уже распирало, как воздушный шар, как утопленника.
Я вскочил на ноги. Всё поплыло у меня перед глазами. Я ринулся к выходу, но наткнулся на стул, потом на другой — от моих пинков они, как брызги, разлетались по сторонам. Библиотекарша пыталась что-то сказать мне вслед, но я её не понимал. А потом я очутился на улице. Спине было холодно от пота.
Всё пошло вкривь и вкось. Я понимал, что это всё злосчастные часы, что это они во всём виноваты. И от этого ещё сильнее хотел ими завладеть. Я был вроде забулдыги, отирающегося возле паба, который пьёт, чтобы забыть, что он — алкоголик.
18
В девять пополудни, как выразился бы Кенни, на небе не было ни звёзд, ни луны. Тусклый жёлтый свет со стороны беконной фабрики ничего толком не освещал, зато благодаря ему ещё темнее — как пятна пота на чёрной футболке — смотрелись окружавшие пруд деревья и кусты.
У меня с собой был задний фонарь от моего велосипеда. От переднего фонаря толку было бы больше, но его давным-давно спёрли. Всё, на что падал дохлый красный луч заднего фонаря, превращалось в сцену из фильма ужасов, но без него бы я в жизни не нашёл спрятанный поддон.
Вытащив поддон из кустов, я принялся за работу. Днём мне в голову пришла блестящая мысль, что улучшить плавучесть плота можно с помощью пластиковых молочных бутылок. Я их набрал целый мешок в мусорном контейнере позади детской площадки. Большинство бутылок были смяты, и надувать их, чтобы вернуть первоначальную форму, я не собирался. Но немятых и с крышкой попалось мне вполне достаточно.
Штук десять таких бутылок я умудрился запихнуть между верхними и нижними досками и кое-как их там закрепить. В мои планы не входило сплавляться по бурным горным рекам — плот был нужен мне для того, чтобы проплыть каких-нибудь двадцать метров до того места, где, по моим расчётам, болтался под водой мертвец.
Я знал, что в любом случае промокну, и поэтому на этот раз не стал мудрить, а просто вошёл в воду и потянул за собой плот, освещая себе путь велосипедным фонарём.
Идея с бутылками вроде бы сработала — теперь плот возвышался над водой заметно сильнее.
Я поставил на него ногу. Он сильно накренился. Я ухватил красный фонарь зубами и, придерживая плот обеими руками, попытался на него запрыгнуть. Под моей тяжестью он резко накренился, и я плюхнулся задницей в холодную воду. Отплёвываясь, я вскочил на ноги и увидел, что бутылки повыскакивали из поддона и, похожие на уток-мутантов, расплылись по пруду.
Весь день я проходил, будто закутанный в толстое одеяло пустоты. А теперь от ярости, безнадёги и отчаяния невнятно завопил — вопить внятно мне мешал фонарь, который я всё ещё держал во рту, и обеими руками с размаху вдарил по чёртову плоту, как бьют по столу младенцы, когда им не нравится то, чем их пытаются накормить.
Я стоял и тупо смотрел на отплывший на несколько метров плот, когда позади меня раздался голос:
— Это всё ерунда. Тебе нужен батут.
Я оглянулся. На берегу стоял Кенни. В руках он держал надувной матрас. При виде его меня разом оставили все дурные мысли и чувства. Теперь я думал только о том, что вот есть мы с братом, и нам с ним надо сделать одну вещь.
— Но он же дырявый, — сказал я. — Воздух из него сразу выйдет.
— Я его починил, — заявил Кенни и начал надувать матрас.
— Но как?
Кенни, занятый делом, ничего мне не ответил. А я так и стоял в воде и чувствовал себя при этом довольно глупо.
Когда Кенни закончил, матрас был тугим, как барабан.
— Набор для заклейки шин, — деловито сказал он. — Велосипедный. Я мял батут, пока не нашёл, откуда выходит воздух. Тогда я намазал это место специальным клеем, а потом наложил заплатку и подождал. И теперь, видишь, он целый…
Матрас действительно был целым.
Я поймал плот и подтащил его к берегу.
— Надо выпустить из матраса воздух, — сказал я, — и засунуть его между досками.
Так мы и сделали: в спущенном виде заправили его в промежуток между двумя слоями досок, и Кенни снова его надул.
Когда я снова спустил плот на воду, он поплыл, гордо возвышаясь над водной гладью.
— Вот это настоящий корабль, — сказал Кенни. — Настоящий батутный корабль.
— Да, Кенни, ты здорово придумал с матрасом. А сейчас подержи фонарик, пока я сплаваю за сокровищем.
19
— Я с тобой. Это я придумал батутный корабль, — сказал Кенни и совсем уже собрался ринуться в воду.
Надо было, конечно, попытаться его остановить, но я не мог. Потому что чувствовал себя в долгу перед ним. И надеялся, взяв его с собой, хоть как-то исправить то, что натворил утром, когда сдуру ляпнул про маму и этим испортил так хорошо начинавшийся день. А может быть, сам того не понимая, я хотел, чтобы в опасном предприятии рядом со мной был старший брат. Я всю жизнь заботился о Кенни, потому что он был особенным и не очень умным, и получается, что вёл себя как его старший брат. А на самом деле это он был моим старшим братом, и порой я нуждался в нём даже сильнее, чем он во мне.
Но по уму, я всё равно должен был сказать ему «нет».
— Хорошо, Кенни, я его подержу, а ты влезай.
Когда кто-то придерживал плот, забраться на него было гораздо проще. Под тяжестью Кенни осадка увеличилась, но не сильно.
— Теперь ты, — сказал Кенни и протянул мне руку.
Я боялся утянуть его с собой в Беконный пруд, но всё обошлось — я влез на плот, и тот не перевернулся. Места на нём было ровно на нас двоих. Плот ещё немного осел в воде, но при этом тонуть пока не собирался.
Когда плот выровнялся и перестал качаться, я понял, что совершил ту же ошибку, что и в прошлый раз.
— Чёрт! Вёсла! — воскликнул я.
— Ты бы и голову забыл, если бы она не была приделана к шее, — усмехнулся Кенни. Это выражение он тоже перенял у отца.
Потом он полез во внутренний карман куртки и вытащил оттуда две ракетки для настольного тенниса. Я их сразу узнал: много лет назад мы любили играть в теннис на кухонном столе, вместо сетки выставляя в ряд все кружки, какие были у нас в доме. Ракетки почти совсем облысели — на вытертых деревяшках сохранились только жалкие лоскутки пупырчатой резины.
При виде ракеток меня разобрал смех, но Кенни протянул их мне с таким серьёзным лицом, что мне пришлось взять себя в руки.
— Ты гений, — сказал я, забирая у него одну из ракеток. — Настоящий гений. Это лучшие вёсла на свете.
Кенни пристроился с ракеткой с одного края нашего плота, а я — с другого. Грести ракетками было не то чтобы намного удобнее, чем руками, но зато руки не мокли и не мёрзли.
Я посветил вперёд по курсу велосипедным фонарём — его луч чуть-чуть не добивал до островка, смутно маячившего в темноте. Расстояние до него по степенно сокращалось.
Вдруг я поймал себя на том, что весь дрожу — не только от холода, но ещё от страха и возбуждения.
— Хочешь мою куртку? — предложил Кенни. — Мне не холодно. Я никогда не мёрзну.
Это было не совсем правдой. Кенни постоянно забывал надеть куртку, даже когда на улице шёл снег. И чувствовал себя нормально — пока совсем не посинеет.
А потом я подумал, что сегодня вечером ему наверняка кто-то напомнил про куртку. То есть он разговаривал с отцом или с Дженни. Я напрягся: Кенни совсем не умел хранить секреты. Если бы отец спросил его, куда он собирается, он сначала попытался бы что-нибудь соврать, а потом выложил бы всё начистоту.