Так и пошёл процесс возврата моей собственности. Сперва я подобрал оружие, выпавшее из рук этой моей жертвы. Потом, обхватив двумя руками рукоять нового ствола, выстрелил уже из него в «гражданина Капоне». А то пара мелкашечных пулек, что вошли в его торс, не сильно-то сказались на его здоровье. Больше шокировали, нежели поранили. Видать, застряли где-то в рёбрах, не достав до лёгкого. Вот и пришлось добавить чуть больше свинца в его организм, прострелив правое плечо. Чтоб, значит, ручками нигде вновь шебуршать не вздумал. Затейник такой.
Что я в этот момент чувствовал, когда стрелял в живых людей? Причём, вот так, почти в упор, смотря им чётко в глаза. Как сказал один киногерой из моего прежнего времени — изжогу я чувствовал. Зря кашку не поел с утра, решив по-взрослому ограничиться поджаренным беконом с хлебом. Теперь вот излишне подрумяненный бекон давал о себе знать, подлец.
И нет, я не герой боевика какой-то с титановыми нервами и с не менее титановыми «бубенчиками». Я просто из поколения тех, кто выжил в 90-е. Выжил, проживая на тот момент в Тольятти и работая на АВТОВАЗ-е. В общем, довелось, и насмотреться всякого разного, и наслушаться. Сам одно время ложился спать в обнимку с охотничьей двустволкой. Так спокойней было засыпать. Хоть не работал, ни в снабжении, ни в охране предприятия. Ну, времена такие были, что ж поделать!
Тогда стрелять мне всё ж не довелось. Зато теперь вот, навёрстываю упущенное прям стахановскими темпами, похоже. А куда прикажете деваться? Тут, либо ты их, либо они тебя. Выбор очевиден! Во всяком случае, для меня. Миндальничать не время и не место.
— Ну что, любезный, поговорим? — обыскав по очереди всех подранков и обзаведшись ещё парой револьверов с россыпью патронов к ним, я посмотрел прямо в пышущие искренней злобой глаза «Капоне» и, не изменившись в лице, просто выстрелил в голову одного из всё ещё живых его подельников. В того, что сидел поближе ко мне, привалившись спиной к стенке.
Всё равно они все уже были покойниками. Просто пока не понимали этого очевидного для меня факта. Видать, полагали, что это только им дозволено нарушать законы и творить, что в голову взбредёт. Знавал я в прошлой жизни одного человечка, что жил подобным принципом. Директором немалого завода был, между прочим! И всех своих работников считал бесправными холопами. И относился к людям соответственно. Разве что из окна своего кабинета не ссал на головы другим. А взяли его на границе. Тело своего конкурента за более высокую должность в совете директоров перевозил в багажнике. Хотел сделать так, чтобы тот исчез с концами из страны. Вот и повёз в соседнее государство, дабы там прикопать.
Через границу! В багажнике! При этом, будучи не дебилом там каким-то безмозглым, а очень даже умным человеком — заводом он рулил экономически выгодно. Просто в один момент уровень спеси и собственной значимости в его сознании достигли таких высот, что он вообще потерял берега. Начисто! Посчитал, что лично ему можно делать вообще всё. И ошибся. Что ему и пояснили пограничники, прострелив ноги, когда он кинулся бежать от них по результатам досмотра машины.
Что я могу сказать? Вот и эти конкретные кадры ошиблись жертвой. Не повезло им со мной. Тут вам не там, а я им — злобный Буратино. Никак не мелкий запуганный пацан.
— Ты что творишь, крысёныш? Ты хоть знаешь, на кого руку поднял? — вот времена другие, а фразы, как из дешевых криминальных сериалов, что я когда-то в прошлой жизни просмотрел немало, как и все жители моей страны. Даже удивительно!
— Не знаю. Пока ещё. Но очень сильно надеюсь узнать, — расплылся я в ангельской улыбке и для пущего эффекта выстрелил в ногу второго недобитка, что оставался вместе с нами в этой комнате.
— А-а-а-а! — закономерно тут же заголосил подстреленный, схватившись за пострадавшую конечность. Про прежде застрявшую в правой скуле малокалиберную пулю он тут же позабыл. Всё по методу майора Пэйна!
— У нас ведь с вами состоится предметный разговор, любезный? — вновь показательно взведя курок револьвера, я выстрели во вторую ногу того же бедолаги.
Ну вот не повезло ему с тем, что мне требовался образец для натурной демонстрации своего безумия. А как еще возможно было назвать ребенка, что с улыбкой на устах явно пытает и спроваживает людей на тот свет? Безумный он и есть безумный! А безумцев так-то боятся. У них ведь в головах шестеренки крутятся совсем не так, как у других людей. На чём я и строил свой расчёт. Надо ведь мне было вывести из душевного равновесия сидящего передо мной всего такого прилизанного франта, чтобы точно узнать, кто ещё мог быть в курсе моего похищения, а то и вовсе стоять за ним. Людьми-то мы, Яковлевы, были уже не простыми. С деньгами, деловыми связями и полезными знакомствами. А тут такой наезд не по понятиям! Интересно ведь!
Не буду в красках описывать, что я там дальше делал и как. С детства не люблю фильмы ужасов. Все эти кровь, кишки. Брррр! К тому же имею полное право не давать против себя обличительных показаний! Хе-хе! Но то, что в конечном итоге выяснилось, заставило меня аж вздрогнуть. Нет, вот реально стало страшно, и за себя, и за семью.
Франт этот имени «Капоне» в конечном итоге раскололся, как полешко, и тогда посыпалась мне информация, как из рога изобилия. Всё оказалось очень плохо. Этот свежепредставившийся покойничек, чьё тело ныне разгоралось вместе с оставленным мною домом, являлся никем иным как штабс-ротмистром Беляевым.
Кто-то, может, скажет — «Ну и что?». Мало ли в России всяких там штабс-ротмистров имеется. Так каждого из них бояться — в город не ходить. И оказался бы в корне не прав.
Мне было даже наплевать на то, что он штабс-ротмистр и на то, что Беляев. Но вот на что мне уж точно было не наплевать, так это на его нынешнее место службы. А являлся он ни много ни мало адъютантом великого князя Владимира Александровича. Того самого, что командовал всей гвардией, за счёт чего держал в своих руках немалый инструмент влияния на весь Санкт-Петербург и даже на императорскую чету.
Много чего мне этот адъютант поведал. Патронов на его конечности я не жалел. Но главным оказалось то, что всё случившееся со мной сегодня произошло в рамках банальнейшего рейдерского захвата. Очень уж супруге великого князя — Романовой Марии Павловне, в девичестве герцогине Мекленбург-Шверинской, пришлось по нраву недвижимое имущество нашей семьи. Одни доходные дома с землёй под миллион так стоили. Да и мысль о наших деньгах тоже щекотала кончики пальцев княгини, что этих самых денег в своих руках не ощущала.
Дама она была стервозной до невозможности и столь же авторитарной. Как даже я не единожды слышал — аж на гуано исходила, что это не она императрица всероссийская. При этом до безумия любила роскошную жизнь и дорогущие драгоценности, а денег своих и мужа на все хотелки не хватало постоянно. Вдобавок ещё и сыночки-кровиночки, даром что выросли здоровыми лбами, в плане зарабатывания средств оказались полными нулями. Точнее даже отрицательными числами, поскольку горазды были тратить тысячи рублей налево и направо только в путь. Вот как-то и пришла этой мадаме в голову «здравая мысль» по беспределу наложить свои загребущие ручонки на наши доходные дома и завод. Всё до банальности просто!
Мне же отводилась роль товара. Ну там товар-деньги-товар, как учит нас наука экономика. Только в данном конкретном случае предполагалась лишь операция товар-деньги плюс сверху ещё товар в виде нашей собственности.
Теперь вот иду себе спокойно на завод, осматривая себя на предмет дырок в одежде или приставшей к ней пороховой гари, и натурально размышляю, где поскорее взять винтовку с самым лучшим боем да хоть каким-нибудь оптическим прицелом. Это ведь только такие, как она, полагают, что наезд является лишь их прерогативой. Я вот, к примеру, так не думаю вовсе. А оберегать мне есть чего. Мою семью и моё имущество! Моё!
На родителей-то надежды в этом плане, увы, никакой — дети этой эпохи и при этом ни разу не революционеры. Что? Поднять руку на персону из монаршего рода? Сын! Как можно! И так далее. Прям, наяву вижу ход подобного разговора.
Они у меня, скорее, сами откажутся от всего нажитого, продав имущество за относительный бесценок, да и уедут куда подальше от столицы. Благо есть куда. Страна большая. Но точно не за границу. Отец тут встанет вовсе на дыбы. Патриот! С большой буквы «Пэ»!
Но так-то нас и тут неплохо кормят. Съезжать из Санкт-Петербурга в ближайшее время нам пока никак нельзя. Даже противопоказано! Главная возможность для старта основного будущего бизнеса находится именно здесь. Сливочное, так сказать, место. Стало быть, остаётся лишь одно — либо они — клан Владимировичей, либо мы.
Надо будет заглянуть вот прямо завтра к Мосину. Не просто же так мы с ним теперь сотрудничаем, как два частных лица. Типа он меня консультирует в частном порядке, чтобы результаты наших совместных трудов не ушли за бесплатно государству. Он ведь на службе числится. Стало быть, всё, что ни изобретет — всё отходит тут же в пользу казны. А мне это надо? А мне это не надо! Казна с меня и так дерёт достаточно налогов!
Вот кто бы знал, что желание изготовить кульман позволит нам свести знакомство с этим человеком? И что поначалу мы с ним не сойдёмся во мнениях от слова — «совершенно». Как сейчас помню нашу первую встречу.
— Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! — нет, это не я бился головой о столешницу от непроходимой тупости сонмы местных «товарищей», которые лично мне совсем не товарищи. Это мой папа́ изволил палить по выставленным мишеням из револьвера. И из какого револьвера! Редчайшая редкость, не сохранившаяся в будущем ни в одном музее мира. Револьвер системы Мосина! Тот самый, что проиграл армейский конкурс изделию гражданина Нагана. И того самого Мосина, что увековечил своё имя, создав для русской армии винтовку.
А биться головой мне в то время хотелось с чего? А биться головой мне в то время хотелось с того, что местные оружейники с вояками, как прежде двигателестроители с прочими инженерами, банально не видели очевидного. Того, что уже сейчас лежало прямо перед глазами.