е помашешь. Мигом бошку отчекрыжат, а после скажут, что так и было.
А никакой иной возможности принять пищу на борту катеров не имелось — только консервы с бутербродами. Мы сами-то всё время нахождения в Чемульпо питались в ресторане той гостиницы, в которой проживали. Благо обошлось без местного колорита, поскольку европейских визитёров в Чемульпо хватало и для их обслуживания уже давно были выстроены соответствующие заведения с соответствующими кухнями мира.
Хотя работниками общепита мы, понятное дело, выступали только по бумажкам. Аж по целых три на катер выходило! Ровно по полтора «землекопа» на каждого «боевого» члена экипажа, которых нам выделяли ровно по два человека на борт.
В реальности же нам, прибывшим сюда вместе с катерами, надлежало стоять у штурвалов, следить за работой двигателей и при необходимости вести огонь из носовой пулемётной спарки, поскольку никто из флотских с такой техникой прежде не сталкивался и попросту не мог ею управлять.
Задача же военных моряков заключалась в том, чтобы проверить готовность мин после их погрузки в кормовые желоба катеров, да после выступать «наводчиками», указывая рулевому, в каком собственно направлении следует рулить при выходе в торпедную атаку на тот или иной вражеский корабль. Плюс вовремя вытащить предохранительную чеку из мины перед пуском. Благо в этом плане наши кораблики ничем не отличались от привычных флотским паровых минных катеров.
В чём нам при этом очень сильно повезло, так это в том, что для мало-мальски крупных кораблей из Чемульпо имелось лишь два доступных глубоководных прохода — западный канал и восточный канал.
Стало быть, именно эти направления только и могли выбрать японцы для перекрытия своими крейсерами возможных путей побега российских кораблей из расставленного на них капкана. Иных возможных мест ожидания подхода назначенных к закланию жертв у них банально не имелось. Чему активно способствовали недостаточные глубины всей прочей ведущей к порту акватории очень сильно мелевшей во время утренних отливов, отчего там могли действовать лишь каботажные пароходики, да миноносцы с катерами.
А мы ведь были на катерах, не так ли! Вот нам и выпал шанс в полной мере воспользовались своей малой осадкой, чтобы подобраться к противнику именно по мелководью, откуда нападения он ждать никак не мог.
Совершенно не ведая о нашем участии в грядущем сражении, японские моряки сосредоточили всё своё внимание на том единственном фарватере шириной всего-то в 1 милю, по которому «Варяг» только и мог подойти к «развилке» близ небольшого островка Йодольми, откуда уже виделось возможным выбрать дальнейший путь по тому или иному судоходному каналу.
Именно при проходе «Варягом» этого неширокого фарватера, протянувшегося почти на 6 миль, где не имелось никаких возможностей для маневрирования, японцы и предполагали расстреливать его, в свою очередь имея поле для манёвра на глубоководном плёсе, отделенном от данного фарватера несколькими крупными мелями.
Тогда как мы, уподобляясь самым нормальным героям, отправились в обход, чтобы прикрыться весьма крупным островом Ричи и неожиданно свалиться на голову противнику с совершенно противоположной стороны… Хотел бы я так сказать. Но не скажу. Тут, увы, сама природа активно играла против нас.
Мало того, что в этом случае Солнце било бы прямо нам в глаза, совершенно ослепляя, так вдобавок ещё и течение! Чёртово течение в этом случае шло бы чётко против направления нашего движения, «воруя» под 3 узла скорости не только у катеров, но и, что было куда хуже, у торпед, которые покуда не отличались, ни большой дальностью хода, ни достойной скоростью, ни безотказностью срабатывания.
Так для надёжного поражения цели нам было очень сильно желательно сбросить свои «рыбки» не далее чем в полутора кабельтов от борта вражеского корабля. А это, блин, считай вплотную. Меньше 300 метров! Отчего успех всего мероприятия зависел лишь от неожиданности нашего нападения. Ведь на японских кораблях пока ещё никто не мог знать, что мы за хитрые такие катерники.
И чтобы раньше времени не напрягать своим боевитым видом японских моряков, мы потихонечку плелись одной колонной на 15 узлах. Благо что торпеды были надёжно прикрыты крышкой съемного кормового гаргота, протянувшегося от рубки до самого окончания кормы. А на то, чтобы намалевать Андреевский флаг на борту рубки, времени банально не хватило. Шлюпочные же флаги, выданные нам для обозначения своей военной принадлежности, мы после небольшого скандала с моей стороны, привязали к корме так низко, что их практически невозможно стало разглядеть.
В общем, постарались ответить наглым японцам своей максимально допустимой в складывающейся ситуации хитростью. Иначе бы нас мигом потопили бы ещё на подходе. Уж в этом-то сомневаться не приходилось, учитывая разницу в «весовой категории» между нами и японскими крейсерами.
И в чём ещё нам очень сильно повезло, так это в том, что все японские миноносцы оказались оттянуты за линию своих крейсеров, отчего банально некому было подойти к нам поближе, дабы рассмотреть, кто мы вообще такие.
Головным, понятное дело, шел катер папа́ со старшим минным офицером «Варяга» на борту. Потом ещё два катера, а после уже мой тащился замыкающим.
— Александр Евгеньевич, а позвольте задать вам вопрос? — нарушил воцарившееся на борту после отчаливания от «Варяга» молчание мичман Губонин — младший минный офицер с нашего крейсера.
— Да, конечно, — не отрывая взгляда от кормы впередиидущего, кивнул я головой.
— Откуда у вашего катера взялось столь необычное название? «По»? Что означает это самое «По»? — Вот ведь какой глазастый и любознательный мичман оказался! Работали-то мы всё больше в поте лица, и времени смотреть по сторонам, особо не было ни у кого. Но этот, видимо, сумел-таки найти минуту-другую, чтобы разглядеть две едва проглядывающиеся буковки из специально затемнённой бронзы, притороченные на рубке нашего «боевого морского конька» выкрашенного вовсе в черный цвет.
— А, это, — слегка хмыкнув себе под нос, отмахнулся я правой рукой. — Это всего лишь означает, что сопли морских коров, на которых скреплен весь судовой набор данного катера, и на которые были приклеены буквы его наименования, оказались не столь хороши, как нам расписывал их поставщик, — принялся гнать я откровенную пургу. А что такого? Надо ведь было как-то скрасить время, пока мы на мягких лапках и на малом газу отходили подальше от собравшихся в Чемульпо судов и кораблей разных мировых держав, одновременно приближаясь к противнику!
— Прошу прощения? Я не ослышался? Вы сказали сопли коров? — лица своего собеседника я в этот момент, естественно, не видел, ибо пялился в лобовое стекло. Но был готов биться об заклад, что глаза у него сделались большими-большими и максимально круглыми.
— Вы всё совершенно верно расслышали, Пётр Николаевич, — кивнул я в подтверждение своих слов. — Именно что сопли!
— Но… Как? Почему сопли? — явно впал в ступор мой собеседник, над которым прежде, видимо, никто не подшучивал столь издевательски.
— О! На самом деле это очень интересно! — максимально возможно придал я своему голосу восторженного эмоционального окраса. — Вы когда-нибудь слышали о таком азиатском деликатесе, как суп из ласточкиных гнёзд?
— Слышать доводилось. А вот пробовать — нет. Да и, честно говоря, не горю желанием есть птичьи гнёзда, — краем глаза я приметил, что мой собеседник аж передернул плечами от отвращения, видимо, представив, как он впихивает в себя этакую гадость.
— Полностью с вами в этом солидарен, господин мичман! Уж лучше мы полакомимся нашим родным российским медком, которым прежде стошнило наших родных российских пчёл, нежели будем жрать всякую мерзость, которой стошнило каких-то там азиатских ласточек! — тут же поддержал я мысль соотечественника.
— Как-то это… не очень благостно прозвучало в вашем исполнении, Александр Евгеньевич. Это я про мёд, если что, — даже слегка стушевался офицер.
— Да? — моё удивление было столь естественным, что заслуживало, как минимум, Оскара. — Ну и ладно. Оставим пчёл в покое вместе с их пищеварительным процессом. И вернёмся к нашим баранам. Точнее к нашим морским коровам или по-другому говоря — ламантинам, и их бесценным соплям. Так вот! Подобно отрыжке тех самых ласточек, у означенных мною физиологических выделений ламантинов имеется целый ряд очень полезных свойств. Во-первых, они, словно пробковое дерево, легче воды. Вы, ежели будете когда-нибудь близ берегов Аляски, своими глазами сможете увидеть то и дело попадающиеся на морской поверхности этакие плавучие островки неказистой на первый взгляд серо-зелёной массы. Это как раз и будут слипшиеся в единое целое сопли целого стада ламантинов. Во-вторых же, и в самых для нас главных, застывая на воздухе, они превращаются в лучший в мире клей. Совершенно не боящийся влаги! Да такой превосходный, что соединенная им древесина держится даже лучше, чем скреплённая гвоздями. А мы, создавая эти катера, — с любовью погладил я ладонью по панели приборов, — старались выгадать в весе, где это только было возможно, чтобы сделать их максимально лёгкими и быстрыми. Естественно, не в ущерб прочности. Вот и заменили гвозди с прочими стальными элементами крепления на эти самые сопли. Между прочим дорогущие! Тысяча рублей за пуд! Это вам не какая-то зеленая козюля из носа матроса добытая! Это, можно сказать, стратегический материал для постройки новейших минных катеров! Понимать надо! Так что можете не переживать, весь этот катер держится на лучших в мире соплях! — Нет ну а что? На море я иль не на море? А если на море, то просто обязан был начать травить морские байки! Тем более что свободные уши сами собой образовались.
— А… Э… Понятно. С соплями. А с названием-то что? И при чём тут эти сопли? — явно сделав над собой усилие, задал уточняющий вопрос мичман, что был старше меня всего-то на 3 года. Так что жизни ещё и не знал вовсе, салага.
— Так говорю же! Поставщик, сволочью изрядной оказался! Подсунул нам в очередной партии явно чем-то разведённые сопли! Материал-то редкий и, как я уже говорил, весьма ценный. Вот и решил нажиться, мерзавец! Своими собственными развёл их что ли по пути, покуда вез до нас заказанный товар. Но да не суть важно, чем именно развел. Что сделано, то сделано. Суть же состоит в том, что изначально катер назывался «Победа». Однако к тому моменту, как мы доставили его сюда, на Дальний Восток, четыре буквы где-то по пути отклеились и отвалились. Вот и осталось только «По»! И, как я полагаю, это всё же лучше, чем, если бы отвалились именно эти буквы, а осталась только «Беда». Ведь, как говаривал капитан Врунгель, как вы яхту назовёте, так она и поплывёт.