Я же, обкатывая автомобили по местным дорогам перед их окончательной сдачей заказчику, присмотрел себе неприметную рощу, кои были раскиданы сотнями тут и там, где впоследствии, при очередном пробном выезде, и прикопал неглубоко завернутую в промасленную холстину винтовку.
Потом скинул в другом месте оказавшийся лишним деревянный ящик потребных габаритов. А после, отправляясь за грибами, выбрал себе местечко, где за последующие 8 дней потихоньку устроил полноценный тайник.
Поработать ножками при этом, конечно же, пришлось. Да и нервы играли будь здоров! Чуть ли не ежесекундно опасался наткнуться на хитрый взгляд какого-нибудь местного шпика, выглядывающего из-за дерева как раз в тот момент, когда я обустраивал схрон. Но обошлось.
Теперь же оставалось лишь выждать время, да подготовить себе подобающий маскировочный костюм навроде кикиморы. Для чего я даже собрал полноценный гербарий из листьев местных деревьев, чтоб с цветами маскировки, значит, не ошибиться.
Да! Стрелять вот прямо сейчас, в мои планы не входило, дабы не наводить на себя подозрения во всём нехорошем. А то кто-то мог бы и подметить тенденцию гибели от рук неизвестного стрелка персон императорских кровей как раз в момент моего присутствия неподалёку.
Ведь, как известно, первый раз можно принять за случайность, второй — охарактеризовать совпадением, а вот третий уже превратится в закономерность. И жить мне после этого, боюсь, придётся не так долго, как того хотелось бы.
Так что заботливо подготовленная и упакованная винтовка с глушителем улеглись в прикопанном ящике до лучших времён, а я, выдохнув, завершил свои обязанности по передаче знаний с опытом сотрудникам кайзеровского гаража, да и убыл с чистой совестью домой вместе с папа́.
Дома как раз завершалась подготовка устава и процедуры оформления картеля «Продпаровоз» в качестве акционерного общества, что должно было контролировать внутри страны цены и распределение квот на все продаваемые в России паровозы. И наш ХПЗ играл в нём одну из ведущих ролей, поскольку являлся крупнейшим из всех в плане своих возможностей по ежегодному объёму выпуска таковой продукции.
А так как плевать против ветра в данной ситуации мы пока себе позволить никак не могли, пришлось и нам присоединиться к этой махине по высасыванию денег из казны.
И ведь поделать с этим ничего не виделось возможным! То же производство вагонов, рельс, стали, чугуна, угля уже не первый год контролировалось отдельными синдикатами с картелями. Про оптовую торговлю зерном, сахаром и чаем тоже даже говорить не приходилось. Там всё давно и без остатка было поделено без нас.
Да чего далеко ходить! Мы, Яковлевы, вовсе являлись самыми натуральными монополистами в деле изготовления тракторов и автомобилей. Во всяком случае, в России. Ибо было глупо считать конкурентами отдельные фабрики, что пытались хоть как-то протиснуться на этот рынок, изготавливая по пару десятков своих машин, а после откровенно проваливаясь с ними из-за низкого качества выделки при высочайшей цене.
В общем, монополии и картели — это, конечно, нехорошо для государства, не говоря уже о конечном потребителе. Однако же деваться нам тут было некуда. Наживать себе врагов среди заводчиков ещё и на этом фронте, мы уж точно не желали. А что до вылезающих в связи с этим проблем государства… То была забота «государственных мужей», но уж точно не какого-то отдельного инженера-технолога, то бишь меня.
Впрочем, не только проделывать очередную дыру в кармане государственного бюджета предстояло нам. Ждали своего часа, а также нашего с отцом возвращения, и куда более радостные события.
Что называется, непрерывное и своевременное финансирование могло творить чудеса даже в отечественном судостроении. Так, даже двух лет не прошло с момента закладки, как уже был подготовлен к спуску на воду корпус броненосного крейсера «Яковлев»! Что с учётом российских реалий и революционной ситуации 1906–1907 годов можно было считать почти что подвигом занятых на его постройке кораблестроителей.
Мы изначально предполагали, что будем закладывать его в большом каменном эллинге «Балтийского завода», однако там слегка подзастрял корпус последнего отечественного эскадренного броненосца — «Императора Павла I», отчего пришлось согласиться на его постройку в схожем по габаритам эллинге Галерного островка. Всё равно более нигде в России построить бы его не вышло. Слишком уж здоровым он выходил, ежели судить по старым кораблестроительным меркам. Причём здоровым, что по водоизмещению, что по физическим габаритам. Он даже выпирал за пределы эллинга на десять метров по носу и корме, столь длинным оказался.
И вот уже наступал момент, чтобы разбить бутылку о его форштевень, да отправить корпус на последующую достройку уже на плаву. Как говорится — ждали только нас. Не просто же так корабль гордо нёс такое название!
Выделенные на его постройку 17 миллионов рублей сделали своё дело, позволив увековечить нашу фамилию в анналах отечественного военно-морского флота. Не одним ведь только грекам — Авероффам, профинансировавшим, кстати, всего-то ⅓ часть постройки схожего крейсера для Афин, бравировать подобным достижением. Мы тоже заслужили так-то! Потому, пока мы ехали домой, мама́ вовсю готовилась стать крёстной матерью сильнейшему крейсеру Российского Императорского Флота.
Да, пусть его прототип вовсю проходил сдаточные испытания у берегов Туманного Альбиона, нам уже были известны, как его недостатки, так и недостатки того же «Дредноута». И это в полной мере оказалось учтено в постройке «Яковлева». Что и обещало сделать его наиболее зубастым из всех наших крейсеров.
Так, вместо пары 9-футовых дальномеров, на нём предполагалось установить полдесятка 15-футовых. К той паре, что размещались в боевых рубках, добавлялись по одному в каждой башне.
Из состава паровых турбин исключались те, что отвечали за экономичный крейсерский ход. Больно уж паршиво они показали себя на новейшем английском линкоре, постоянно выходя из строя, отчего машинная команда «Дредноута» в конечном итоге научилась обходиться без них и сами англичане на новых кораблях их не планировали ставить. Это в свою очередь позволило нам заблаговременно снизить общий вес турбин крейсера аж на 130 тонн! И удешевить, конечно.
Фундаменты и подкрепления палуб для размещения башен орудий главного калибра дорабатывались опять же сразу при строительстве по результатам совершенно провальных пробных стрельб головного корабля серии.
Весящий тонн 20 таран убрали нафиг с носа, как откровенный пережиток прошлого. Благо, кто денежку платил, тот музыку и заказывал, не смотря на поднявшийся в Адмиралтействе вой по невинно «убиенному» тарану.
Да и по мелочи много чего оказалось доработано или же изменено. Навроде новейшего материала того же настила верхней палубы, который у крейсера английской постройки уже начал трескаться и крошиться, хотя корабль ещё даже не закончил приёмо-сдаточные испытания.
Конечно, будь на то моя воля, на отечественных верфях заложили бы куда более достойные корабли вместо этого трёхбашенного недоразумения с полудюжиной 10-дюймовых пушек, который являлся слишком мощным и дорогостоящим для броненосного крейсера и слишком слабым на фоне новейших полноценных линейных крейсеров англичан.
Но, увы, влезать совсем уж напрямую в этот бизнес и при этом не поссориться с тем же императором, а также целым рядом великих князей, виделось невозможным делом. Потому приходилось мириться с поступлением на флот таких вот слегка «недолинейных» крейсеров, которые, впрочем, выходили всё же помощнее изначального проекта.
— О чём задумался, сын? — прервал папа́ моё молчаливое созерцание проносящихся за окном нашего купе пейзажей.
— Да вот. Грущу. — Моя моська в этот момент явно не походила на физию всем довольного человека, потому я и не стал убеждать родителя в том, что полон энтузиазма.
— По поводу? — отложив в сторону книгу, которую он читал, проявил интерес мой отец.
— По поводу неготовности российского общества к автомобилизации, — соврал я о своих мыслях. Точнее говоря, не столько соврал, сколько, не желая хаять флот, озвучил те, что также вызывали у меня лишь грусть, печаль, тоску.
— Да. Есть такое дело, к сожалению, — не смог не согласиться со мной папа́. — Двенадцать лет уже прошло со времён той самой нижегородской выставки, на которой мы представили первый образец нашей «Руси», а воз практически и ныне там.
— Угу, — поддакнул я. — И это в то время, когда количество машин в США идёт уже на сотни тысяч штук, да и в Европе тоже подступаются к подобному значению. Вон, даже немцы согласились на устройство нами завода на их земле. И не какого-то там мелкого сборочного цеха, а полноценной сборочной линии с конвейерным производством! Тысяч десять машин в год такая сможет выдавать, опираясь на наше с Де Дионом французское двигателестроение, — постройку самых главных агрегатов мы не желали развивать ещё хоть где-нибудь за рубежом. И так с лихвой хватало уже имеющихся мощностей. — А ведь прежде немцы до последнего момента считали нас «убийцами» своего отечественного автопрома и ни в какую не желали идти на сотрудничество. Но ведь прозрели! Пусть даже не без пинка со стороны кайзера. Наши же всё слепы по сей день. Сколько мы там тех же DAC-ов смогли распродать за последние 3 года?
— Чуть более двух тысяч, — понимая, насколько сильно я тут прав, тяжко вздохнул глава моей семьи и тоже уставился в окно задумчивым и грустным взглядом.
Что ни говори, а с подобными объёмами продаж кашу было не сварить. Ведь мы на уже строящихся мощностях планировали выпускать под 50 тысяч штук ежегодно. То есть в 50 раз больше, нежели теоретически мог бы потребить внутренний рынок России. А это были столь великие деньги, что, будучи замороженными в невостребованном товаре, могли бы привести к банкротству даже нас! Вот нет пророков, блин, в своём отечестве! И хоть ты тресни! Что тут будешь делать?
В том числе по этой причине нам требовалось максимально возможно развивать наши зарубежные заводы, чтобы за счёт прибылей с них раз за разом компенсировать потенциальные потери в России.