Причём, что лично для меня было смешно в складывающейся ситуации, в начале XXI века всё было в точности наоборот. До тех пор покуда я не ушёл на пенсию в своей прошлой жизни, мне вышло ознакомиться с очень интересной информацией о распределении прибылей в одной автомобильной компании.
Как я тогда выяснил, из более чем десятка принадлежащих ей европейских заводов, лишь 2 являлись прибыльными. В том числе находящийся в России, на котором я трудился в тот момент. И вот эти вот 2 завода не только покрывали за счёт своих прибылей все убытки 8 оставшихся, но также сверх того генерировали прибыль, которую было бы не стыдно предоставить к ознакомлению акционерам.
Ух, как мы тогда с мужиками скрипели зубами, сравнивая те же зарплаты у нас и у тех, с убыточных европейских заводов. Как можно было понять, нам в России платили в 4–5 раз меньше, нежели тем, там.
Да и цена машины на нашем рынке могла быть на треть меньше, если бы из нашего завода не старались выкачать деньги в столь громадных объемах.
Обидно было, в общем, нам до слёз.
Такому положению вещей, помимо забугорных владельцев, вечно радовалось разве что руководство АвтоВАЗа. Ведь только из-за этого их продукция оставалась конкурентоспособной по цене и потому востребованной в определённой мере.
Веди же «западники» у нас дела относительно честно, кирдык пришёл бы тольяттинскому гиганту, к гадалке не ходи. Особенно с тем уровнем некомпетентности руководства и повального воровства, что процветал на нём даже к концу моей прошлой жизни.
Как там говаривал в своё время руководитель службы безопасности ВАЗ-а? Всё, что воруется с завода не железнодорожными составами — меня и мою службу не интересует! Как-то так.
Потому и получали мы Жигули по цене Рено во Франции или же Тойоты в США, где они стоили даже дешевле, чем в самой Японии. Чего я всем сердцем желал избежать в своей выстраиваемой автомобильной империи!
Не в том плане, чтобы наши машины опять же стоили в США, дешевле, чем у нас. А в том плане, чтобы отечественный автомобиль производился вне условий повального воровства и был доступен населению. Воть!
Глава 4Все, что ни делается… ведет к депрессии. Часть 1
Вот уж не думал я и не гадал, что мне вновь придётся махаться врукопашную со всякой дворовой шелупонью, в очередной раз отыгрывая этакого очень-очень злого Бэтмена.
А, поди ж ты! Вынудили, сволочи! Что называется, словами делу помочь не удалось и в ход пошли иные доступные аргументы. Физические!
Я хоть и старался поддерживать своё тело в приличной кондиции, да и от драк никогда не бегал, но уж точно не являлся мастером кулачного боя. А в последние годы и вовсе никакой практики не случалось в моей жизни. Стрелять — стрелял, а вот сходиться нос к носу с кем-либо не приходилось. Тут и аукнулось сие упущение сполна.
— Н-на! — попытался влепить мне в скулу свой кулачище заросший бородой мужик, к которому у меня имелся ряд вопросов, и которого после пары дней поисков нам вышло отловить на задворках одного из наших доходных домов.
Как можно было понять, едва начавшийся разговор у нас не задался практически сразу, после чего в ход пошли кулаки.
— Ух! — это уже я выдохнул, едва успев прикрыть голову согнутой в локте рукой. В этот импровизированный блок и прилетел сумевший покачнуть меня удар.
Попытка провести в ответ джеб, на удивление, увенчалась успехом. Вот только лицу, в которое врезался мой кулак, казалось, было наплевать на это.
Причём именно лицу, а не человеку!
Уж больно много следов былых драк оно несло на себе. Нос был сплющен в районе переносицы, да вдобавок заметно свёрнут набок. Левой брови практически не существовало, столь сильно её сбили когда-то. А правая колосилась волосками лишь наполовину, опять же явно пострадав давно от чьих-то кулаков. Причём не единожды! Зубов опять же наблюдался явный недостаток в воняющей гнильцой и чесноком пасти.
Потому мой не сильно мощный «спортивный» удар оказался проигнорирован вчистую, и в моё левое ухо тут же прилетела знатная оплеуха. Противник ведь — не груша, не стоял на месте так-то. И шустро бил в ответ. Подлец такой!
Да-а-а… Кулаками махать — это тебе не из пистолета стрелять. Тут надо чётко осознавать свои физические возможности с кондициями, чтобы рассчитывать на достойное выступление.
Я, как тут же выяснилось, их не знал в потребной мере. Ну, или же самонадеянно полагал вполне себе достойными. Зазнался, зазвездился, короче говоря. Потому и полетел кубарем на землю. Больно уж рука у моего визави оказалась тяжёлой. Хотя бил тот уж точно не профессионально, а размахивая своими граблями откровенно по-деревенски. Разве что в кулак перед ударом не плевал. Но мне, увы, и этого хватило.
— Держите его, братцы! Уходит! — выкрикнул Иван — один из моих бойцов, так сказать, последнего набора.
Помотав головой, чтобы прекратить возникшее было головокружение и противный звон в пострадавшем ухе, я только и смог понять, что вчистую слил наш первый и единственный раунд «активных переговоров» с этим мрачным мужиком, после чего в дело вступили мои телохранители, до поры до времени маячившие в сторонке. Не хотел, блин, нагнетать атмосферу изначально. Для чего оставил их поодаль. За что и поплатился, дурачок.
И, походу, пора мне уже отказываться от этой практики. Пусть лучше вечно нависают над душой, но находятся всегда рядом. Так поспокойней будет жить и им, и мне.
— Хэк, — лихо разогнавшись, влетел в мощного, но тяжеловесного, улепётывающего мужика не менее тяжеловесный, но более шустрый Михаил — из числа моих «старичков» со спортивным прошлым.
— А-а-а! Кха! — а это уже донеслось до нас со стороны беглеца, не пожелавшего общаться с нами тет-а-тет. Именно с такими звуками он и встретился с землёй. — Убивають! — едва только рухнув, буквально взвыл он чуть ли не фальцетом, что никак не вязалось с его внешним видом.
Вот честное слово! Человек может покинуть деревню, но деревня уж точно не покинет человека. И знаменитая крестьянская прижимистость уже не первый год доводила мама́ буквально до белого каления. Она ведь у нас в семье была ответственна за весь жилищный фонд. Оттого и сталкивалась с этим делом на постоянной основе, параллельно выслушивая жалобы дворников и наших управляющих домами.
Желая облагодетельствовать простой народ созданием для него достойных условий проживания, мы не до конца учли все статьи имеющегося жилищного законодательства империи. Ну и жуликоватости отдельных персон.
Как очень скоро выяснилось, по законам Российской империи квартиросъёмщик имел полное право без дозволения рантье, то бишь нас, пересдавать арендуемую жилую площадь бессчетному числу субарендаторов. Иными словами говоря — создавать полноценные ночлежки с трехуровневыми нарами в наших квартирах. И даже организовывать натуральные бордели в них! Чем многие рабочие из числа вчерашних крестьян, кому сильно повезло снять в наём наши недорогие социальные квартили, уж больно сильно принялись грешить. Не в тех домах, куда мы заселяли изначально именно своих рабочих, а в последующих, что шли под заселенье всем желающим.
В результате, эти новенькие дома очень споро превращались в какие-то бомжатники с повсеместно выбитыми стёклами подъездов, стыренными лампочками и даже выдранной медной проводкой. А нормальные жильцы, помучавшись с полгода-год, в конечном счёте принимались подыскивать себе иные варианты мест проживания, тем самым освобождая свои квартиры для устройства очередных хостелов самого низкого пошиба! Что мама́ уж точно не устраивало. Да и нас всех остальных — тоже. А полиция при этом лишь руками разводила — мол, имеют право по закону. И хоть ты тресни! Даже взятки не помогли разрешению ситуации. Опасалась полиция лишний раз трогать мастеровой люд после почти трех лет революционных волнений. Даже если повод имелся!
Квартиры при таком подходе, понятное дело, в одночасье разворовывались, засерались всякой грязью с нечистотами и вдобавок заселялись на постоянной основе всевозможной насекомой живностью, бороться с которой не имело никакого смысла, так как эту «армию членистоногих» жильцы пополняли ежедневно.
Особенно страдали туалеты с ванными комнатами, которые никто из съёмщиков койко-места не считал нужным вычищать своими силами. Кое-где фаянс, ежели не был украден, пардон за подробности, совершенно скрывался под толстым налётом говн. В иных же квартирах на месте скомунизженного унитаза оставалась торчать просто труба, в которую человеку следовало попасть при оправлении своих естественных физических надобностей, а после протолкнуть всё вышедшее из него палочкой куда-то вглубь, чтобы оно упало ниже.
Короче говоря, промахивались в этом деле многие, отчего по всей квартире, парадной и дому стояла не выветриваемая сногсшибательная вонь общественного туалета.
А кое-кто специально этим делом занимался, скумекав, что нормальные жильцы со временем съезжают и можно на освобождающейся площади ещё поднять деньжат.
И нынешний «клиент», как раз был из таких вот деятельных деятелей, что почитали себя сильно вумными.
— Ну что, набегался, болезный? — поднявшись с земли, я подошёл к лежащему на земле мужику, который глазами загнанной в угол крысы взирал исподлобья на меня и моих людей.
— Не смей меня трогать, барчук! Я свои права знаю! Я закон не нарушал! — прорезалось в нём резко желание продолжить наш было прерванный ударом кулака разговор. — А коли тронешь, тебе же худо выйдет! Иль запамятовал уже, как всего год назад вы все на цыпочках ходили, да боялись в сторону нашего брата смотреть! — напомнил он мне о волнениях народных, да стрельбе, что весьма часто раздавалась на улицах столицы вплоть до середины 1907 года. Причём стреляли-то тогда не в воздух, а всё больше в зажиточных граждан. Когда из революционных побуждений, а когда и с целью ограбления. Вот и стращал теперь меня этот кадр, видимо, надеясь взять на испуг.
Вообще, он такой непонятливый был у нас отнюдь не первым. Дело пару тройку раз уже доходило до того, что мне с моими ребятушками приходилось отлавливать по тёмным подворотням особо самоуверенных уникумов, да пересчитывать им ребра с параллельным чтением нотаций о необходимости проявления уважения к чужой частной собственности.