Это коренастый мужчина лет шестидесяти с большой родинкой на носу, которая делает его немного забавным и, как следствие, симпатичным. Он приехал за мной в гостиницу на своей спортивной машине, черном Porsche Cayman. Я сажусь в нее, откидываюсь на спинку кресла, готовый в десятый раз выслушать все его истории и теории. Мы знакомы уже более десяти лет, но каждый раз при встрече со мной он, как заезженная пластинка, начинает все излагать заново.
20 лет назад Тонино был никем, человеком, перепробовавшим в Италии сотню профессий и не добившимся успеха ни в одной. В 40 лет, с семьей на руках, он перебивался с хлеба на воду, не имея ни гроша в кармане.
Однажды они с другом наскребли денег на бензин и отправились в Румынию. В этой точке рассказа он всегда слегка тычет меня локтем в ребро.
– За телками, – говорит он и подмигивает.
И здесь наступает переломный момент в его судьбе. Он встречает бизнесмена, который знакомит его с положением дел в текстильной промышленности, и Тонино некоторое время выступает в роли посредника в контактах с итальянцами. Благодаря небольшим сбережениям, ряду теневых сделок, нескольким торговым махинациям и откатам ему удается сколотить капитал, достаточный для покупки собственных ангаров и оборудования.
Сегодня он одет как подросток: поло с поднятым воротником, модные джинсы, на ногах разноцветные Tod’s. Свои седые волосы он красит в чернильно-черный цвет, который выглядит так, словно его нанесли широкими мазками. У него несколько пристрастий: женщины, спортивные автомобили и вкусная еда. На родину, к своей семье в Италию, он приезжает лишь на пару дней раз в два месяца, чтобы показать жене и детям, что он жив и что еще не время думать о завещании.
– Я оставляю им конверт с восемью-девятью тысячами евро, им надо же на что-то жить! – смеется он. – А что поделать? Моей жене 45, хотелось бы, чтобы не старела, но жены хуже йогурта: срок годности истекает еще быстрее.
Еще один легкий толчок в мое ребро:
– Хочешь завести девчонку из местных?
На протяжении всего пути от гостиницы до фабрики он каждые пять секунд указывает мне на маленькие двери, маленькие каналы, ведущие к полуразрушенным домам и магазинам с полуопущенными жалюзи. Я уже наизусть знаю эту песню.
– Здесь делают простой массаж, здесь – эротический, а на этой стороне – любой, только плати!
Он знает все злачные места.
Когда он окончательно исчерпывает тему телки, то переходит к теме еда – другой своей большой страсти. Он знает все рестораны в радиусе 100 километров и все рецепты блюд, которые там готовят. Однажды он открыл свой собственный ресторан, просто для того, чтобы, как он говорит, добавить немного к своему капиталу и удовлетворять свои гастрономические прихоти.
Но дело не только в этом. Просто у него столько денег, что он не знает, что с ними делать. И, устав от румынской кухни, он открыл ресторан Il paesano, где еда была просто божественной. Как истинный житель Абруццо, он трепетно относился к приготовлению пищи и постоянно доставлял из родного городка свежие местные продукты: кроликов, баранину и ветчину самого высокого качества. Я помню, как ел у него amatriciana, это была сказка из Тысячи и одной ночи.
Перед рестораном на парковке часто можно было встретить Maserati Гамбы, который, учитывая качество кухни, всегда ездил туда обедать вместе со всей группой предпринимателей… с ним был даже один родом из Салерно, моего города, у него сейчас здесь, в Бакэу, своя прекрасная фабрика.
– Потом ресторан мне надоел, – говорит Тонино. – Требует слишком много сил и времени. Лучше уж шлюхи!
Он громко смеется, переключает передачу, и Porsche прыгает вперед.
– Я продал его Антонелло Гамбе, ему нравятся китайцы, и когда ему тоже надоело быть привязанным к кухне, он перепродал его китайцу из Бакэу!
Теперь Il paesano – это китайский ресторан, где готовят блюда итальянской кухни. Еще один пример Made in Italy на китайский лад.
Мы приезжаем на фабрику и вместе с ее замечательным директором, которую я знаю уже много лет, беседуем, стоя рядом со швейными машинами, рассматриваем товар, знакомимся с графиком поставки. Несмотря на сильный шум в цеху, Тонино не любит торчать в офисе, он предпочитает быть среди рабочих, в контакте с ними, и когда он здесь, он бродит между рядами с машинами, не останавливаясь ни на минуту. Чтобы показать ему новую модель, заказ на которую мы хотели бы разместить, или образец ткани, мне приходится чуть ли не бежать за ним.
Внезапно он останавливается, засовывает большие пальцы рук за пояс и обводит свою маленькую фабрику взглядом, исполненным удивления, как будто до сих пор не верит в то, что ему удалось достичь.
– Слышишь, как стрекочут машинки? – спрашивает он меня. – Как быстро, не правда ли? Ты посмотри, как здорово работают мои девочки!
Темп, мягко говоря, бешеный.
– А ты знаешь, что у моих работниц есть одна замечательная особенность?
– Какая?
– Они никогда не болеют!
– В смысле, они все такие здоровые?
– Нет, дружище, в том смысле, что если кто-то из них заболевает, я ее увольняю, – смеется он.
– А как тебе это удается? Они тебе это разрешают?
Тонино не скрывает удовлетворение от того, что он собирается мне поведать.
– На этот счет у меня своя система, – говорит он. – Пару месяцев назад одна из моих швей попросила больничный на три дня.
– А ты?
– А что я?.. Я дал ей эти три дня, но как только она вернулась, я поменял ей работу. Я сказал ей, что она больше не будет сидеть за машинкой, а будет бухгалтером.
– Так даже лучше!
– Конечно, лучше. Она была на седьмом небе от радости. Скажу тебе, что почти все девочки, что у меня работают, имеют высшее образование. Они получают бумажку об этом, долго ищут работу, и все кончается тем, что приходят ко мне и садятся за швейные машины рядом с теми, кто не окончил и восьми классов школы. У этой девочки, что болела три дня, по-моему, диплом экономиста.
– Стало быть, ты дал ей место, которое ей больше подходит.
Он опять смеется.
– Ты прав. И у нее теперь ответственная работа – я велел ей по десять часов в день сидеть с карандашом и блокнотом у двери туалета, считать и отмечать приходящих людей и минуты, которые они там проводят. Эта не выдержала и двух недель. Она умирала от стыда и уволилась. По собственному желанию. Я мог бы выгнать ее сразу, но так изящнее, не правда ли? Я хотел показать пример всем.
Он говорит это, а я едва сдерживаюсь, чтобы не врезать ему по физиономии, да с такой силой, чтобы ему стало больно, здесь, на глазах у всех его девочек. И посмотреть, что осталось бы от его достоинства.
– Во всяком случае, – продолжает он, – это неплохая идея, мне действительно стоит поставить перед туалетом автомат, чтобы считать, кто приходит и особенно сколько времени там находится. Так они меньше будут там сидеть и больше работать!
Под шум швейных машин я поворачиваюсь и, не прощаясь, ухожу.
Глава 4. Карцеры Сопота
В бывшей тюрьме
София, столица Болгарии, – красивый город. Особенно в ночное время. Как только наступает ночь, все, действительно все окна исторических зданий в центре города подсвечиваются снизу вверх, одно за другим, от самых больших на первых этажах до самых маленьких на верхних. Это придает души зданиям восемнадцатого, девятнадцатого веков и даже более поздним строгим и внушительным постройкам коммунистического периода. Особенно это заметно зимой, когда на город опускается такой густой туман, что в нем трудно ориентироваться, а гулять по ночному городу в сопровождении этих огней – настоящее удовольствие, по крайней мере для меня.
Туман окутывает все вокруг, звуки становятся глуше, и кажется, что ты находишься в одном из тех стеклянных шаров, в котором, если его потрясти, начинает идти снег. Засунув руки в карманы и подняв воротник, ты можешь бродить среди этих огней, не чувствуя холода, который здесь нередко достигает 15 градусов ниже нуля.
За периметром больших зданий начинается густой лабиринт улиц и переулков, полных магазинов, маленьких базарчиков и трактиров, где можно вкусно поесть и выпить. Звучит аккордеон, подают кебапчету, таратор, каварму, а к ним темное пиво или местные вина. Аромат специй настолько интенсивен, что следует за тобой, долго не покидая. Это запах Востока, запах экзотических и неизвестных продуктов, напоминающий мне о том, что София находится на пороге Азии. Стамбул, Турция – всего в одном шаге отсюда.
Но сразу же за болгарской столицей это волшебство заканчивается, начинается обычная для восточных стран дорога – пересекающая стылые ландшафты плохо асфальтированная серая полоса с редкими указателями.
Я еду по ней на румынской Dacia, в которой местный водитель везет меня на работу. В машине сломался обогреватель, и я сижу неподвижно, закутавшись в пальто и натянув на уши шерстяную шапку.
Я еду в Сопот, небольшой городок в 120 километрах от Софии, до которого мы рассчитываем добраться за два-три часа, учитывая состояние асфальта и водителя, который, похоже, не совсем трезв.
Сопот – скопление семи- или десятиэтажных постсоветских блочных многоквартирных домов. В каждом расположены ячейки пчелиного улья – сорокаметровые квартиры с одним окном и без централизованного отопления. Перед каждым подъездом – куча дров, которую нужно пополнять всю зиму.
Здесь живут рабочие окрестных предприятий.
Это текстильные фабрики, химические и литейные заводы. Когда смотришь на них, создается впечатление, что за последние 10 лет такие страны, как Болгария, Румыния, Молдова, изменились очень мало. Изменения коснулись лишь немногих и в виде, скажем так, стабилизации, заключающейся в стабильной концентрации богатства у небольшой части населения, которая не имеет тенденции к увеличению и постоянно снимает сливки с экономического развития рынков. Одни все богаче и богаче, другие все беднее и беднее… И не просто бедные, но бедные настолько, что вынуждены соглашаться на нестабильные и экономически непристойные условия предлагаемой им работы.