Отец, видя нашу реакцию, буркнул недовольно:
– Воспитал же на свою голову таких твердолобых…
– Это всё гены, – невинно заметил я.
– Дурная наследственность, – поддержала Лена.
Отец усмехнулся. А после – сделал странный пас рукой, будто распальцовку бросил. Ну, или – ведьмачий знак. Его ладонь покрылась блестящей маслянистой дрянью, похожей на нефть, и в стороны выстрелили чёрные нити, паутиной залепив стену поверх сияния.
Это что нахрен за Веном?!
– Да что вообще происходит?! – не выдержал я. Ощущение нереальности происходящего только усилилось. – Какого… Какого?!
Лена только открывала и закрывала рот, как рыба. Слов у неё не нашлось, но она просто указала дулом карабина на чёрную паутину.
В этот миг разом поменялось освещёние, словно кто то выключателем щёлкнул. Или – применил фильтр в фоторедакторе. Мир вокруг выцвел, ушёл в серо-красные тона. Будто этого мало, в нос ударила вонь жжёной пластмассы
– Макс! – воскликнула Лена в панике, и шагнула ко мне. Тут же беспомощно добавила, – па-а-ап!
Её чёрные, влажные после душа волосы завились крупными кудряшками, в зелёных глазах – таких же, как у меня – плескался то ли ужас, то ли просто офигевание крайней степени. Сестры “обесцвечивание” не коснулось. Меня и отца тоже, кстати.
Я молча снял карабин с предохранителя, требовательно посмотрел на отца. Лена, после секундного промедления, повторила за мной.
Отец поморщился, швырнул дробовик на пол – будто бесполезный мусор. И… у него в руке с белой вспышкой появилось копьё. Прямо из воздуха – здоровенное цельнометаллическое копьё, блин! Точнее, что-то типа глефы или гизармы – только кого это будет беспокоить на фоне всего остального?
Лена выматерилась. Впервые за четыре года. Прошлый раз был, когда она в тайге со скалы навернулась и сломала ногу. Зато, теперь уже у меня слов просто не нашлось.
– Там то, к чему я вас всю жизнь готовил, – вздохнул отец, ткнув пальцем в свечение. На слова сестры он не обратил внимания, а ведь в нашей семье с матом строго. Про чёрную дрянь, блин, тоже ни слова не сказал. – Но я и надеялся, что нас не найдут в другой реальности, и это не пригодится.
Так… Что он сейчас сказал? В другой реальности?
Свечение вдруг стало ярче.
– Икар! – рявкнул отец.
– Да! – я аж на месте подпрыгнул. На тренировках мы всегда пользовались позывными, и сразу отзываться на них нам с сестрой въелось в подкорку.
– Когда получишь крылья, не спускайся к солёным брызгам и не поднимайся к солнцу.
Я даже не сразу осознал, что он сейчас сказал. Крылья? Брызги и солнце? Он мне про греческие мифы затирает? Сейчас!?
– Пандора!
– Да! – Лену колотило. На отца она уставилась с надеждой, будто ждала, что хотя бы ей он скажет что-то осмысленное.
– Открой этот долбаный ящик, Панди, – сказал отец. – И пусть они все обосрутся.
Он улыбнулся, но вышло похоже скорее на оскал. А в глазах смешалось столько всего: тоска, злость, вина, любовь…
Какого?..
– Прорывайтесь в людное место – может, пронесёт, – продолжил отец. – На месте не стойте, защищайте друг друга. Если поймают… Постарайтесь найтись как можно скорее. Вместе – вы сила. Может, и с мамой свидитесь.
Меня будто ударило с размаху, а внутри что-то дрогнуло. “С мамой”.
Мама умерла.
– Стой! – заорал я. – Это же…
Я не договорил. Всё… Всё случилось одновременно.
Отец вдруг зарычал и согнулся, на спине под футболкой у него вспух огромный горб. Удар сердца – и ткань разорвали, расправившись на половину кухни, крылья. Пернатые, как у ангела, только не белые, а чёрные.
Из сияния вывалился здоровенный клубок глянцевых телесно-серых червей, волной рванул по полу. Вонь палёного пластика стала невыносимой.
– Бегите, – выдохнул отец, и ударил крыльями. Нас с Леной подхватило мощным потоком ветра – мягко, словно подушками – и бросило в окно. Раму с грохотом вырвало из стены, миллионом осколков взорвались стёкла, но нам вреда не причинили.
Лена взвизгнула и с перепугу пальнула куда-то – спасибо, что не в меня. Я от неожиданности до хруста прикусил язык. Мимо замелькали этажи – один, второй, третий… Мы жили на девятом.
– Макс! – закричала сестра. Я не ответил. Язык было так больно, что слёзы выступили, и испугаться я толком не успел. А потом падение резко остановилось, и нас аккуратно отпустило на асфальт. Ветер развеялся, разметав напоследок окурки и шелуху семечек перед подъездом.
Лена опять выматерилась.
– Пандь, – буркнул я, и поморщился из-за больного языка. – Рот тебе с хозяйственным мылом помою.
– Угораешь? Да тут… – что именно “тут”, она не сказала – видимо, слова не нашлись. В этом я Лену понимал полностью. Молча ткнул пальцем в сторону скамейки у подъезда.
Там сидели две бабки, вечно ворчащих по любому поводу. Только вот, сейчас они не офигевали от нашего чудесного спуска с девятого этажа, как и с того, что недалеко от них рухнули оконная рама и острые осколки стекла. Старушки замерли на месте. Не просто без движения сидели – а зависли, как на паузу поставленные. Не моргая, с открытыми ртами. И не дыша.
– Ты тоже это видишь? – уточнил я. Шагнул к правой бабуле, ткнул её пальцем в морщинистую щёку. Она не отреагировала, даже зрачки не шелохнулись.
Надо ли говорить, что серо-красный фильтр наложился на обеих бабуль?
Я оглянулся: людей на улице было полно. Пенсионеры, парочки, компашки наших ровесников, дети, мамочки с колясками – все они замерли без движения под серо-красным фильтром.
Чёрт его знает, что будет, когда мир отомрёт. Он ведь отомрёт? Не просто так же отец нас в людное место отправил?
Вот мы переполох создадим, если окажемся где-нибудь в торговом центре, когда трещащая по швам реальность вернётся в норму: одетые в милитари-стиле, с карабинами, рюкзаками и разгрузками с запасными магазинами. Полиция загребёт – сто процентов.
И доказывай потом, что мы не фанаты “Доки 2”.
Только, я никуда бежать и не собираюсь.
– Это-сон-это-сон-это-сон, – завела Лена аутичным речитативом. И вскрикнула, когда я её ущипнул. – Больно!
Я не ответил, посмотрел вверх, найдя окна нашей квартиры. Кажется, там что-то сверкало, будто кто-то щёлкал туда-сюда выключателями.
– Папа… – произнёс я одними губами.
Какого вообще хрена происходит? О чём он молчал? Зачем вообще молчал?! И кто он?!
Да, обычный мир – привычный и логичный, понятный и рациональный – за секунду рухнул, и в голове осталась такая каша, что разбираться даже не хотелось. Ясно было только одно – и это я сказал вслух:
– Надо вернуться. Помочь отцу.
– Я… Я не знаю, – отозвалась Лена. – Он сказал бежа… Ой!
– Ты чего? – я оглянулся на сестру.
– Небо, – выдавила она. – Глаз.
Я задрал голову и проследил за её взглядом. То, что небо практически чёрное, заметил, ещё когда в наши окна пялился, но особо не обратил внимания. Все цвета изменились, и это я уже воспринимал, как должное. Мой отец швырялся чёрной паутиной и отрастил крылья – вот что сильнее всего почву из под ног выбивает.
А потом я заметил… солнце?
Ладно, ясно же, что нифига это не солнце. Нужно просто разрешить себе поверить собственным глазам. А поверить, сцуко, нифига не просто, когда они видят то, что противоречит… Противоречит вообще всему.
В небе вспух огромный пульсирующий глаз. Голубой – полностью, без разделения на белок и радужку, но с вертикальной чертой зрачка. Он будто высматривал что-то, двигался дёргано и неестественно. Вдруг – замер.
Уставился прямо на нас с сестрой.
– Макс! – взвизгнула Лена.
– В подъезд! – рявкнул я. Знал, что сестрёнка мне подчинится. Нельзя отца оставлять с теми червями, чем или кем бы они ни были. Хоть – похитители тел из другого измерения. Хоть – высшая форма жизни. Хоть – геи-нигеры из открытого космоса, блин! Вместе справимся – и будем решать, что делать дальше. Втроём, а не разделённые. И он ещё замучается объяснять, что за бред происходит.
И что там с мамой.
Я рванул к двери подъезда, но тут же затормозил.
– М-мать!
Дверь покрыло синее свечение.
– Что теперь? – Лена врезалась мне в спину. Голос у неё дрогнул.
Я полез в карман за подъездным ключом – и не нашёл его. Ну точно, он дома, на столе…
– Пандь, ключ с собой?
– Нет.
Да твою то мать!
– Ищи у бабуль. Они против не будут.
Сам я, чтобы не терять время, схватил ручку двери, ногой упёрся в стену. Никогда не ломал магнитные замки – но представляю, как это делается. У нас, правда, дверь новая. Точно знаю, что уже не один алкаш, забывший ключи, с нею не справился.
Нервировало сияние прямо перед мои лицом – но оно ещё не стало ярче – как недавно совсем, дома. Значит, время есть.
Я с силой дёрнул ручку двери, потом ещё раз, ещё.
Не поддавалась. Вообще ни в какую!
– Нашла!
– Супер!
Над нашими головами вдруг оглушительно бахнуло. Мы подняли головы – и замерли на миг.
– Папа… – тихо выдавила сестрёнка, и в её глазах заблестели слёзы.
Я выругался, прыгнул к Лене и, сбив с ног, накрыл её собой. Вокруг зазвенело, загрохотало, что-то увесистое прилетело мне в спину. Точнее – в рюкзак, не причинив вреда.
А потом всё стихло, только едва слышно всхлипывала сестрёнка.
Я механически поднялся. Всюду валялись почерневшие неузнаваемые обломки, битое стекло. Одну из старушек чудом не задело, только присыпало гарью. У второй в голове появилась вмятина – будто у спустившего воздух футбольного мяча.
Я с отстранённым равнодушием отметил, что должен быть шокирован. Но… Нет. Я поднял голову. Весь мир сузился до окон нашей квартиры. Они пылали, и к чёрному небу валил чёрный дым.
Внутри разом что-то оборвалось, в животе похолодело, и заворочался холодный склизкий комок. Лена поднялась на ноги, вцепилась в мою руку – и сжала пальцы с не-девчоночьей силой.
Голливудских криков “Не-е-е-ет!” и прочей театральщины не было. Мы… Мы просто охренели. В реальность происходящего не верилось совсем.