В подтверждение непререкаемой истинности своих доводов Беттигер выплеснул в рот рюмку коньяка. Хмыкнул. Саскайнд одобрительно засмеялся.
Дубовицкий подозвал официанта и заказал бутылку рислинга.
— Ты болен? — поинтересовался Саскайнд.
— Нет, не пью крепкое.
— А-а, — Саскайнд иронически сложил губы... — Здоровье бережешь? Молодец.
— Как самочувствие Беттигера? — в свою очередь справился Дубовицкий.
— Гуд! — Беттигер рассмеялся. — Но мы не встретимся на помосте. Чертова непогода! — Он неторопливо сжевал сыр и продолжал: — Каким бывает здоровье в мои годы? Для жизни — о'кэй! Для спорта — паршивое. По утрам не разогнешься. И каждый день что-нибудь да болит. От этого настроение не делается лучше.
Саскайнд расхохотался.
— Хороший малый! А твое здоровье как? Это Эдди спрашивает.
— Отлично.
— Еще Эдди спрашивает, почему ты вернулся спорт?
— Пусть Беттигер сначала расскажет, почему сам вернулся. — Дубовицкий поблагодарил официанта и налил в бокал вина. — Не желаете? — Американцы скривились и взялись за коньяк. — Ведь Беттигер искалечился. Зачем такой спорт?
— Он вернулся наказать вас за самоуверенность, — переводил Саскайнд. — Последние годы ты явно переоценивал свои силы и мало работал. Результаты росли слишком медленно, нарушился темп.
— Темпо, темпо, — вмешался Беттигер.
— И он решил вас наказать. К тому же в сорок он чувствует себя, как другие в тридцать, — закончил Саскайнд.
«Что-то не вяжется у вас, господа», — подумал Дубовицкий и сказал:
— Раньше вы говорили по-русски значительно хуже.
— Практика. В нынешнем году у меня тренировался русский парень. Сейчас он в тюрьме. Ограбил бармена. Немножко бокса — и выкладывай деньги.
— И я русский! — вдруг оживленно воскликнул он. — Мои папа и мама родом из Одессы. И я вовсе не Саскайнд, а Зискинд. Мой папа торговал мебелью
и в революцию подался в Штаты. Фамилию для удобства сменил. Я уехал маленьким и смутно помню Россию. Зови меня просто Павел. Беттигер обижается, что ты не ответил на вопрос.
— Громли побил мой рекорд в толчке. Я не слабый человек и даю сдачи.
— Громли не атлет. Громли дерьмо. Ему чертовски повезло с толчком. Он уже сходит, старый пьяница. — Саскайнд махнул рукой. — Пропащий человек. Босяк.
— Босяк?
— Я отвечу, — пообещал Саскайнд и проводил Беттигера взглядом. — Пошел за сигаретами. Американские сигареты — прима!
— А Беттигер врет, Валечка. Он тоже босяк. Не образован, ни гроша за душой. Поэтому и ворочает штангу в сорок лет. И Громли босяк. Ничего не умеет и ничего не хочет. Женился на богатой девочке, а ночью полез к ее матери. И вылетел из дома. Мать красивая, но порядочная женщина. Что, на мой взгляд, странно. Ты ж понимаешь. — Саскайнд засмеялся. — Однажды Громли явился в мой зал. Просит пятьдесят центов. А что такое пятьдесят центов? Ничего. Совсем ничего. Дня через три одолжил ему доллар. Он нищ. — И тренер пренебрежительно отмахнулся.
Вернулся Беттигер, и на некоторое время за столом воцарилась тишина. Американцы изрядно выпили и захмелели, особенно Саскайнд. Он притопывал под столом ногами, слушая джаз. Беттигер сосредоточенно курил.
«Самоуверенный тип, — думал Дубовицкий, незаметно разглядывая этого грузного человека. — Держится, точно хозяин». У Беттигера было круглое лицо. Моложавое, как у многих американцев. И черные волосы с густой сединой в висках.
Виолончелист играл соло. Заунывная венгерская мелодия. Дубовицкий заметил, что у музыканта чересчур крупная голова для узких, почти детских плеч и умные глаза.
Потом оркестр ушел на отдых. Виолончелист шагал последним. Он запахнул фрак, а руки заложил за спину.
Ресторанный гул бесед за столами. Стук каблуков. Предупредительный метрдотель с внешностью принца крови.
— Господа, а не разыграть ли нам чемпионат здесь, сейчас? — Саскайнд загорелся идеей. — Будем писать на бумажках подходы в жиме, рывке и толчке. Только честно, разумеется. Ведь мы ничего не теряем.
— Идет. — Дубовицкий достал карандаш.
— Йес, — согласился Беттигер.
— Господа, а судьи? — растерянно оглянулся Саскайнд. — Кто они, красные или наши? От судей столько зависит!
— Ни красные, ни наши, — великодушно согласился Беттигер и проглотил очередную рюмку коньяка. Блаженно зажмурился. Встряхнул головой. — Я знаю судей. За пультами они придиры и политиканы. А на деле — никчемные и бестолковые кретины, вроде критиков. Хотя ничего не читаю и в театры не хожу. Принципиально. Все равно — забудешь.
Присосались, чтобы жить при деле, — распалялся Беттигер. — Главный из них — Дэнби. Ну и фрукт! — Саскайнд не нашел правильного слова для перевода и сказал «фрукт». Но Дубовицкий понял, что судья Дэнби очень похож на Буратино. Догадался по жестикуляции Беттигера и вспомнил этого человека сам. — В сорок шестом году в Женеве на семинаре разбирали судейство жима. Что и говорить, проблема! Я там находился случайно. Были деньжата. И махнул туда в отпуск из Германии, где служил.
Не помню, кто именно отважился показать правильный жим, но только не наш и не русский. Взвалил бедняга сорок килограммов на грудь. Сорок килограммов! По силам ребенку, а у него ноги подламываются. И — бац! Штангу в нос. Кровь. Упал на спину. Старички суетятся: «Коллега, коллега!» Тьфу! Противно.
Подбежал к штанге Блум. Потянул на грудь. Закачался и рухнул. Что тут началось! Целуют друг друга. Успокаивают. Думал, лопну от смеха. Ну, Гарри Фаст и позвал меня. Я выжал сто двадцать килограммов, потом — сто сорок. У них глаза повылезали от восторга... Нет, господа. Сегодня обойдемся без судей.
Дубовицкий и Саскайнд насмеялись вволю. После Саскайнд объявил:
— Вот вам листки из моего блокнота. Пишите первый, второй и третий подходы в жиме. Листочки сдавать мне.
В жиме проиграл Дубовицкий. Он поверил этому. Беттигеру немало лет, и единственным упражнением, где качества не терялись с возрастом и организм поддавался тренировке, оставался жим. Вид американца свидетельствовал об этом красноречивее всяких слов. Даже пиджак не скрывал громадных мышц, облепивших руки, плечи, грудь.
— Я проиграл, — честно признался Дубовицкий после того, как Саскайнд зачитал предположительные результаты соперников.
— А почему вы не начали со ста семидесяти пяти килограммов? — поинтересовался Беттигер.
— Чтобы первый подход удался легко. Да и друзья бы так посоветовали. Не сорвешься наверняка.
— Вот и занизили первый подход, — деловито заметил Саскайнд. — И не верьте друзьям, Валечка. Они подают самые плохие советы.
После розыгрыша жима они устроили, как полагается, перерыв. Чокнулись за победу Беттигера.
— Я русский, Валечка, и признаюсь вам. Вы симпатичный парень. Мы хотели обмануть вас в Милане. — Саскайнд скосил глаза на своего товарища. — Провести разминку. На разминке Эдди припадает на ногу и стонет. Прибегает врач. Затем костыль в руки. В нашей команде траур. Вы на седьмом небе: нет противника. Я подхожу к вам с печальной рожей и плачусь: «Какое несчастье случилось с Беттигером!
Надо же подвернуться ступне». Мы скорбим. И я в порыве отчаяния выкладываю: «Валечка, он в лучшей спортивной форме! Вулкан — не человек. Поднял бы вот, вот и вот». И рисую цифирки завышенные, кроме жима. Вы спите блаженно и радуетесь несчастью старого Эдди. Нет, в душе вы еще не верите его страшным результатам.
Дубовицкий с удивлением поймал себя именно на этой мысли.
— А на параде тяжеловесов Беттигер выйдет с вами. Без костыля и абсолютно здоровый, румяный, смеющийся. У вас неприятно дрогнет сердце. — С этими словами Саскайнд воззрился на Дубовицкого. Словно искусный оратор, он выдержал паузу и пустился в подробности выношенного плана. — В жиме на тренировках Эдди не жалел себя. Поглядите на эти ручищи. Это лапы, копыта, ноги, что хотите, но не руки! Тут уж он и впрямь прижмет вас. И тогда первая из цифр, нарисованных мною, совпадет с действительностью. Но совпадет только в жиме. Остальные цифры — бред. Беттигер и не подойдет к ним. Зато ты уже в смятении. Все цифры кажутся тебе явью. Ты не веришь в себя. Это и нужно нам. Вот как нужно! — Саскайнд скользнул ребром ладони по горлу.
Валечка, мы вас так хорошо знаем и любим. Вы уже столько раз кусали руки на чемпионатах и от неудач деревенели. Вы интеллигентный человек, ученый. У вас тонкие нервы. В нашем деле они ни к чему. Все произошло бы именно так.
Беттигер, казалось, понимал все, что рассказывал Саскайнд. Он насмешливо улыбался и наблюдал за собеседниками лениво прищуренными глазами.
— Пишите, господа, — потребовал Саскайнд. Он захмелел. И пока Беттигер с Дубовицким записывали цифры предполагаемых результатов в рывке и толчке, порывался расцеловать Дубовицкого и сплясать «казачка».
— Я же русский, господа, — объяснял он свои порывы. — Еврей из Одессы. Зовите меня Пашкой!
Дальше он читал, запинаясь, листки.
В рывке первым оказался Дубовицкий. Американцы развели руками и выпили.
В толчке первое место снова сохранилось за ним. Американцы переглянулись и иронически поздравили с победой.
— Кто же все-таки чемпион? — ехидно спросил Саскайнд. — Послать в Милан телеграмму, что Валентин Дубовицкий?
— Во всяком случае, не мы, — огрызнулся Беттигер. — Громли или другой русский.
— Я опоздал из-за книги, — признался Дубовицкий. — Оставался пустяк. Теперь сожалею.
— А мы перехитрили самих себя, — мрачно поведал тайну опоздания Саскайнд. — Фаст не любит, чтобы разъезжали порознь. А тут пустился в комбинации. Заявил, что Эдди стар и так ему не выиграть. «Нервы лучше беречь дома, чем в азарте и шуме соревнований». Так и сказал. И самое главное — надуть тебя, Валечка. Это Фаст здорово придумал. Чтобы ты от неожиданности напустил в штаны. Ничего не поделаешь, у тебя нежные нервы, как у примадонны. — Саскайнд засмеялся.
— Я в книги не заглядываю, — басил Эдди Беттигер. — Кроме одной. Зато какая книга! Полное собрание рецептур. коктейлей. Нужная вещь! А просто читать — глупо. Все равно из головы вылетает.