Только к вечеру, когда алое солнце садилось за горы и дорогу сплошь исполосовали косые тени от деревьев и кустов, бойцы вернулись в Озерную. На ближних подступах к станице потянуло парным молоком — впереди только что прогнали дойное стадо. Кони под бойцами, размеренно бряцая удилами, устало пылили, над колонной неотступно плыл едкий запах лошадиного пота, смешанный с запахом истомленных людских тел.
Взвод понемногу втягивался в станичную улицу, а Дмитрий еще у околицы круто повернул дончака к реке, там должны были ловить рыбу для отрядной ухи. Вчера он выявил знатоков этого дела и наказал им, чтобы взяли на вечер у станичников лодки и всю нужную снасть. В роту к Дмитрию попали томские да нарымские парни, промышлявшие рыбалкой с детства. Теперь комбат хотел узнать, богат ли улов.
Но не проехал Дмитрий и десятка шагов, как в удивлении дернул дончака за повод. По речной пойме, вдоль туго затянутой вокруг острова петли Белого Июса, напрямик по прибрежной осоке и синим цветам пикульника наметом скакал всадник. Гнедой конь под ним был сильным и резвым, пожалуй, резвее командирского дончака, хотя оба, как понимал Дмитрий, были одной породы. Распластав по ветру смолье гривы, он шел крупным галопом, и Дмитрию казалось, будто конь и всадник, слившись воедино, не скачут, а чудом плывут по предвечерней, теряющей краски степи.
«Видно казака по посадке», — с восхищением подумал Дмитрий, гадая, кто бы это мог быть. Уж не тревога ли снова! Иначе зачем человеку немилосердно гнать коня?
Горохов пустил навстречу ему своего Карьку. Дмитрий видел, что тот, другой, стал сдерживать коня, причем делал это твердой, умелой рукой. Что касается посадки и манеры езды, то настоящего кавалериста, а именно таким уже считал себя комбат Горохов, не обманешь — глаз примечает малейшую несогласованность в движениях всадника и скакуна.
И вдруг Дмитрий растерянно потянул повод: это была девушка, совсем молоденькая, и то, что издали он принял на ней за казачью папаху, на самом деле оказалось ореолом ее золотистых волос. Комбат много слышал о смелости и лихости сибирских казачек, но такое видеть ему еще не доводилось. Держалась она на коне так непринужденно, словно с детства села в седло и никогда уже не расставалась с ним.
Плавным движением маленькой сильной руки девушка осадила коня, хлопьями ронявшего на землю белую пену. Вся фигура всадницы была на редкость ладная, гибкая, соразмерная. Но еще более привлекательным было ее тонкое лицо: розоватое, с нежной кожей, с крохотными точками веснушек на небольшом, чуть вздернутом носу.
— Здравствуйте, товарищ комбат! — мягко улыбнулась она, поправляя свои растрепанные ветром пышные волосы.
— Уж и ездите вы! — воскликнул он.
— Езжу, — девушка наклонилась и пылающей щекой приникла к конской гриве. При этом левая ее рука расслабленно повисла, коснувшись стремени кончиками пальцев. Рука была тоже в веснушках, точно ее щедро осыпали золотистым песком.
Дмитрий бросил быстрый взгляд на офицерские бриджи, в которые была одета девушка, на ее шелковую голубую рубашку с вышитым воротом, перехваченную по талии наборным кавказским поясом, и отметил про себя, что этот мужской наряд удивительно идет ей, придавая необыкновенную легкость и красоту всей ее фигуре. А еще были на ней сапожки из красного сафьяна. И Дмитрию при виде их невольно подумалось:
«Видно, не из бедняков красавица».
Но сказал ей совсем другое:
— Знаете меня?
— Не знаю, — она выпрямилась в седле и пристально посмотрела в сторону зубчатых гор, словно ей непременно нужно было разглядеть что-то в синеющей дали.
— Вы назвали меня комбатом.
— Разве вы не комбат? — Она лукаво сверкнула улыбчивыми глазами.
— Комбат.
— Я гадалка, — чуть подвинувшись к нему огненной головой, таинственно прошептала она. — Про всех все знаю!
Девушка понравилась Дмитрию. Она напоминала ему кого-то, но кого — он не мог припомнить. Карька, словно пытаясь свести их поближе, шаг за шагом приблизился к ней, и Дмитрий трепещущими ноздрями уловил горьковатый запах полыни, исходящий от девушки. Он хотел о чем-то спросить ее, но она опередила его:
— Не интересуетесь травами? Нет, конечно, да и когда вам. А я вот очень даже. Про гербарий, наверное, слышали?
Он не ответил ей. Он даже отдаленно не представлял себе, о чем она сейчас говорит. Девушка моментально поняла причину его вынужденной заминки и, стараясь не обидеть комбата предложенным ему испытанием, объяснила:
— Это знают не все. Это что-то вроде альбома, только в альбом собираются песни и стихи, а в гербарий — цветы и травы. Вон я сколько везу разных трав! — глазами она с гордостью показала на притороченный к задней луке седла большой матерчатый сверток.
— По существу вопроса, интересуюсь травами лишь поскольку коням нужен корм, — смущаясь, откровенно признался он.
— Куда ездили? — неожиданно спросила она.
В поездке к горе Верхней не было ничего секретного, и Дмитрий, совершенно не подумав, будет это ей интересно или нет, в подробностях рассказал, как они обнаружили и как по всем правилам окружили и взяли в плен мнимых беляков. Он по природе своей не был многословен, но сейчас его почему-то подмывало говорить и говорить.
Девушка слушала молча, не перебивая ни словом, ни жестом. Она поглаживала Гнедка по лебединой шее и задумчиво глядела вниз, в одну точку. Но вот вскинула голову, будто стряхивая с себя занимавшие ее мысли, и сказала:
— А ведь могло быть совсем не так. Вам не было б страшно?
Она задала этот вопрос между прочим. Она хорошо понимала, что даже самые отчаянные из мужчин боятся смерти и лишь немалым усилием воли подавляют в себе противный страх. Поэтому не стала ждать ответа, а сказала:
— Говорят, вы не сибиряк. Вам по душе Сибирь?
Дмитрий не слышал этих ее слов. Ему вдруг подумалось, что девушка, если она из Озерной, должна знать беглого арестанта, о котором сообщили из волости. Интересно, кто же он такой, чего хочет, с кем из станичников дружен.
— Иван Соловьев. Такой человек вам знаком?
— Соловьев? Что с ним?
— Бежал из тюрьмы.
— Его поймали? — тревожно встрепенулась она.
Ее короткое, энергичное движение не ускользнуло от внимательных глаз комбата. Он сразу понял, что судьба беглеца девушке не безразлична, и заговорил доверчиво, словно извиняясь:
— Нужно явиться с повинной. Могут простить побег.
— Разве? Вы и скажите ему об этом! По существу вопроса! — явно дразня его, вскрикнула она, посылая Гнедка в улицу.
Озадаченный Дмитрий видел, как Гнедко распластался над высоким пряслом поскотины и, вздымая клубы красной пыли, пронесся вдоль уходящей в сумерки улицы. И только тут комбат подосадовал, что все так получилось. Ведь он даже не узнал ее имени!
Дмитрий решительно повернул к реке и по песчаному берегу, продираясь в густых тальниках, проехал к тому крохотному заливчику, где к воде вплотную подходят станичные огороды. Опахнуло остывающей коноплей и лебедой, к этим запахам примешивалось легкое и сухое дыхание вечерней степи, лившееся по переулку. Он остановил коня и прислушался. С другой стороны острова до него донесся размеренный скрип уключин, затем тишину всколыхнул людской говор, но это было значительно выше по реке, очевидно, на пароме. Вокруг рождались и бесследно пропадали еще какие-то звуки, причину которых было трудно понять.
Тогда Дмитрий по илистому мелководью шагом объехал огороды и оказался на небольшом приречном лугу. Белый Июс здесь делал размашистый поворот, несколько удаляясь от станицы к скалистым горам, за этим-то поворотом ярко виднелось сквозь тальник красноватое, чуть колеблемое поднимающимся с реки ветерком пламя костра. А чуть правее, на подернутой крупной рябью быстрине основного русла реки, покачивались, хлопая днищами, две долбленки, в них, держась за борта, копошились полураздетые люди — готовились к лучению рыбы ночью, когда речную глубь высвечивают факелом, сделанным из бересты, и бьют острогою стоящих в ямах тайменей.
А на травянистом плесе заводи шла рыбалка. Здесь большим бреднем ловили щук. На мокром песке бились черноспинные, верткие рыбины, зубастыми ртами ловя воздух. Значит, будет уха, улова хватит, пожалуй, на два — три дня. Веселое, шутливое настроение рыбаков скоро передалось Дмитрию, он соскочил с седла, присел на корточки и, быстро перебирая руками, принялся сортировать пойманную рыбу: уху предполагалось готовить двойную — сперва сварить всякую мелочь, затем, в том же отваре, — щук покрупней.
А думалось все о золотоволосой девушке с веснушками, так неожиданно ворвавшейся в жизнь Дмитрия. Кто же все-таки она? Зачем ей нужны эти травы? Что за такая странная прихоть? Или девушка всерьез собирается кого-то здесь лечить? Впрочем, не все ли равно! Главное, что она сразу же захватила воображение Дмитрия. Они только что расстались, а ему уже хотелось опять видеть ее, говорить с нею. Почему же он так просто отпустил эту девушку, даже не условившись с нею о новой встрече!
От мыслей о ней Дмитрию было и хорошо, и досадно, что он такой, как медведь, неловкий и застенчивый. Он понимал, что если нравится тебе девушка, то ты должен сразу открыться ей в этом, но одно дело понимать и совсем другое — сделать, казалось бы, совершенно простой шаг. И все-таки она должна знать, что нужна ему и что он совсем не виноват, что все вышло так нелепо.
А что вышло? Он назвал имя Соловьева, да, именно это и насторожило девушку. Она даже взъерошилась и передразнила Дмитрия. Так кто же ей Иван Соловьев? Почему она вдруг беспокоится за него? А она обеспокоилась, это точно.
По-старчески сутулясь и заложив за костистую спину искривленные ревматизмом руки, Автамон ходил, как обычно, из угла в угол полутемной горницы и, упрямо глядя в пол, говорил. Он знал, что его слушали внимательно, хотя пышноволосая дочь Татьяна перебирала на столе травы и закладывала их между листами книг, а восемнадцатилетний Никанор, крепко сбитый парень с чубом и темным пушком над верхней губою, обстоятельно ковырял пальцем в ушах.