— Нет, — быстро сказала она и улыбнулась, — спасибо, но я пойду сама. Я тебе сразу же позвоню, как только что-нибудь узнаю.
— Ну-ну… — протянул он неопределенно. — Позвони.. Только ни на что не соглашайся, не подумав. Ничего не обещай. Оцени ситуацию и то, что тебе предложат, не торопясь, без суеты.
— Я постараюсь. — Совершенно неожиданно для себя Лидия решила, что она никому не отдаст этот шанс, пока не исчерпает его до конца. Она во всем разберется сама, а Леонтьева даже близко не подпустит! Это ей прислали сообщение, это ее пригласили на встречу, это ей обещали нечто важное и интересное.
Информация — наш главный козырь, так, кажется, любил повторять на всех летучках зам главного редактора Игорь Леонтьев.
У нас же не фабрика по производству галош!
— Спасибо тебе, Игорь, — поспешно поблагодарила она и одним глотком допила кофе. — Я побегу.
Она поднялась, пристраивая на плечо ремень стильного дамского портфеля, готовая сорваться с места в своей обычной стремительной манере, и вдруг замялась, как бы остановившись в последнюю секунду перед взлетом:
— Игорь, если ты о чем-нибудь договоришься с этим идиотом из кольцовской юридической службы, не отдавай никому это интервью, а?
Она умела просить так, что отказать ей было очень трудно. Почти невозможно отказать, но Игорь Леонтьев был раздражен и недоволен ею, хотя скрывал это даже от себя. Он ревновал ее к этой мифической информации, которую ей предложили. Ей, а не ему! Он ревновал к работе всех, кто хоть в чем-то, хоть на миллиметр опережал или обходил его. Может быть, именно поэтому он так стремительно делал карьеру…
— Нет уж, матушка, — заявил он, смутно радуясь тому, что сейчас он ей откажет, — если я договорюсь с идиотом, я и поеду на интервью. Поезд уже ушел.
— Ясно, — кивнула она, и улыбка у нее изменилась. — Все равно спасибо.
— Не за что, — сказал Леонтьев галантно. — Обращайтесь в любое время.
Она пробралась к выходу, старательно глядя под ноги и обходя наставленные на полу рядом со стульями портфели и сумки, в дверях ее окликнули, и она еще постояла несколько секунд, слушая, что говорит ей полная белесая девушка из редакции “Иностранной литературы”, которая находилась этажом выше.
Они немножко поговорили и посмеялись, и, махнув на прощание, Лидия убежала.
Молодой человек, напоминающий корреспондента, который заставляет ждать своего редактора, уже полчаса что-то быстро строчил на разъезжавшихся листах бумаги, рискуя свалить локтем чашку с остывающим кофе. Он проводил Лидию глазами, перестал писать, неторопливо убрал ручку и сложил в портфель свои многочисленные бумаги. Потом закурил и кинул быстрый взгляд в самый дальний угол, куда был втиснут крошечный столик на одного. Над столиком не спеша извивалось белое облако сигаретного дыма. Молодой человек вопросительно приподнял брови и показал глазами на только что закрывшуюся дверь. Получив утвердительный кивок, он поднялся и вышел следом за Лидией.
— Да я на одну секунду, что вы, ей-богу! — сказал густой насмешливый бас у самой двери, и Егор переложил в другую руку телефонную трубку, радуясь хоть какому-то отвлечению от бесконечных дел и телефонных звонков.
— Ну, навел ты шороху на своих мамзелей! — Обладатель баса показался на пороге и шутливо отер пот со лба, демонстрируя, сколько сил ему пришлось потратить на то, чтобы прорваться через “мамзелей”.
— Здорово, Николай Николаевич! — Егор, не выпуская, однако, трубки, вышел из-за стола и пожал протянутую руку. — Ты зашел, чтобы пригласить меня на обед?
Николай Николаевич Барышев был заместителем императора по хозяйственной части. Империю “Судостроительные заводы Тимофея Кольцова” Барышев создавал вместе с Кольцовым с самого первого камня и пользовался не только безграничным доверием шефа, но и искренним уважением сослуживцев, что само по себе было большой редкостью. Дружба с Барышевым была своего рода пропуском в мир, где действовала совершенно особая табель о рангах, где достаточно было сказать, что “Ник Ник поддерживает”, — и вопрос решался сам собой. В выборе союзников и друзей Барышев был осторожен и избирателен, зато если уж брался поддерживать, то поддерживал до конца, не боясь ни высочайшего гнева, ни порой гораздо более высокого положения врагов. Барышев занимал в империи особое место, даже не у подножия, а где-то рядом с троном.
— Кофе дайте нам, — приказал Барышев в еще не до конца закрытую дверь, — и покрепче, если можно, девушки!
Он обошел Егора, который посреди кабинета договаривал с Сашей Андронниковым, главой юридической службы “Кока-колы”, секунду подумал, какое кресло выбрать, потом очень основательно устроился, как будто собирался просидеть за этим столом вечность, и, когда Егор нажал наконец кнопку отбоя на телефонной трубке, спросил с веселым интересом:
— Ты про обед-то серьезно спрашивал, Егор Степаныч, или шутить изволил?
— А что? — Егор сунул трубку в гнездо и крепко потер глаза под очками.
— А то, что ужин давно прошел, а ты — обед!
— Как — ужин? — переспросил Егор, неизвестно почему приходя в хорошее настроение. — Какой ужин? Где ужин?
— Я кофе у твоих мамзелей попросил. — Барышев распахнул кожаную папку, которую принес с собой.
— Кофе у меня уже к ушам подступает, — пробормотал Егор, — но с тобой выпью. У меня коньяк есть, французский. Будешь?
Какое-то смутное воспоминание осторожно пробралось по задворкам сознания, когда он предложил Барышеву коньяк, но у Егора не было сил его ловить.
— Наливай, — согласился Барышев. — У меня просьба к тебе, Егор Степаныч.
— Давай. — Егор налил по глотку коньяка в два пузатых тяжелых бокала и сунул один в протянутую руку Николая Николаевича.
— Я знаю, конечно, что юристы у нас самые загруженные, но мне тоже деваться некуда, — сказал Барышев, как бы извиняясь. — Батяня, — так они между собой называли Кольцова, и в этом была некая корпоративная причастность, доступная только самым приближенным, своеобразный пароль, обозначавший, что “мы с тобой одной крови”, — батяня пансионатик покупает в Светлогорске, это там, на Балтике. Пансионатик старенький, бывший профсоюзный, задрипанный до невозможности. Мы его хотим снести и строить гостиницу, чтоб батяня там мог гостей принимать. Ну, в смысле не премьера, а кого попроще…
— Ну? — Глаза у Егора слезились, а под левым задергался нерв — всегдашний признак крайней усталости. — Чем могу помочь?
— Да там, понимаешь, концов никаких не найдешь, кто его продает и законно ли. А батяня загорелся — подай ему гостиницу, да и все тут.
— А земли много? — Егор снял очки и закрыл глаза.
— Немного, но есть, конечно.
— А пляж свой или государственный?
— Пляж государственный, а надо, чтобы был свой. — Барышев одним глотком влил в себя коньяк. — Я к тебе пришел, чтоб ты своих гавриков поторопил и сам все это дело проконтролировал. Если обычным путем пойдет, они только подписи полгода собирать будут, а мне к лету туда народ заселять…
— К лету ничего не выйдет, даже не надейся. Закон о частной собственности на землю знаешь где?
— В …де, — ответил Барышев энергично.
— Вот именно, — усмехнулся Егор. — Мои гаврики ведь не просто так тянут. Они профессионалы, но знаешь, сколько нужно телодвижений сделать, чтобы хоть что-нибудь сдвинуть?
— Ладно, ты меня не агитируй, Егор Степаныч, не на собрании.
— Да я тебя не агитирую! Я просто сразу говорю, чтобы ты не ждал от меня чудес. Тем более там погранзона, если я не ошибаюсь.
— Не ошибаешься.
— Ну вот… Бумаги оставляй мне, я сам буду заниматься, но никакого заселения летом не планируй.
— Ладно, ладно, — сказал Барышев добродушно, — самое главное, что я все это тебе спихнул. Теперь весь спрос с тебя.
— Это точно, — пробормотал Егор.
Он не стал бы отказывать Барышеву, даже если бы тот попросил посодействовать в покупке небольшого участка на Марсе или на Венере, но дело, о котором хлопотал зам по хозяйственной части, было не слишком приятным. Тимофей Кольцов в Калининградской области губернаторствовал, следовательно, должен покупать землю сам у себя. В погранзоне никаких частных пляжей не было и быть не могло. Конечно, все это не бог весть как сложно и давным-давно придуманы разные хитроумные схемы, но хлопот с этой гостиницей не оберешься. Барышев об этом знал, потому и пришел сам, чтоб Егор уж точно не отказался.
Кроме того — Егор был совершенно в этом уверен, — гостиница нужна именно Барышеву, а вовсе не батяне, который такими вещами отродясь не интересовался.
Ну что ж… Послужим Барышеву. Долг платежом красен, а Барышев в долгу оставаться не любил.
Зазвонил мобильный, и Николай Николаевич махнул рукой, поднимаясь, — мол, занимайся своими делами, не буду мешать.
— Да, — сказал Егор, глядя, как медленно затворяется тяжелая дверь. — Да, слушаю.
— Жора, это я, — с хрипотцой произнесла ему в ухо Маргарита. — Ты меня искал? Можешь поговорить?
— Не могу, но поговорю, — ответил Егор холодно. — Что там за история с Димкой?
Мать засмеялась волнующим смехом, от которого у Егора засосало под ложечкой.
— Ну… не знаю, как сказать. Правда, Жорик! “Какой, блин, Жорик!
Мне сорок лет, я давно вышел из возраста, когда обращают внимание на ерунду вроде этого Жорика, но как же она меня бесит!”
— Скажи как есть, — попросил Егор, — только покороче. Я на работе еще.
— Ну… он хамит, не учится, требует денег. С компанией связался… неподходящей. Что делать, растет без отца…
— Он уже вырос! — проскрежетал Егор.
— Что-о? — протянула Маргарита. — Говори погромче, Жора, я в ванне, а тут вода плещется. Мне не слышно.
Как будто она не могла позвонить до или после ванны или хотя бы не сообщать, что она в ванне!
“Зачем ты ее искал, юрист хренов?! Ведь сценарий известен наперед, известен до самой последней реплики! Что тебе от нее нужно?! Что за мазохизм или садизм — черт их разберет! — заставляет тебя разговаривать с ней снова и снова?