— стыдно, и он никак не мог объяснить себе этого. Он ни в чем не виноват. Он — жертва, а не преступник. Ему нечего стыдиться. Но никогда прежде он не был жертвой. Егор Шубин был сильным и самостоятельным с тех пор, как ему исполнилось четыре года, и он понял, что помощи ждать неоткуда.
Он не знал, что должен испытывать человек, находящийся в положении жертвы, и поэтому испытывал… стыд.
— Я заварил тебе кофе, — сказал дед из-за двери. Он всегда был чудовищно деликатным и никогда не нарушал суверенитет внука. — Может, выйдешь и попьем? Или тебе в кабинет подать?
— Выйду, — пообещал Егор. — И если ты уже совсем очухался, насыпь немного корма в мою мисочку на полу. Что-то я жрать хочу, как людоед в пустыне.
Шаги, торопливо удалившиеся в сторону кухни, свидетельствовали о том, что дед наконец занялся делом, которое хоть немного отвлечет его от Егоровых проблем.
Наверное, на эту неделю нужно куда-нибудь съехать. Или дед сойдет с ума от беспокойства. Только вот куда?
И телефона не слышно. Если он хоть что-то понимает в жизни, ему сейчас должны звонить все кому не лень. Почему никто не звонит?
Егор перегнулся через спинку дивана и поднял трубку. Так и есть. Внутри трубки царила молчаливая каменная пустота.
— Дед! — крикнул Егор, открывая дверь. — Я, конечно, ценю твою деликатность, но ты бы хоть предупредил, что телефон не работает!
Он послушал, но не услышал ничего, кроме стука посуды на кухне.
— Дед, — повторил Егор уже на пороге, — ты зачем телефон отключил?
Но тот знал, когда нужно прикинуться глухим, чтобы не вдаваться в объяснения.
— Садись, Егор. У нас сегодня запеченная рыба и какие-то сложные овощи. Ты руки мыл?
Егор усмехнулся и полез под стол проверить телефонную розетку.
— Ты где отключил-то? — пыхтя, спросил он из-под стола. — У себя? Или здесь?
Телефоны были выключены по всему дому.
— Ну ты даешь! — восхитился Егор, воткнув последний штекер. — И не лень тебе было! Меня бы точно после такого лазания на карачках хватил сердечный приступ.
— Сейчас все остынет, — сообщил дед холодильнику. — Будет невкусно.
Зазвонил телефон.
Они оба вздрогнули, посмотрели на телефон, а потом друг на друга. Глаза у деда были несчастные.
— Да!!! — рявкнул Егор, ненавидя себя за эти несчастные старческие глаза. — Слушаю, вашу мать!!!
В трубке молчали довольно долго, но Егор почему-то ее не бросал.
— Простите, — пролепетал наконец совершенно незнакомый тонкий голос, — я могу поговорить с Егором Степановичем?
— Если вы из газеты, то идите на… — предложил Егор. — Ну что? Отправились?
— Нет, нет! — заторопился голос. Он был такой странный, что Егор неизвестно почему вдруг насторожился. — Я не из газеты. Меня зовут Лиза. Я… я…
— Вы? — переспросил Егор. — Вы — что?
На слух он даже не мог определить, сколько лет этой Лизе. Восемь? Одиннадцать?
— Я… — лепетала она в трубке, — я…
— Вы убили человека? — переспросил Егор, почему-то наотрез отказываясь верить интуиции, которая не подсказывала, а прямо-таки вопила, что этот звонок неспроста. — Вы хотите признаться? Звоните в милицию, Лиза!
За спиной у него что-то с грохотом упало. Очевидно, дед опять разволновался.
— Нет, — убитым голосом сказали в трубке. — Я… никого не убивала, но речь идет как раз… как раз об… Егор Степанович, они его убьют! Я знаю, теперь я все поняла, они его точно убьют, Егор Степанович!!! — Она почти рыдала, и Егор испугался, что у нее начнется истерика и он ничего не поймет.
— Возьмите себя в руки, — приказал он и, коротко оглянувшись, ушел с телефоном в ванную. И запер за собой дверь, придерживая трубку ухом. — Прекратите рыдать и скажите толком, в чем дело. Кто кого убьет и почему вы мне звоните?
— Мне некому больше позвонить. — Она тяжело дышала, но в истерике пока не билась, как и та, давешняя, которую он душил. — Они убьют Димку. Вашего брата. Спасите его, Егор Степанович!!!
— Так, — сказал Егор и сел мимо золоченого туалетного креслица прямо на пол. И прижался виском к холодному боку ванны. — Быстро и коротко. Что с Димкой?
— Это еще в интернате началось. Он, конечно, мне ничего не говорил, но я так думаю… — Теперь она торопилась, как будто захлебывалась. — У них там директор есть, Всеволод Витальевич, очень знаменитый, его сто раз по телевизору показывали, у него новые методы всякие и…
— Мне начхать на Всеволода Витальевича и его методы, — перебил Егор.
— Нет… вы не поняли. Все из-за него… из-за директора… Он, понимаете… он совсем не тот, за кого себя выдает… Он… это только видимость, понимаете… Егор отнял трубку от уха и посидел секунду, оценивая ситуацию. Потом снова стал слушать.
— …еще тогда… А Димка…
— Простите, — перебил Егор. — Не волнуйтесь. Вы что, учились с Димкой в этом интернате?
Почему-то девушка в трубке пришла в полное замешательство, как будто он спросил какую-то несусветную глупость.
— Я? — переспросила она. — Нет, что вы! Но мы давно дружим, вот уже два года… Я Лиза, — вдруг сказала она таким тоном, как будто это все объясняло. — Димка никогда вам про меня не рассказывал?
— Рассказывал, — зачем-то соврал Егор. — Рассказывал, конечно, но я забыл, наверное. У меня работы очень много…
— Ну да, — произнесла девушка не слишком уверенно. — Я знаю. Димка мне говорил. Егор Степанович, они его убьют! Я боюсь в милицию звонить, а у вас телефон не отвечает…
— Лиза, — попросил Егор, — вы мне расскажите толком, в чем там дело, и мы посмотрим. Может, мне к вам приехать?
— Нет, — торопливо сказала она. — Это очень долго. Вы ведь где-то в центре, да? А я в Жулебино… Егор Степанович, там беда. Этот Всеволод, преподаватель-новатор, заставлял ребят наркотики продавать и красть машины. Ну, знаете, малолетки, по закону их судить нельзя…
— Законы я знаю, — перебил Егор. Почему-то только сейчас он осознал реальность происходящего.
— …но только тех, у которых родителей нет, потому что их точно никогда и никто не хватился бы. Димка ни при чем. У Димки же мать… А девчонки каких-то нужных людей обслуживали, ну… в смысле, в постели… которые на этот интернат деньги давали. Милиция у него вся купленная, как Димка говорил. Несговорчивых били, а иногда они пропадали и никто их потом найти не мог. Но тех, которые сироты, от тех, у которых есть родители, отдельно держали. Из конспирации, наверное. А Димка все знал. Он с самого начала все знал, Егор Степанович. Он даже хотел в милицию пойти, но боялся. Говорят, Всеволод в своем подвале пыточные орудия установил и провинившихся там по три месяца держали.
Егор слушал и молчал.
— И Димка решил его ограбить, Егор Степанович, — сообщила Лиза и заплакала. — Он хотел в Америку. У него идея такая была, что он сделает себя сам. Как вы. Он говорил, что здесь ему все давно осточертело и искать его никто не будет, а деду он напишет.
— Идиот, — пробормотал Егор.
— Он знал, где сейф с деньгами, и знал, как добыть ключ. Я ни о чем не подозревала, это он только сегодня мне рассказал, когда приехал. Он вообще приехал какой-то странный, я даже думала, что больной. Ну… вот… он эти деньги… Он… — Девушка всхлипнула, и Егор уточнил:
— Украл?
— Да, — сказала она несчастным голосом. — И купил этот дурацкий билет до Нью-Йорка. И должен был сегодня улететь. Я ничего не знала! Я совсем ничего не знала! Все-таки он школу уже три года назад закончил. Но у него там друзья остались, и один пропал. И Димка после этого решился. Он был уверен, что украсть у такого подонка не преступление, а доказательств на него все равно никто и никогда не соберет. Димка сегодня ко мне приехал. Утром. До самолета еще полдня оставалось. И кое-что рассказал. Но когда он выходил из моего подъезда, его втолкнули в какую-то белую машину. Я видела. Белая грязная машина. Я уверена, что это Всеволод его выследил. Он его убьет, Егор Степанович. Если уже не…
— Нет! — прервал ее Егор. — Судя по тому, что вы рассказали, быстро он его не убьет. Где этот интернат?
— А… а вы не знаете? — осторожно удивилась Лиза. — В Краскове. Новопоселковая улица, дом три. Димка говорил, что территорию с собаками охраняют.
— Пусть их охраняют, — сказал Егор. — Вы пока больше никуда не звоните, Лиза. Договорились?
— А эта… пыточная камера за территорией. Справа. Туда из основного здания подземный ход ведет, — жалобно сказала Лиза. — Димка говорит, что Всеволод специально так сделал, чтобы было пострашней. Что нам делать, Егор Степанович?
— Вам — ждать моего звонка, — приказал Егор. — Понятно? Маму с папой к делу не подключайте. У меня должна быть какая-то свобода действий. Вы мне теперь не мешайте. Ладно, Лизочка?
И тут она вдруг опять заплакала.
— Вы говорите совсем как Димка, — выдавила она сквозь всхлипывания. — Даже интонации те же.
Егор усмехнулся.
— Вы через десять секунд перезвоните, запишите номер вашего телефона на автоответчик. Я сижу в ванной, и у меня записать нечем, — объяснил Егор. — До свидания, и не рыдайте особенно…
Он нажал кнопку отбоя и проговорил задумчиво:
— …а потом Винни-Пух заметил на траве следы, и это были следы Слонопотама…
Его брат идиот. Он даже больший идиот, чем Егор мог себе представить. Его брат не просто идиот. Его брат душевнобольной. Недееспособный. Шизофреник, мать его…
Его брат дебил. Недоумок. Робин Гуд хренов. Тиль Уленшпигель. Правдоискатель. Защитник слабых и угнетенных.
Украсть у подонка — не преступление. Без визы — в Америку!
Мать его! Мать его!! Мать его!!!
“Я убью его, как только увижу. Я задушу его собственными руками. Я сломаю об его голову все стулья, которые только есть в этой квартире. Я буду смачно и с садистским наслаждением пороть его трое суток напролет.
Если только мне удастся его спасти”.
Егор зачем-то сунул трубку в гнездо для электробритвы и пинком распахнул дверь.
— Дед! — заорал он. — Ты все слышал? Он был уверен, что дед подслушивал.