Прежде всего он вышел из машины и аккуратно и методично вывернул в подъезде все лампочки. Все до единой, с первого по девятый этаж.
Иногда он прерывал свое занятие, если слышал какое-то движение на лестнице, и потом возобновлял снова.
Как всегда в такие минуты, он ни о чем не думал и ничего не боялся. Он весь — от волос и до ботинок — превращался в зрение и слух. Он контролировал ситуацию даже не на уровне глаз и ушей, а на каком-то гораздо более примитивном. Он узнавал об опасности еще до того, как она появлялась.
“Ты, твою мать, колдун, Шуба!” — говорил ему командир разведроты.
Потом он нашел электрический щиток, внимательно его изучил и остановил лифт, подгадав момент, когда в нем никто не ехал.
Поковырявшись несколько секунд, он открыл дверь в Тришкину квартиру, зашел, не зажигая света, осмотрелся и тихо вышел.
Потом он вытащил из багажника тело, поднялся на четвертый этаж, бесшумно вошел в квартиру и прикрыл за собой дверь. Уложил Гришку на диван, закрыл дверь на замок и несколько минут постоял, глубоко и редко дыша.
Он своими руками прикончит козла, который все это затеял. И пусть потом все будет как будет.
Но того козла он найдет и прикончит, даже если это сам Тимофей Кольцов.
Времени было мало. Кроме того, он знал, что у него слишком заметная машина и ее нельзя просто так бросить во дворе незнакомого дома. Обязательно кто-нибудь обратит внимание, и тогда у него не останется даже тех жалких часов, которые он пытался выгадать.
Держа в зубах портативный фонарь, Егор Шубин начал планомерный осмотр Гришкиной квартиры. По всем правилам науки криминалистики. Ни о чем не забывая, ничего не путая, никуда не спеша. У него была такая черта — он умел полностью сосредоточиться на деле, которым занят. Он умел отключать ту часть мозга, которая отвечала за эмоции. Он умел не чувствовать и не думать. Это не раз спасало ему жизнь.
Он проверни одежду, шкафы, стены, книжные полки и кофейные чашки. Методично и неторопливо перерыл письменный стол, вынимая и просматривая каждую бумажку. Он вынул и разложил на столе все содержимое Гришкиного портфеля, который обнаружился под вешалкой в крошечной прихожей. Там были газеты, две записные книжки — маленькая телефонная и большой ежедневник, — выключенный мобильный телефон, черная вязаная шапка, несколько файловых папок с начатыми и брошенными текстами и целая куча дискет.
Вынув дискеты, Шубин оглянулся по сторонам, поскольку компьютера до сих пор не обнаружил, а присутствие дискет явно указывало на его наличие.
Компьютер — крошечный дорогущий лэп-топ последней модели — он нашел в кухне, где самородок Гришка, очевидно, писал свои гениальные статьи. Замшевый чемодан, в который был упакован компьютер, был задвинут почти что за помойное ведро, и это как бы сказало Егору все, чего он еще не успел понять про жизнь и смерть журналиста Григория Распутина.
Он был безалаберный, неприкаянный, уверенный в своей неповторимости мальчишка, не умеющий справиться со своей минимальной известностью и такими же крошечными, по понятиям Егора Шубина, деньгами. Этот лэп-топ за помойкой, и кокаиновые следы на заширканном полированном столе, и дорогая одежда, наваленная кучами на стульях, и кухонное унылое запустение, и даже оторванная с одной стороны ручка портфеля рассказали то, чего Егор никогда не узнал бы даже от самых близких Гришкиных друзей.
— …твою мать! — пробормотал он, не разжимая зубов. Четкий световой круг дернулся, выхватывая из темноты стены и мебель.
Оказывается, эмоции трудно отключить полностью, а раньше у него никогда не было с этим проблем. Возраст, что ли, или просто давнее отсутствие практики в условиях, приближенных к боевым? Почему ему так жаль этого нелепого парня, который лежит, уткнувшись мертвым лицом в диванную обивку? Почему он думает о том, что все могло бы быть по-другому, будь у того под боком мать или старший брат, который в случае чего хорошенько дал бы ему по морде, а потом наставил на путь истинный?
Почему, почему…
Понятно, почему.
Потому что у него теперь есть Димка, за которого он отвечает, и у которого тоже, как у всех молодых, мозги немножко набекрень, и который тоже ни черта не умеет справиться с жизнью.
“Я должен добраться до заказчика раньше, чем он доберется до меня. У меня есть семья, которая не простит меня, если я их брошу.
Ни один из них — ни Лидия, ни Димка, ни дед — не справится без меня”.
Он улыбнулся. Свет опять дернулся и остановился.
Наверное, это очень самонадеянно — думать, что без тебя никто ничего не сможет. Наверное. Но он думал так, и это доставляло ему радость, даже в неприбранной унылой квартире, где, уткнувшись лицом в обивку, лежал на диване труп глупого мальчишки Гришки Распутина.
Ни тайников, ни сейфов в стенах и полах он не обнаружил. Впрочем, Егор не слишком на это рассчитывал. Он повесил на плечо лэп-топ, прихватил оставленные на столе записные книжки, несколько минут прислушивался под дверью и бесшумно вышел из квартиры. Щелкнул язычок замка. Он поправил на плече ремень и стал неторопливо спускаться по темной лестнице.
Навстречу попались старухи, ругавшие темноту и неработающий лифт. На Егора они не обратили никакого внимания.
Он сел в машину, закинул лэп-топ на заднее сиденье и завел мотор, испытывая острое, ни с чем не сравнимое облегчение от привычного уюта салона, от знакомого урчания двигателя, как будто после долгого и опасного дела он наконец вернулся домой, где тепло, безопасно и можно расслабиться…
“Расслабляться нельзя. Чем бы ни кончилась вся эта история, расслабляться нельзя. Ты так до сих пор ничего и не придумал. У тебя нет никаких идей, кроме нескольких ничем не подкрепленных соображений, а сегодня тебе в багажник подбросили труп, и если бы не сумки Лидии Шевелевой, хрен бы ты его обнаружил, а когда обнаружил, было бы поздно.
Соберись и думай. У тебя есть верных полчаса, которые ты будешь ехать до дома”.
Онтронул машину с места, перебрался через ледяные стоячие моря и озера, развернулся возле каких-то помойных контейнеров и выехал на Волгоградский проспект.
Он проехал, наверное, метров триста, когда его остановил милицейский патруль.
— Он с нами совершенно не разговаривает! — Дед Егора Шубина поправил на столе газеты и журналы, которые и без того лежали выверенной идеальной стопкой. Лидия не отрываясь смотрела на его руки. Они были красные, в цыпках и надутых синих венах, как будто шубинский дед с утра до ночи чистил картошку.
— Дед, перестань ты, — пробасил шубинский брат и посмотрел на Лидию. Излишняя деликатность не входила в число его достоинств, однако он понимал, что к гостье брата следует относиться осторожно. — Он у нас ни с кем не разговаривает!
И Димка улыбнулся смущенной улыбкой. Лидия внимательно на него взглянула.
Как будто Егор Шубин был ранимый подросток в переходном возрасте, а Димка — его нежный отец. Как будто Димка признавал за ним своеволие и упрямство и все-таки оправдывал его. Как будто Димка знал наперечет все его слабости, любил их и призывал чужого человека просто не обращать на них внимания.
“Он у нас ни с кем не разговаривает!”
— Да, — сказал шубинский дед. — Ему сейчас трудно. Но он справится.
— Вы думаете? — спросила Лидия.
Ей очень хотелось услышать от кого-нибудь историю о том, что Егор Шубин бывал и не в таких передрягах, что это все ерунда по сравнению с тем, что он пережил пятнадцать лет назад, что в армии он чуть было не погиб и его за что-нибудь наградили орденом. Такая история была бы сейчас совсем нелишней.
— Ну конечно! — воскликнул дед с ненатуральной бодростью. — Дима, может быть, ты хочешь поужинать? А вы, Лидия Юрьевна?
“Прошло уже четыре с половиной часа с тех пор, как он уехал. Черт возьми, что он там делает так долго? Почему не звонит? Доехал до Гришкиной квартиры или не доехал? Что происходит в моей собственной жизни? Что происходи! все эти четыре часа, что я сижу в квартире, больше похожей на итальянский палаццо, пью кофе, молчу и думаю, думаю, думаю… Кто звонит мне домой, как там у меня на работе? Они ведь наверняка давно и безнадежно меня потеряли — дома меня нет, а мобильный телефон я выключила потому, что мне так приказал пропавший Егор Шубин.
Егор Шубин, который уехал и увез в багажнике убитого Гришку.
Гришка… Как он лежал, скрючившись, будто от холода, и у него были совершенно синие пальцы. Вот, оказывается, какие пальцы бывают у мертвых…”
Она рванулась из этих мыслей, зная, что они теперь долго не дадут ей спокойно жить, рванулась, задыхаясь в их вязкой трясине, и вырвалась наружу. Звонил телефон.
— Дима… — попросил дед, как будто у него вдруг кончились силы.
— Алло! — сказал Димка напряженным басом. Лидия смотрела на него, как человек, который ждет сообщения о конце света.
Димка послушал и сказал смущенно:
— Привет… — Потом зажал микрофон ладонью и сообщил: — Это Лиза.
Лидия перевела дыхание, шубинский дед поднялся с места и зачем-то ушел в угол громадной кухни.
— Будем ужинать? — спросил он оттуда. — Знаете, когда сердце не на месте, самое правильное — это поужинать.
Лидия улыбнулась. Димка еще послушал, потом встал и ушел с трубкой.
— Я даже не знаю, радоваться мне или горевать, — доверительно сообщил дед Лидии. — Они так плохо жили все это время. У них все слишком разное — возраст, пристрастия, отношение к жизни. Но Диме понадобилась помощь, и Егор даже на секунду не задумался… Наверное, стоит пережить самые большие неприятности, чтобы понять и простить друг друга. Как вы считаете?
— Я не знаю, — ответила Лидия холодно. Ей было стыдно и казалось, что этот чудный старик говорит все это специально, чтобы ей стало совсем стыдно. — Для меня это слишком сложно.
— Я понимаю, — согласился дед Егора Шубина. — Вы обвиняете себя в том, что случилось у Егора на работе. Это понятно, но не правильно.
— Как не правильно? — изумилась Лидия.