– Нет нужды повторять: всё, что я сообщу вам, совершенно секретно, – подчеркнул полковник Зыков.
С его слов, ситуация выглядела следующим образом. В Москве оформилась и действует фракция эсеровской партии, поставившая перед собой цель убить Верховного правителя и его премьер-министра Петра Васильевича Вологодского. Адмирал Колчак ненавистен эсерам как вождь победившей «белогвардейщины». Премьер, наоборот, считается, более умеренным по сравнению с ним политиком, а значит, в каком-то смысле еще опаснее для дела революции, ибо может удержать адмирала от крайностей, озлобляющих массы.
– Всероссийское политическое совещание дает эсерам редкую возможность произвести двойной удар, – шеф военной контрразведки излюбленным движением поднял вверх палец. – А тем способом, к которому они намерены прибегнуть, есть шанс уничтожить и других членов правительства и командования.
Об этом Зыкову стало известно от двойного агента, работающего в стане террористов. Способ, который они выбрали – взрыв в Большом театре 7 февраля, при открытии совещания. Недостающий объем взрывчатки наследники «Народной воли», каковыми они себя считают, надеются получить уже завтра со склада Военно-артиллерийского завода, проинформировал Николай Петрович.
– Нам известно место их сбора перед выдвижением туда, – присовокупил он. – Будем брать там. Это проще, чем на заводской территории.
Продолжение дня принесло Ушакову еще одну неожиданность, только уже личного характера. Инициатором этого продолжения выступил его покровитель Николаев.
– У вас как обстоят дела с гардеробом? – спросил он штабс-капитана, едва завершилось совещание у шефа.
– Есть штатский костюм, пара рубашек, галстук, туфли.
– А верхняя одежда?
– Увы, – развел руками Ушаков, – я и этим-то мало пользовался.
– В Москве придется пользоваться чаще. Вчера, например, на операцию вы отправились в форме. Шинель с погонами и папаха с кокардой не всегда лучший вариант для контрразведки. Поэтому вам ровно два часа на исправление.
– В смысле?
– Берите нашего извозчика и поезжайте на Кузнецкий мост, – сказал подполковник. – Я дам вам адрес одного магазина, его хозяин сделает хорошую скидку. Представитесь от меня, он обслужит в кредит.
– Неловко в кредит.
– Это не прихоть, а служебная необходимость. Выберите что-нибудь неброское и в то же время теплое и практичное. Действуйте!
В силу этих обстоятельств Ушаков и оказался вне стен бывшего Английского клуба. На Кузнецком мосту его приняли весьма приветливо, как только он назвал фамилию помощника начальника контрразведывательного отдела. Хозяин магазина извинился за кое-какой, по его словам, беспорядок («Вернулись из Ростова, обживаемся заново»), помог с подбором одежды и примеркой.
Итогом общих хлопот стало приобретение офицером недлинного зимнего пальто, вроде того, которое было на польском шпионе Шумском, только не клетчатого, а темно-серого, с обычным воротником, бурой меховой шапки, серого шарфа, черных брюк, носков и теплых ботинок с тупыми носами, в тон головному убору. В этом наряде контрразведчик вполне мог сойти за гражданского служащего невысокого ранга.
– Возьмите еще перчатки, господин капитан. На вас сейчас офицерские, – подсказал ему коммерсант.
Ушаков поблагодарил и попросил счет.
– Не желаете сразу переодеться? – спросил хозяин, рекомендованный Николаевым.
«Почему нет? Привыкну немного, и ботинки надо разносить», – подумал Ушаков.
Оставшись в форменном кителе, он быстро заменил остальные части обмундирования на штатскую одежду и обувь. Документы переложил во внутренний карман пальто, револьвер – в боковой. Шинель с портупеей и кобурой, офицерский шарф, папаху, галифе, сапоги хозяин магазина аккуратно упаковал в матерчатый сверток. Штабс-капитан вручил вещи извозчику, а сам решил дойти до министерства пешком. С покупками он управился быстро, и времени для такой прогулки хватало.
В прошлый раз он посещал Москву два года назад, в январе восемнадцатого, когда возвращался с фронта после демобилизации. Его полк фактически прекратил существование даже раньше, почти сразу после перемирия с державами Четверного союза17. Город тогда еще не стал столицей красной России, носил многочисленные следы жестоких октябрьских боев и, кроме того, был завален нечищеным снегом и шелухой от семечек. Над ним ощутимо витал дух подавленности и ожидания перемен к худшему.
Не задерживаясь среди его мрачных улиц и площадей, Ушаков проследовал тогда к себе в Самару. Он регулярно ловил косые взгляды разномастных личностей уголовного вида, и патрульные «красногвардейцы», останавливавшие его, внешностью сами мало отличались от уголовников. Впрочем, обошлось без эксцессов: у штабс-капитана имелся мандат, в котором фиолетовыми чернилами было написано, что податель сего законным образом возвращается с империалистической войны.
Ту Москву он покинул с чувством облегчения. Теперь, идя по Кузнецкому в сторону Тверской, Ушаков замечал другое. Город ожил, на лицах людей не было страха. Даже здесь, в самом центре, не все они были хорошо и опрятно одеты, но у многих как будто распрямились спины. И, кстати, дворники снова добросовестно выполняли свои обязанности.
«Есть версия, что теракт эсеров 7 февраля будет поддержан какой-то частью легальных политических сил», – вдруг вспомнил штабс-капитан слова Зыкова, произнесенные уже в самом конце совещания. Поводом поразмышлять об этом, вероятно, стал чудом уцелевший обрывок большевистского плаката на одной из стен.
«…как один поднимемся против озверелых деникинских орд! Превратим красную Москву в неприступную кре…»
Ушаков не удержался от искушения сорвать выцветшую бумажку и наступить на нее. Его движение не осталось незамеченным. Шедший навстречу молодой человек, своим видом похожий на приказчика из лавки, потупил глаза.
Штабс-капитан знал кое-кого из своих коллег в Омске и Уфе, кто на его месте сейчас же остановил бы этого человека для выяснения личности, а затем препроводил бы в отделение. В контрразведке юношу ждали бы не слишком приятные объяснения по поводу его симпатий и антипатий, а также партийных пристрастий. Но Ушаков полагал, что так можно зайти чересчур далеко.
– Выходи, сволочь! На чьи деньги пропаганду развели?
Выкрик манифестанта с черно-желто-белой повязкой на рукаве пришелся по нраву его единомышленникам. Они одобрительно загудели. Манифестация, собственно, была так себе по численности: тон задавали с десяток человек, еще столько же составляли откровенные зеваки. Кроме трехцветных «имперских» повязок, застрельщиков действия отличала пара плакатов: «Русский национальный блок» и «Союз русского народа».
Вся кучка митингующих уместилась на проезжей части точь-в-точь на углу Большой Дмитровки и Камергерского переулка. Ушаков замедлил шаг и остановился рядом. Появление приснопамятного «Союза» явилось для него сюрпризом: судя по всему, экс-депутат Госдумы Пуришкевич18, один из любимых персонажей большевистских агитаторов, пугало с их афишек, опять пустился во все тяжкие.
«Союз защиты Родины и Свободы» – разобрал он надпись на вывеске под козырьком бывшего доходного дома Обуховой и тотчас понял, кто сейчас получал дивиденды (хотя вряд ли денежные) на этом месте. В другой справке для служебного пользования Ушаков читал о том, что знаменитый в прошлом террорист, организатор убийства в 1905 году великого князя Сергея Александровича, а впоследствии министр Временного правительства, подпольщик и вдохновитель антибольшевистских восстаний Борис Савинков тоже создал свою партию.
После возвращения из Европы, куда он ездил по поручению Верховного правителя для защиты российских интересов перед Советом Антанты, Борис Викторович не получил поста в кабинете премьера Вологодского. Там, вообще, кроме еще царского дипломата Сазонова, как на подбор были одни «сибиряки» – те, кто прибыли с адмиралом с востока, после соединения «белых» армий под Казанью. Ныне Савинков баллотировался в Учредительное собрание и вел за собой целый список кандидатов.
– Россию продали! К стенке их, б…!
На эти вопли не обращал ни малейшего внимания полицейский в форме, застывший на тротуаре чуть поодаль. Должно быть, четких указаний насчет того, пресекать или не пресекать подобные выпады, он не имел.
– Сажать их надо и под суд. Сдали Россию большевикам, а теперь к власти лезут, – на тему бывшего эсера Савинкова и его «Союза» более развернуто высказался стоявший рядом со штабс-капитаном националист-монархист в лохматой собачьей дохе.
Одеянием он походил на ямщика или извозчика, а о готовности столичных извозчиков рассуждать обо всем, включая политику, Ушаков знал с давних пор. Контрразведчик в целом уже составил общее впечатление о происходящем и собрался идти дальше, когда случилось то, что изменило всю его жизнь в Москве.
Дверь углового подъезда открылась. Из здания, где разместился «Союз защиты Родины и Свободы», как ни в чем не бывало вышла девушка. Она была среднего роста, неширокая в плечах и скорее склонная к худобе, чего не могла скрыть даже бурая шубка. На ее голове, как у незнакомки с картины Крамского, сидела изящная круглая шапочка. Лицом, впрочем, девушка мало походила на ту «Незнакомку».
Несмотря на начало февраля, с ее кожи еще не вполне сошел сильный южный загар. Чуть выпирающие скулы в сочетании с ярко-голубыми глазами придавали лицу наступательное выражение. Нос с небольшой горбинкой не портил ее внешность, скорее даже добавляя шарма. Во взгляде и манере держаться чувствовался характер и уж точно никакой боязни.
– У-у, жидовская морда!
Явление незнакомки побудило ярого монархиста, кричавшего о пропаганде, к прямому действию. Сделав два шага вперед, он вытянул руку с повязкой и попытался толкнуть девушку. Но та неожиданно легко, будто играючи, увернулась от его растопыренной пятерни, и манифестант, потеряв равновесие на невидимой ледяной корке, грохнулся на колени.