Пришлось встать.
Я собрал пелёнки из угла комнаты и запаковал в пакет для биоотходов. Открыл щенам четыре большие банки предполётного корма. Щены понимающе посмотрели на меня и принялись есть.
Сегодня они твёрдой пищи больше не получат. Впрочем, я тоже ограничусь легким завтраком. Возможность полётного костюма по переработке отходов ограничены, а полёт займёт шесть суток.
Пока щены ели, я принял душ. Надел парадку, пригладил волосы, глядя в зеркало.
Что ж, поехали.
Вначале я отвёл щенов на псарню, сдал зоотехнику и сказал, что вечером у нас длительный вылет. А потом направился в клонарню.
Все следы разгрома уже исчезли, но наблюдалось куда больше сутолоки, чем обычно. Мелькнуло несколько врачей, видимо, их взяли на подмогу, чтобы приводить в порядок пострадавших клонов. На меня поглядывали с удивлением, но дружелюбно. Никто даже не поинтересовался, чего я тут делаю — хотя вообще-то шастать по клонарне без дела не рекомендовалось.
Я и не стал, пошёл прямо к главному клонарю, профессору Девешу Атмананда.
Самый главный для нас, пилотов, человек редко покидал клонарню. У него тут и жилая комната была, и обедал-ужинал он чаще здесь, чем в столовой умников. Девеш седовласый, но ни намека на залысины у него нет, он мускулистый, да и смуглое лицо ровное, словно у молодого. От этого трудно понять возраст, хотя вроде как ему за шестьдесят.
Некоторые пилоты поговаривали, что Атмананда экспериментирует на себе и колется вытяжками из неудачных тушек. По-моему, это чушь и клевета, особенно применительно к индусу, но даже если и так — мне всё равно.
Когда я вошёл в кабинет профессора, тот заполнял какие-то отчёты. По старинке, на бумаге, а не на компьютере. При моём появлении он быстро перевернул бумажные листы и встал.
— Морозов, рад тебя видеть, мой мальчик! Садись.
Я сел через стол, Атмананда собрал и отодвинул стопку бумаги, посмотрел на меня.
— Хорошо выглядишь. Повзрослевшим. Я бы сказал, что ты перешёл в это тело два года назад.
— Спасибо, профессор, — я хотел было добавить, что он мне польстил, но вдруг сообразил, что едва застегнул сегодня брюки, да и рукава рубашки показались коротковаты. — Это из-за благодати серафима. Быстро расту!
— Кости болят? — деловито спросил Атмананда.
— Болят, — признался я. — Жуть как.
— Ешь больше творога и пей молоко. Хотя постой! Я выпишу тебе рецепт на препараты кальция.
Получалась какая-то ерунда, будто я к врачу на приём пришёл.
— Профессор, я хотел кое-что у вас спросить.
Девеш тем временем что-то писал на листке. Покосился на меня, кивнул:
— Да, мальчик. Хуэй говорил со мной, предупреждал. Но, всё-таки, покажи допуск.
Я протянул руку, включил браслет. На экране загорелся зелёный круг с числом 0.5 внутри.
Девеш улыбнулся.
— Интересное решение! То есть у тебя почти высший допуск. Как у Хуэй Фэна или Ицхака. Но не совсем.
— А в чем разница? — спросил я.
— Пожалуй, она на моё усмотрение, — сказал профессор. — Всё, что идёт по первому уровню допуска я тебе скажу. А вот насчёт высшего — подумаю и решу… Так что ты хотел узнать? Про восьмой клон, вероятно?
— Тушка в порядке? — спросил я.
На лице Девеша ничего не отразилось, хотя я знал, что клонари не любят слово «тушка». За этим даже строго следят, и если кто-то начинает называть клонов «тушками», «мясом» или ещё какими-нибудь обидными словами, то у него все шансы отправиться на Землю досрочно.
— В полном. Биологически на уровне двенадцати лет, нейронные структуры сформированы. Квантовая связность активирована. Можешь спокойно лететь.
— Проверьте ещё всех по этому списку, — я дал ему листок с именами. Профессор пробежался по нему глазами, потом уточнил что-то на компьютере. Спросил:
— Твоя команда для задания?
— Не задание. Большая прогулка.
— У всех есть как минимум один зрелый клон, могут смело лететь. Что-то ещё, Святослав?
— Скажите, у клонов нет своего сознания? — спросил я в лоб.
Девеш покачал головой.
— Нет.
Но я ждал, и он продолжил:
— Будь у них сознание, ваше перерождение стало бы актом убийства. Я никогда бы на такое не пошёл, мальчик. Я ведь индуист, я следую адвайта-веданте.
Я понимающе кивнул, хоть и не знал, что там запрещено, а что разрешено. Тем временем Девеш неожиданно продолжил:
— Мозг клонов не смог бы полноценно развиваться, оставайся они в беспамятстве. Но и позволить им мыслить самостоятельно — жестоко и преступно. Поэтому все они связаны с тобой, с самого момента формирования мозга. Наверное, тебе будет проще представить их спящими, мальчик. Спящими и видящими сны о тебе.
— Они все в квантовой запутанности? — оторопел я.
— Ну конечно же! Когда ты смотришь на очередного, касаешься его, пишешь номер на ноге — ты словно ставишь его в очередь первым. Ваша связь активируется и если твоя душа покинет тебя, то войдёт в его тело. А прочие будут продолжать свой сон.
Я шумно вздохнул. Кивнул.
— Понял. Скажите, а что с тем, другим клоном?
— Пятилетним? — Девеш не стал вилять.
— Да.
— Он проснулся. Его мозг больше не способен принять твою душу. В нём всё перепутано, он в пратибхасике, на самом низшем уровне реальности.
Я вдруг понял, что не готов уточнять, сколько этих уровней и на каком, с точки зрения Девеша, находимся мы сами.
— И что с ним будет?
— Его отправят на Землю с очередным буксиром. Не бойся, ничего плохого с ним не случится. Он будет жить в интернате, где заботятся о таких как он.
— И о таких как Хелен?
— А вот это вне моих знаний, Святослав, — профессор вздохнул. — То, что случилось с ней уникально, и какие будут последствия — неизвестно.
Девеш протянул руку, положил ладонь на мою ладонь.
— Ошибки случаются, мальчик. Это большой интернат в тихом красивом месте на острове Керкира, и он, увы, не пустует… Та цена, который мы платим за своё служение.
— Это пилоты платят! — вырвалось у меня.
— Все мы, мальчик! Как бы там ни было, но я наношу зло и своей душе, бесконечно отдаляю мокшу.
— Я не разбираюсь, извините, индуизм у нас шёл факультативно, — сказал я. — Зато знаю, что умираю раз за разом… Профессор Атмананда, ещё один вопрос. Откуда берутся клоны?
— Из клеточной культуры матричного эмбриона.
— Откуда он взялся?
— Был выращен из ваших клеток, разумеется.
— А я откуда взялся?
Девеш выразительно посмотрел на мой браслет, где горело число «0.5».
— Ты уже взрослый и должен знать, откуда берутся дети.
Я кивнул.
— Ладно, спасибо. Желаю вам достичь вашей мокши, профессор… Могу я посмотреть на пятилетний клон?
— Да, — просто ответил он.
Никаких ужасов, о которых я невольно подумывал, не было. Мой пятилетний клон (называть его тушкой я не мог) находился в маленькой комнате-боксе с прозрачной стеной. За целым рядом таких боксов присматривала медсестра. В остальных тушки спали под капельницами, видимо на ускоренном доращивании или после лечебных процедур. Мой клон не спал. Сидел на кровати в пижаме, под которой угадывался памперс, обнимал огромного плюшевого медведя. Игрушка была интерактивной, временами шевелилась и гладила его мягкой лапой. Взгляд у клона казался более осмысленным, чем раньше, но всё равно сонным и равнодушным.
— Он на препаратах? — спросил я.
— Нет, — ответил Девеш.
— Говорит?
— Иногда. Обрывки слов, ничего осмысленного. Попробуешь пообщаться?
Я с удивлением глянул на профессора.
— Это редкий и странный случай. Вдруг ваше взаимодействие что-то изменит?
Мне стало не по себе, я заколебался.
«Попробуй», — посоветовал Боря.
Бокс открыли, я вошёл. Присел рядом с маленьким клоном. Тот никак не отреагировал.
— Эй, — сказал я. — Привет.
Взгляд на мгновение сфокусировался на мне. Клон ничего не сказал, лишь крепче прижал игрушечного медведя. Тот зашевелился и негромко проурчал:
— Обнимашки…
— Извини, что так получилось, — сказал я клону. — Ты должен был стать мной, а я тобой. Тоже хреновая перспектива, да? Но лучше, чем так сидеть и смотреть в пустоту. Верно?
Клон молчал. От него слабо пахло мылом и мочой.
— Надеюсь, ты хотя бы ничего не понимаешь, — сказал я. И осторожно взял клона за руку. Ладошка утонула в моей руке, пальцы были вялые, но, отреагировав на прикосновение, сжались.
— Может, обнимешь его? — предложил стоявший в дверях Атмананда.
Я неловко приобнял клона, даже потряс. Но ничего не произошло. Я встал и попросил:
— Подгузник ему поменяйте.
— Прослежу, чтобы внимательнее проверяли, — хмуро пообещал профессор. — Ты расстроен. Мои извинения!
— Да нормально, не бойтесь за карму, — ответил я. — Это всего лишь оболочка.
Часа два я проторчал на техническом этаже, куда обычно пилотов не пускали. Ну не любили техники наши замечания и советы, а ещё больше — просьбы чего-нибудь в истребителе улучшить и подкрутить. К тому же здесь было царство металла и жидкостей, насосов и моторов. Среди бесконечных трубопроводов, цепных конвейеров, электромагнитных и гидравлических лифтов, автоматических тележек и рельсовых транспортеров опасность подстерегала на каждом шагу. Здесь даже болванов практически не использовали, техники предпочитали работать сами, а не доверять искинам. Здесь было жарко и громко, здесь пахло и капало, шипело и трещало, звякало и гремело. Здесь техники ходили в плотно облегающих комбинезонах с отрывными рукавами, карманами и поперечными швами, чтобы можно было их сбросить в мгновение ока — частично или полностью. Ребристый металлический пол с дырками стоков покрывали выбоины и проеденные в металле каверны — словно тут стошнило бьющегося в конвульсиях «чужого» из фантастического фильма. Свет потолочных ламп казался одновременно и слишком ярким, проникая в каждую щель, и достаточно бледным, чтобы не утомлять зрение.
Здесь жили своей скрытой жизнью. Это было основание айсберга, чьей вершиной были мы, пилоты.