— Отставить зонды. Луиджи, влепи в эту дрянь термоядом. Вонг… тяжелые ракеты остались?
— Одна.
— А пошли её в Праксидике, — попросил я. — На всякий случай.
— Да с удовольствием, — ответил Вонг. — Возмездие!
Я решил, что зря недооценивал его чувство юмора.
— У меня обе целы, — проявился в эфире Рене, оранжевый-четыре.
— А ты свои побереги, — посоветовал я.
Глава 19
19
Хотел я или нет, но теперь требовалось объясняться. Мы скорректировали курс и шли навстречу Гималии, сближаясь с ней со скоростью почти девяносто километров в секунду. Пасифе и Ананке вращаются (хотя про Ананке стоит говорить «вращалась») в обратном направлении, по ретроградным орбитам. Гималия вращается в прямом, как и Каллисто, и большинство спутников.
Несмотря на чудовищную скорость сближения, лететь нам предстояло сутки. И, разумеется, все ждали объяснений случившемуся.
«Не тяни», — посоветовал Боря. «Лучше будет, если сам скажешь».
Я включил общий канал.
— Ребята, мне надо кое-что вам объяснить.
В эфире послышались щелчки — пилоты подтверждали приём.
— На самом деле там, на Юпитере, у меня был серьезный разговор с серафимом…
— Да все знают, — вставил Джон. — Ты приземлился на серафима и встретил ангела. Девчонку. Вывез её с Юпа.
— Все знают? — чуть помедлив спросил я.
Пилоты зашумели, подтверждая. Я готов был поклясться, что в «обществе мертвых пилотов» присутствовали лишь четверо. Но знали уже все.
Вот тебе и секретность.
— Она сказала мне, что база вонючек на внешних спутниках, — сообщил я.
«Да ты тот ещё врун!» — восхитился Боря. «Валишь всё на серафима!»
— Вот я и решил, что мы нанесём удар, — упрямо продолжил я. — Только мне показалось, что база на Гималии. Может я ошибся. А может их две.
— А начальство не знает? — спросила Катя.
— Они бы не рискнули разрешить такое, — уклонился я от прямого ответа.
— И что теперь? — поинтересовался Сашка.
— Я не могу приказывать. Мы разнесли одну базу, и я считаю, это правильно. Вонючки вместе с падшими нас атаковали. Сколько ребят погибло! А сколько морпехов и клонарей! Но, наверное, на Гималии расположена ещё одна база. Я попробую ударить по ней. Кто хочет — продолжаем полёт. Или можете рассчитать маневр и идти напрямую к Каллисто.
Несколько секунд было тихо, потом Катя резко спросила:
— Да что тебя тревожит, Свят?
— Ангелы должны знать о базах вонючек в системе, — сказал я. — Но они нам ничего не сказали. Неизвестно, какая будет реакция.
— Так она всё равно будет, — рассудила Катя. — Мы уже атаковали.
— Согласен, — сказал Сашка.
— Да о чём тут вообще говорить? — возмутился Иван. — Мог бы и сразу предупредить, аккуратней бы шли.
— Он же не знал про Ананке! — напомнил Паоло.
— Тогда продолжаем полёт, — решил Сашка. — Исходим из того, что на Гималии нас тоже ждут. Докладывать на базу будешь?
Честно говоря, я бы не докладывал. Но Валентина и Михаэль уже на Каллисто.
— Доложу, — сказал я. — Тогда отдыхаем, готовимся к сближению с Гималии. Исходим из того, что теперь про нас знают и будут поджидать. Всем отбой на восемнадцать часов, кроме черного-один, прошу вести наблюдение. Паоло и Александр, в приватный канал, посоветуемся.
Минут двадцать мы обсуждали стратегию. Александр, конечно, к роли лидера группы был подготовлен лучше. Мы обсудили несколько схем боя, ни на одной не остановились, едва не поругались и решили сделать паузу. Потом я записал и отправил на Каллисто сообщение. Что бы я ни думал о командовании, в каких подставах их не подозревал, но говорить об этом не собирался.
Ответ пришёл через четверть часа: «Продолжайте полёт, докладывайте об обстановке». Так что я с чистой совестью поел (искин выдал мне порцию овсяного киселя и какао), отстегнулся, раскрыл костюм и раскинулся в кабине поудобнее. Притушил свет.
Истребители мчались в пространстве — тёмные, безмолвные, почти незаметные для взгляда. Двигатели были выключены, вступила в свои права невесомость. В космосе не бывает тишины, всегда работают какие-то агрегаты корабля, но я давно научился не замечать этот шум. Так что мне казалось, будто бы мы плывём в безмолвии, затерянные в бесконечности, никем не видимые и никому не нужные.
Я вдруг подумал, что был бы готов лететь так вечно.
Все вокруг — мои друзья.
Наше крыло я знаю всю жизнь, сколько себя помню. С детского сада, с общих спален, с игровых комнат, классов и спортзалов, с редких прогулок по Луне в смешных ярких детских скафандрах, с симуляторов полёта и боя, с крошечных корабликов-истребителей, на основе которых потом построили боты для щенов. С игр, ссор и примирений, соревнований, экзаменов, первых патрульных вылетов. Потом была станция Марс-Интер, потом марсианская база «Аэлита» и космодром «Большой Сырт»… потом Каллисто. Мы подружились с первым и третьим крылом, мы ругались и влюблялись, умирали и воскресали. У нас были друзья среди взрослых — пилотов и морпехов, врачей и техников. И были те, кого мы недолюбливали, кого за дело, а кого из детской вредности. Вспыхивали романы и романчики между теми, кто старше. Случались скандалы, когда отношения завязывались между пилотами и взрослым персоналом, после чего отгребали по полной все. Мы получали награды, благодарности, выговоры, а порой сидели на гауптвахте и понижались в звании. Два десятка пилотов уже были причислены к лику праведников и блаженных католической и православной церковью, а ещё десяток признали в исламе шахидами. В нашу честь называли детей, теплоходы и даже какие-то рок-группы. На наших банковских счетах цифры давно стали семизначными, но нам некуда было тратить эти деньги. Виктор с третьего крыла как-то купил механические швейцарские часы-турбийон, стоившие чудовищных денег, и стал носить их в вылетах. Но оказалось, что в невесомости часы безбожно врут.
Мы знали друг друга как облупленных. Все шутки и все жалобы. Все достоинства и недостатки. Слабые места и редкие таланты. Каждый из нас, уж если честно, мог бы подначками довести до слёз или опозорить, припомнив старые истории, любого пилота.
Но мы были семьёй.
Никто, кроме обидевшегося за дело Джея, не допытывался у меня, что же всё-таки случилось на Юпитере. Хотя все, уверен, что-то подозревали. И когда я рассказал правду, никто и виду не показал, что узнал её.
Мы — семья.
Мир вращался вокруг нас — мир базы на Каллисто, а нам казалось, что мы в центре всей Вселенной. Мы спорили, что станем делать, когда вернёмся на Землю, но никто не признавался, что боится этого возвращения.
Мы говорили по видеосвязи с матерями и отцами, братьями и сестрами.
И все, наверное, догадывались, что на самом деле никаких родных у нас нет — кроме нас самих.
Я готов оставаться здесь вечно, в крошечной кабине «пчелы», в воздухе, пропахшим моим телом, с летящими за безвоздушной бездной пилотами. Я готов умирать раз за разом, если смогу снова их увидеть.
Но ведь и этого нам не дано!
Наши друзья гибли на тренировках — пока были ещё слишком малы, чтобы пользоваться квантовой запутанностью. Было несколько случайностей, когда она не сработала… лишь теперь я вдруг задумался, а действительно ли случайности были случайны? Налёт падших на базу унёс жизни ребят, которых я прекрасно знал. Бедняжка Хелен сошла с ума, можно сказать, что её тоже больше нет…
Значит, мы всё-таки умрём. Рано или поздно. Так или иначе. Исполняя свой долг. Все до единого.
И ведь неважно, если честно, помогаем ли мы благим ангелам сражаться с падшими ангелами, или суетимся в интересах хитрых притворщиков-пришельцев. Совершенно неважно! Сражаясь, погибая и воскресая, мы покупаем мир для Земли. Позволяем каким-то другим, настоящим мальчишкам и девчонкам расти, учиться, строить планы на будущее.
Какая разница, кто они, ангелы и демоны?
Мы служим людям!
Мы та дань, которую платит Земля.
— Я дурак, да, Боря? — спросил я.
«Почему?»
— Все давно это поняли, — сказал я. — Сашка точно понимает, чую. И Эрих. И Катька. И…
«Многие, наверняка», — ответил Боря. «Но не все, поверь. Дитячество — оно такое… вроде память и не стирает, но ум отшибает».
— Потому нас и откатывают до двенадцати лет? — спросил я. — Позволяли бы мозги, так семилетними бы в бой бросали.
«Ага», — подтвердил Боря. «Есть такая мысль… Слава! Ты бы связался с Анной…»
— Она обиделась, — вздохнул я. — И правильно.
«То, что ты влюбился в серафима, хе-хе», — Боря очень натурально изобразил смех, «это скорее смешно, чем обидно».
— Да уж… — сказал я.
Чего уж стесняться альтера, он знает все мои мысли.
Ужасно несправедливо, что я не знаю его.
«Девчонки такого не любят, да…» — Боря вздохнул. «Но Анна простит. А ты бы с ней поболтал всё же! На предмет твоего возвращения. И седьмой тушки».
Сердце у меня зачастило.
— Я не хочу её впутывать. И это всё только догадки.
«Поговори с ней, Слава» — с напором сказал Боря. «Ты же за меня в ответе! Сам помрёшь, так это твоё дело, а меня с собой утащишь…»
— Ладно, — сказал я, глядя в звёздчатую черноту над фонарём. — Подумаю. Тут аккуратно надо.
«Само собой», — поддержал Боря.
Я потянулся к соску, сделал глоток и поморщился. В воде угадывался горьковато-мятный привкус мелатонина. Искин разумно предположил, что мне надо поспать. Но я не хотел, лучше я подумаю…
Мир вдруг закружился, исчезая.
«Накрывает!» — с восторгом выкрикнул Боря.
И меня накрыло.
Я был в зиме!
Первая, самая главная мысль была именно такая — я в зиме!
Холодный воздух, чистое голубое небо, повсюду снег, вдалеке — какие-то домики с яркими красными крышами, в другой — лес, суровый и мрачный, деревья заснеженные, без листьев. Солнце клонилось к горизонту и словно тонуло в белесой дымке.
В руках у меня были палки с ремешками на конце, на ногах длинные цветные доски. Я стоял на продавленной в снегу колее.