Близнецы разом повернулись и вопросительно посмотрели на маму.
– Тетушка Гестер, она точно знает, что говорит?
Мама кивнула, и мальчишки рванулись к двери, выкрикивая:
– Жив! Жив! Он жив!
– Ты уверена? – с подозрением спросила мать. – Обмануть надеждой – это страшно и жестоко.
Малышка Пэгги перепугалась до смерти, настолько яростно вспыхнули мамины глаза. Она хотела ответить, но не находила слов.
Тут, на ее счастье, сверху наконец спустился деда.
– А ты мозгами пошевели, Пэг, – предложил он, – откуда ей знать, что кого-то унесла рекой, если она не видела этого своими глазами?
– Я все прекрасно понимаю, – кивнула мама. – Но эта женщина слишком долго сдерживала роды, я боюсь, как бы ребенку она не повредила, так что пошли, Пэгги, будешь говорить, что ты видишь.
Она повела малышку Пэгги в спальню, что за кухней, туда, где обычно спали папа с мамой, когда в доме останавливались посетители. Женщина лежала на кровати, крепко сжимая руку высокой девушки с глубокими, серьезными глазами. Малышка Пэгги никогда не встречалась с этими людьми, но она сразу узнала огоньки их сердец – особенно в глаза бросался тот, где поселились боль и страх.
– Кто-то кричал, – прошептала женщина.
– Тс-с, – приказала мама.
– Он еще жив?
Высокая серьезная девушка недоверчиво приподняла брови, глядя на маму:
– Это правда, тетушка Гестер?
– Моя дочь – светлячок. Поэтому-то я и привела ее в эту комнату. Чтобы увидеть ребенка.
– Значит, она действительно видела моего мальчика? Он жив?
– Мне казалось, ты ничего не говорила ей, Элеанора, – упрекнула мама.
Девушка покачала головой.
– Я сама видела, из повозки. Он жив?
– Расскажи ей, Маргарет, – кивнула мама.
Малышка Пэгги повернулась и стала искать тот огонек. Когда она начинала «смотреть», стены не могли служить ей преградой. Огонь сердца юноши все еще пылал, хоть и находился очень, очень далеко. Однако на этот раз Пэгги попробовала приблизиться к нему, взглянуть поближе.
– Он лежит в воде, запутавшись в корнях какого-то дерева.
– Вигор! – выкрикнула лежащая на постели женщина.
– Река желает его смерти. Твердит: «Умри, умри».
Мама коснулась руки роженицы:
– Близнецы побежали к остальным, они все расскажут. На его поиски немедленно выедут.
– Что они найдут в этой темноте? – горько проговорила женщина.
– По-моему, он молится, – снова вступила в разговор малышка Пэгги. – Он говорит о… седьмом сыне.
– О седьмом сыне, – шепотом повторила Элеанора.
– Что это значит? – спросила мама.
– Если родится мальчик, – объяснила Элеанора, – и родится, пока Вигор еще жив, он будет седьмым сыном седьмого сына.
Мама аж задохнулась от изумления.
– Неудивительно, что река… – пробормотала она. Мысль можно было не продолжать. Она молча взяла малышку Пэгги за руки и подвела к постели, где лежала женщина. – Посмотри на ребенка и увидь то, что увидишь.
Малышке Пэгги не впервой было присутствовать при родах. Основное назначение людей, обладающих способностями светлячков, – проверять незадолго до родов неродившегося ребенка. Отчасти для того, чтобы определить, удобно ли младенец расположился в утробе. А отчасти для того, чтобы узнать, кто он такой и кем суждено ему стать – светлячок умел прозревать будущее младенцев. Пэгги не пришлось касаться живота женщины руками – она и так видела огонек, горящий внутри. Именно этот огонек пылал так жарко и ярко – солнце по сравнению с луной, которой казалось сердце его матери.
– Мальчик, – возвестила она.
– Позволь мне тогда родить его, – сказала женщина. – Пусть он сделает вдох, пока Вигор еще дышит этим воздухом!
– Как ребенок лежит? – спросила мама.
– Он готов, – ответила малышка Пэгги.
– Головой вперед и лицом вниз?
Пэгги кивнула.
– Почему ж он тогда не выходит? – удивилась мама.
– Она ему не разрешает, – показала малышка Пэгги на роженицу.
– Там, в повозке… – проговорила женщина. – Он уже выходил, но я попросила его подождать.
– Сразу надо было предупреждать, – резко отозвалась мама. – Тоже мне, помочь просит, а сама не сказала, что заговор наложила. Эй, девочка!
У стены, собравшись в кучку, жались несколько девчонок. Широко открытыми глазами они смотрели на маму, не понимая, кого именно она позвала.
– Да любая! Дайте мне вон тот железный ключ на кольце, что висит в углу.
Самая старшая неловко, с громким звяканьем сдернула ключ с крюка и подала маме.
Мама подняла ключ с кольцом над животом роженицы и тихонько запела:
Вот круг широк, готовый отомкнуться,
Вот ключ, чтоб выйти из глубинных вод.
Земля, железом стань, Огонь, дай нам тебя коснуться,
На воздух появись, начни свой первый год.
Тело роженицы скрутила внезапная, яростная судорога, и женщина громко закричала. Мама отшвырнула ключ, откинула простыню, подняла колени роженицы и приказала малышке Пэгги смотреть.
Пэгги прикоснулась к животу женщины. Разум малыша был абсолютно пуст, он чувствовал только давление со всех сторон и надвигающийся спереди холод, который ждал на выходе. Но эта пустота позволила Пэгги прозреть такое, чего она никогда больше не смогла бы увидеть. Миллиарды миллиардов тропинок открылось перед ней, жизнь мальчика лежала у нее на ладони, ожидая первых поступков, первых решений, первых изменений в окружающем мире, дабы одним махом и в одну секунду уничтожить миллионы возможных вариантов будущего. Едва видная, мерцающая тень будущего живет в каждом человеке, но очень редко ее можно заметить – мысли о настоящем мешают разглядеть, что будет завтра. Однако сейчас, на несколько драгоценных мгновений, Пэгги открылось то, что может произойти в жизни малыша.
И каждая тропинка вела к неизбежной смерти. Утонул, утонул – на каждой дорожке будущей жизни подстерегала смерть от воды.
– Ну почему ты его ненавидишь?! – не сдержалась и все-таки выкрикнула малышка Пэгги.
– Что? – не поняла Элеанора.
– Тихо, – оборвала мать. – Пусть девочка видит то, что видит.
Внутри утробы угрюмо плескался темный пузырь воды, окружая огонек младенца. Эта темень выглядела настолько страшно, что малышка Пэгги напугалась: а вдруг мальчик захлебнется?
– Тащите, ему нужно дышать! – закричала она.
Резким движением мама сунула внутрь руку. Это выглядело ужасно, кроваво, но мама, не обращая внимания, подцепила шейку младенца сильными пальцами и потянула.
В этот же самый миг, стоило темной воде отступить от младенца, малышка Пэгги увидела, как десять миллионов смертей, которыми вода грозила мальчику, бесследно исчезли. И наконец-то открылись новые тропки, некоторые из них вели к ослепительно яркому будущему. Но те тропки, на которых отсутствовала смерть в младенчестве, походили друг на друга одним событием. Там малышка Пэгги увидела себя и поняла, что должна совершить сейчас очень важный поступок.
И она совершила его. Оторвав пальцы от опавшего живота, она поднырнула под руку матери. Головка мальчика только-только показалась и была вся облеплена окровавленной сорочкой – полупрозрачным мешочком из тонкой кожи, в котором младенец плавал, будучи в материнской утробе. Рот малыша был широко открыт, судорожно втягивал сорочку, но она никак не рвалась, поэтому мальчик не мог вдохнуть.
Малышка Пэгги поступила так, как поступила в увиденном несколько мгновений назад будущем младенца. Она протянула руку, высвободила сорочку, забившуюся под подбородок, и сдернула ее с лица. Она отлипла вся сразу, одним влажным куском, и спустя какой-то миг оторвалась совсем. Рот малыша прочистился, он глубоко вздохнул и издал тот самый мяукающий крик, в котором только что родившей матери всегда слышится песнь жизни.
Малышка Пэгги сложила сорочку, а в голове у нее бродили видения, которые населяли тропки жизни малыша. Она еще не знала, что они означают, но картинки были настолько пронзительны – их невозможно было забыть. Видения вселяли страх, потому что многое в этом мире зависело от нее одной и от того, как она использует сорочку, которая грела своим внутренним теплом ее руки.
– Мальчик, – сказала мама.
– Мальчик? – прошептала женщина. – Седьмой сын?
Мама завязывала пуповину, поэтому не смогла оглянуться на малышку Пэгги.
– Смотри, – шепнула она.
Малышка Пэгги вновь обратилась к тому одинокому огоньку, что сиял посреди далекой реки.
– Да, – подтвердила она, ибо огонек еще горел.
Но прямо у нее на глазах он вдруг замерцал, погас, умер.
– Все, – сказала Пэгги, – его больше нет.
Лежащая на постели женщина горько расплакалась, ее тело, измученное недавними родами, затряслось.
– Слезы, сопровождающие рождение ребенка… – задумчиво произнесла мама. – Плохой знак.
– Тихо, тс-с, – повернулась к своей матери Элеанора. – Надо радоваться, иначе печаль омрачит будущую жизнь малыша!
– Вигор… – пробормотала женщина.
– Уж лучше равнодушие, чем слезы, – сказала мама.
Она протянула заходящегося в крике младенца, и Элеанора ловкими руками приняла малыша – сразу было видно, не одного новорожденного пришлось понянчить ей. Мама подошла к столу в углу и взяла с него шаль, сотканную из черной шерсти, означающей цвет ночи. Она медленно накрыла лицо плачущей женщины, приговаривая:
– Усни, мать, спи.
Когда шаль сползла с лица, рыдания замолкли: женщина заснула, дыхание ее выровнялось.
– Уберите малыша из комнаты, – велела мама.
– Разве ему не нужно дать грудь? – удивилась Элеанора.
– Ей не следует кормить этого ребенка, – объяснила мама. – Если не хотите, чтобы он с молоком матери впитал ненависть.
– Не может быть, чтобы она ненавидела его, – возразила Элеанора. – Он-то в чем виноват?
– Молоку этого не объяснишь, – усмехнулась мама. – Верно говорю, малышка Пэгги? Чью грудь следует давать этому младенцу?
– Грудь матери, – отозвалась Пэгги.